заботы, которыми делился с сыном, как бы фильтровались его добрым, оставленным в далекой молодости, другом. Действовал никем и ничем не регламентированный внутренний такт. Невидимые нити связывали этих стареющих людей.
В светло-оранжевом и потому всегда кажущемся солнечным здании все четыре этажа занимает научно-исследовательский институт гидрологии и гидротехники. Здесь, в фильтрационной лаборатории института, выполняют работу для проектируемых, строящихся и уже действующих гидростанций, для плотин, шлюзов и земляных дамб.
С предельной точностью воссоздаются здесь рельефы берегов и дна рек, потоки подземных вод, производятся сложнейшие расчеты по методу ЭГДА — электрогидродинамических аналогий. Этой-то лабораторией и руководит Смагин.
Окончив геолого-географический факультет и став почвоведом, Олька не имела никаких знаний в области гидросооружений, гидродинамики, электрического моделирования, то есть не знала всего того, что требуется при исследовании методом ЭГДА. Но в те послевоенные годы, когда она пришла сюда, даже школьник с восьмиклассным образованием считался бы специалистом, которого с грехом пополам можно приспособить к этим исследованиям.
Нужно отдать должное доктору технических наук Зимневу: немало времени потратил на нее.
Сухощавый, с косо срезанными плечами, с зеленовато-бледным лицом, он был очень суров и странен. О нем знали как будто бы всё, а считали замкнутым, нелюдимым. Знали, что отец и мать у него русские, но родился он почему-то в Дании и вывезен был оттуда шестилетним. Знали, что смолоду потерял жену и с тех пор все свое нерастраченное богатство любви расходует на дочь — к слову сказать, замужнюю — и на решение масштабных вопросов гидротехнического строительства. Крупный авторитет в области исследований фильтраций методом ЭГДА, он до сих пор считал себя учеником — хотя и сам уже имел немало учеников — известного гидравлика академика Николая Николаевича Павловского. Немало нового внес в применение этого метода при расчетах различных сооружений.
Зимнев обучал терпеливо и требовательно. Сам разрабатывал методику, проводил опыты, составлял технические отчеты. Она же поначалу лишь помогала готовить модели и записывать результаты наблюдений — обычная работа техника.
Сложное постепенно становилось доступным, более того — повседневно необходимым. Ей стали поручать, как принято говорить в институте, «ответственное исполнительство». Дальние командировки были интересны. Она побывала в районах Средней Азии, на Кавказе, в Хабаровском крае. Но когда появился сын, Толик, каждая отлучка, пусть даже недолгая, стала тяготить. И хотя добрую часть забот о внуке взяла на себя Дарья Платоновна, подумывала, не перейти ли на работу, не связанную с разъездами?
Как-то Николай сказал Смагину:
— Олька уволится, если ты не подберешь ей оседлого места.
— Никуда от нас не денется, — отмахнулся Смагин. — Кто, как она, влез в ЭГДА, того никаким крапом оттуда не вытащишь. А с мужем, если хочешь знать, разлука бывает на пользу: не мешает чуточку поотвыкнуть, освежиться…
Кабинет Гнедышева помещается в левом крыле этажом ниже. И если в нем свет, уходить домой как-то неловко. Когда шторы на окнах раздвинуты, Ольга видит все, что там происходит: теребит директор пятерней свой зачес — нервничает; дымит папиросой — значит, работа идет полным ходом; стоит возле окна бирюком, бренча пальцем по нижней губе, — что-то обдумывает; сидят рядком у него люди — совещание.
Олька сменила туфли на уличные, прикрыла окно.
Часть двора под тенью, на другой еще солнечно. Николай курортов не терпит: «Сочи, Ялта… один пыльный листик на двоих. А в Комаровке — ходи в чем попало, хоть босиком». Избенка Дарьи Платоновны ветхая, на зиму ее заколачивают, но в летнюю пору — ничего, еще служит. На этот раз с отъездом задержались. Толика отвезет туда «бабка Далья». Потом приедут они.
Собралась было домой — звонок Гнедышева:
— Ты еще здесь, Ольга Фоминична? Очень кстати. Возьми-ка расчеты «АН-46», кальку и давай быстрее ко мне!
Пересекла коридор. По обе стороны на дверях мелькают знакомые трафаретки: «Лаборатория гидротурбинных блоков», «Отдел инженерных конструкций», «Отдел грунтов и оснований»…
Прихлопнула изнутри дверь лифта и сразу же увидела себя в узком зеркале: волосы — успевай только стричься — слева заправлены за ухо, справа прикрывают щеку. Рыжие. Модницы не верят, что свои они, некрашеные. На коже ни единой веснушки. К лету появятся две-три — возле носа, на шее — и то чуть видны под загаром. Не раз подмечала: выйдет девушка замуж, так и голос певучей, плечи круглее, раздобреет, в глазах особая серьезность появится. А ее, Ольку, ничто не меняет. Все тот же шпански задиристый нос, по-девчачьи острые плечи, и неспокойные, очень подвижные руки — таких в кармане не удержишь. Николаю она до подмышек. «Инженер… жена… уже мама… а никакой в тебе солидности», — подтрунивает над ней.
Лифт звякнул и остановился. Первый этаж. Чуть замедлила шаг, чтобы уменьшить стук каблуков. На двустворчатой двери, за полоской стекла, черной тушью: «Директор».
— Роман Васильевич у себя? Один? — сама не зная к чему спросила секретаршу.
— Смагин у него.
Имен и отчеств не признает. У других секретарши молоденькие, с кудельками, с сережками, брошечками. А гнедышевская — седая, остроносая, вечно в одной и той же черной, колоколом, юбке.
Гнедышев вынул из ящика карту, разложил перед собой. Смотрит сочувственно — нехорошая примета:
— Придется тебе, Колосова, снова собираться в дорогу. — И пропел: — «В дорогу дальнюю, дальнюю, дальнюю…»
«Дальняя» означало у него или самолетом, или недели на две-три, а то и больше.
Острием красного карандаша вывел кружок внизу карты, и тут же карандаш метнулся вверх и вправо — нарисовал еще один. Колоссальный прыжок с юга на северо-восток. Из района засушливых мертвых степей Узбекистана под шифром «УС-1» — в точку, помеченную шифром «АН-46», в Сибирь.
— Ты знакома с исходными данными?
— Да, Роман Васильевич. Но я не думала, что обе командировки придется совместить.
— Я тоже до вчерашнего вечера этого не думал. Однако… Надо наконец разрешить спор, где быть плотине для ГЭС. — Подал газету, в которой красным карандашом была взята в рамку статья «Слово старожилов» — письмо группы колхозников. Коротко и довольно убедительно колхозники заявляли, что им не понятно, почему ученые и проектировщики пришли к выводу, будто затопление плодородной долины принесет государству пользу. Вода навечно скроет обжитые испокон веков тридцать тысяч гектаров, на которых выросли и набрали завидную силу десятки колхозов. Нешуточное дело — сселять людей с насиженных мест. Не так-то просто начинать все сызнова.
Сидя сбоку от стола, Смагин с нарочитым безразличием поглаживает ладонью щеку и насмешничает:
— Снова в командировку ее? А семья?.. А муженек?..
— При чем тут семья! — вспыхнув, огрызнулась.
— Вот и ладно. Не будем спорить. Значит, согласна, — подхватывает директор. — Два дня тебе сроку: закончишь расчеты, и счастливого пути!
— Не успеет! — снова вмешивается Смагин. — Уже вечер, а завтра выходной.
— Тем лучше, в
