Ольга вынула повестку и посмотрела адрес. Решительным шагом — не проходными дворами, а прямо по улице — она направилась по адресу, указанному в повестке.
* * *
В комендатуре было большое движение: к подъезду подкатывали машины, по коридорам сновали офицеры и люди в гражданской одежде, по всем признакам — тоже немцы. У некоторых дверей стояли посетители — с невеселыми, убитыми, расстроенными лицами. Это были не немцы, а наши.
Адъютант помощника коменданта нехотя взглянул на повестку Ольги, но тотчас строго спросил:
— Где ваш конвоир?
— Какой конвоир? — притворилась Ольга, будто не понимает.
— Вас привел конвоир?
Ольга пожала плечами.
— Я вас не понимаю, — сказала она. — Я получила утром эту повестку, но задержалась и смогла прийти только сейчас. О каком конвоире вы говорите?
Адъютант внимательно ее выслушал, минуту подумал, затем поднялся.
— Пройдите, — сказал он.
Он указал Ольге на дверь и первый шагнул через порог. Затем он произнес несколько слов в глубину кабинета, — это было похоже на рапорт, — и тотчас отступил в сторону, пропуская Ольгу вперед.
Помощник коменданта стоял за письменным столом. Он задумчиво постукивал длинным карандашом по кипе бумаг, которые лежали перед ним на столе. Мина у него была унылая: бумаг этих до черта, а что с ними делать? Это был, очевидно, старший офицер, потому что адъютант стоял перед ним навытяжку. Он был высок, строен, — многолетняя военная выправка чувствовалась во всей его фигуре, даже в мимике лица. Ему было, вероятно, за сорок, седина слегка посеребрила его виски. Однако офицер был только майором. Ольга сразу поняла это из слов адъютанта.
Майор кивнул Ольге.
— Подойдите поближе.
Ольга подошла вплотную к столу.
— Садитесь, пожалуйста, — сказал майор. Голос у него был баритонального тембра, произношение чистое.
Ольга не села, и майор тоже стоял, слегка наклонившись вперед, готовясь сесть, как только сядет Ольга. Он был джентльмен и знал, как надо держаться с женщиной. Ольга почувствовала это и сразу села. Тогда майор тоже сел.
— Очень рад познакомиться с вами, — сказал майор. — Вы будете работать у меня. — Его речь была простой и плавной, без всякой провинциальной аффектации, и он сразу перешел к делу. — Великая Германия завоевывает страны, и мы, армия великой Германии, должны иметь дело с завоеванными народами, которые не знают нашего языка, как ни гордимся им мы, немцы. — Он улыбнулся. — Я выбрал среди студенток института именно вас, потому что вы зарегистрированы и как стенографистка. Однако я опасаюсь, что вы знаете только русскую стенографию. Не разочаровывайте меня, прошу вас. Вы можете стенографировать на немецком языке?
Ольга сидела окаменелая. Что это за человек? Разве бывают такие среди фашистов? Это был обыкновенный, нормальный человек. Протест охватил Ольгу. Она не хотела, чтобы среди фашистов были такие. Пусть лучше все будут солдафонами, грубиянами, гориллами.
Майор сочувственно посмотрел на Ольгу.
— Я подозреваю, что вы очень взволнованы. Я вас понимаю. Возможно, в вашей семье есть военные, которые ушли с вашей армией. И вдруг вам предлагают работать в армии завоевателей. Положение трудное. Но об этом мы с вами подробно поговорим после. Сейчас речь идет только о том, что нам с вами необходимо работать вместе. Потом мы с вами поймем друг друга.
Майор посмотрел на Ольгу. Но на этот раз он ждал уже ответа.
— По-немецки я не сумею стенографировать, — наконец заставила себя сказать Ольга.
Майор с сожалением развел руками.
— Я так и думал. — Он вдруг иронически улыбнулся. — Да поможет мне бог пережить это. — Однако он сразу стал снова серьезен. — Я согласен и при этом условии. Вы приступите к исполнению ваших обязанностей в качестве переводчицы, а тем временем, — я дам вам для этого определенный срок, постепенно овладеете немецкой стенографией. У вас, как специалиста, это не отнимет много времени, а мы собираемся остаться здесь надолго. — Он опять улыбнулся с легкой иронией, только ирония на этот раз была адресована Ольге.
Ольга сидела окаменелая. Надо одолеть этого дьявола! Она не будет служить фашистской посредницей! И Ольга вдруг решилась.
— Господин майор, — сказала она и посмотрела майору прямо в лицо. — Позвольте мне обратиться к вам с просьбой.
Майор строго, но вежливо посмотрел на Ольгу.
— Я вас слушаю!
— Я прошу вас освободить меня от обязанностей, которые вы на меня возлагаете. — Ольга вздохнула, хотя всеми силами старалась сдержать этот вздох. — Дело в том, что я не могу ходить на работу и оставлять дом: у меня двое детей и больная мать, она лежит, не поднимается с постели. Они погибнут без моего присмотра, господин майор.
Майор строго смотрел на взволнованное лицо Ольги. Лицо его выразило досаду, но в этой досаде не было враждебности.
— Ах, как это неприятно, — сказал майор, — как это неприятно!
Ольга набралась смелости:
— Вы можете принудить меня, это ваше право, но…
— Я солдат, — сухо сказал майор. — Если не оказывают сопротивления, нет надобности прибегать к принуждению. Этим можно нанести вред только себе. Это основное правило каждого военного человека. Так я полагаю. — Ольга мяла платок во влажной руке. — Конечно, раз вы не умеете стенографировать по-немецки, я могу найти сколько угодно других переводчиц. — Майор улыбнулся, и эта улыбка глубоко уязвила Ольгу. Эта улыбка выражала превосходство и высокомерие. — Мы не можем пожаловаться, что нам не хватает переводчиц. В нашем распоряжении не только институт иностранных языков, но и все ученицы старших классов. В ваших школах не плохо обучали немецкому языку. Это делает вам честь, — любезно прибавил майор. Впрочем, это была только галантность.
Ольга опустила глаза и мяла свой мокрый платок.
— Хорошо, — сказал майор. — Я могу на некоторое время освободить вас. Но с одним условием: вы немедленно возьметесь за изучение немецкой стенографии. Я полагаю, вы быстро с этим справитесь. Через некоторое время я пришлю за вами. Постарайтесь за это время уладить ваши семейные дела. Наймите прислугу, которая присматривала бы за вашей матерью. Если прислугу станут брать на какие-нибудь принудительные работы, обратитесь ко мне, — я ее освобожу. До свидания.
Майор поднялся, давая понять, что Ольга свободна. Ольга встала, и майор коротко, по-военному, кивнул ей головой.
Ольга прошла мимо адъютанта по коридорам в вестибюль — она ног под собой не слышала. Она свободна, она может уйти, ей не надо сейчас идти на работу к фашистам!..
Чуть не бегом вернулась Ольга домой. Солдат, посланный за нею, сидел внизу около лестницы. Ольга кивнула ему и прошла мимо.
— Вы можете идти. Я уже была у господина майора.
Ольга сказала это таким тоном, что солдат вытянулся в струнку.
— Басаман Ольга?
— Да, я Ольга Басаман.
Солдат откозырял, повернулся налево крутом и ушел. Он даже не потребовал документов.
Но перед дверью квартиры силы изменили Ольге. Она даже пошатнулась, такого душевного напряжения стоил ей сегодняшний день! Ольга закрыла глаза и прислонилась к стене. Стена в темном пролете была холодная и сырая. Мысли кипели в голове у Ольги, чувства кипели в ее груди. Не изменила ли она? Не совершила ли позорного поступка? Товарищи! Дорогие товарищи, — там, на востоке, на фронте и за фронтом, на Великой Советской Земле! Будьте свидетелями! Будьте судьями! Скажите, не действовала ли я против нашей правды? Товарищи, помогите мне здесь!
Еле двигаясь от изнеможения, Ольга подошла к двери, приникла к ней, чуть не обняла ее. За дверью царила мертвая тишина, но Ольга знала — по ту сторону двери стоит мама и ждет ее. Она слышала, как мама стоит, — безмолвная, убитая, напрягая все внимание, чтобы услышать, когда придет Ольга… На свободе ли она? Жива ли?
Так началась эта проклятая жизнь — в городе, захваченном фашистами.
1
Это была жалкая и бессмысленная жизнь.
Вы прозябаете сегодня — и у вас нет чувства, что ваше существование продолжится и завтра. Но в то же время, вы не можете представить себе, что такому вашему существованию когда-нибудь наступит, когда-нибудь может наступить конец. Это была призрачная жизнь.
Но жить надо — даже с проклятьями, — раз твоя жизнь нужна не одной тебе. Жизнь Ольги была нужна двум детям и больной матери. Нужна ли она ей самой, об этом Ольга не думала, а если бы и подумала, то, вероятно, решила бы, что не нужна.
В первые дни Ольга не переступала порога своей квартиры. Идти за продуктами в город было незачем: магазины не открылись, рынка тоже не было. Продукты надо было раздобывать у соседей, занимать под неизвестное будущее, утешая себя надеждой продать или выменять что-нибудь из вещей. Еще хуже было с водой: водопровод не работал, а артезианской колонки поблизости не было. Надо было спускаться с горы и идти на речку за целый километр, а потом опять подниматься на гору. Женщина из тринадцатой квартиры пошла за водой и не вернулась вовсе. Другая женщина, из соседнего дома, вернулась только поздно вечером: ее перехватили с ведрами немецкие солдаты и заставили целый день таскать для них воду.
