Купцианов смутился, уловив осуждение в быстром взгляде Парфенова.
— Если не подойдет подкрепление, мы не сможем удержать рубеж. Сейчас от полка остались жалкие остатки, натиск немцев все усиливается. Со всех сторон только и слышу: атакуют танки, атакуют танки.
— Ты-то веришь в то, что говоришь? — спросил Парфенов.
— Я готов умереть на этом месте. Однако даже наша смерть не удержит врага.
— Ваша красивая смерть никому не нужна. Немцы не пройдут. Где Арыстанов? — спросил генерал, отворачиваясь и словно позабыв о Купцианове.
Мурат был в таком же положении, что и Купцианов. Разница лишь в том, что Мурат стоял ближе к огневым позициям и впервые командовал полком в таком тяжелом бою. Совсем недавно, еще будучи командиром батальона, он, находясь вблизи, видел масштабы боя и всем существом чувствовал его тяжесть. Поэтому он давал быстрые распоряжения и действовал оперативно. Сегодня же, как будто потеряв привычное место, где он чувствовал пульс боя, Мурат тревожился. Как бы обдуманно он ни отдавал приказы, ему казалось, что он делает не все, что может. Вот почему он часто наведывался в батальоны.
Когда Мурат пришел в батальон Конысбаева, комбат грубым голосом кричал в трубку:
— Все я отлично вижу! Положение Фильчагина хуже твоего, а он не заикался о помощи... Терпи! — увесистым кулаком Конысбаев стукнул по краю окопа. — Терпел же ты раньше, когда похуже было. — Бросив трубку, он обернулся к Мурату, стоявшему за окопом:
— Спускайтесь вниз. Там хоть не заденет.
Словно в подтверждение его слов над их головами засвистели пули. Мурат сполз в окоп:
— Как самочувствие?
— Что о нем спрашивать! Держимся... Будет ли помощь?
Мурат отрицательно покачал головой. Веки Конысбаева припухли, на месте глаз только две раскосые черточки. Лицом он стал еще чернее.
— Что поделаешь, потерпим. Немцы ведь тоже не железные, в конце концов выдохнутся...
На командный пункт посыпались мины. Конысбаев и Мурат пригнулись. Когда обстрел затих, снова поднялись.
— Пронюхали о нас немцы. Не дают покоя. Только что убили моего ординарца, — сказал Конысбаев. — Вон лежит, бедняга.
— Почему же не перенесешь свой командный пункт? — спросил Мурат.
— Буду я прыгать с места на место! Не все ли равно? А вот командир девятой роты тормошит меня, требует подмоги. — Конысбаев кружкой зачерпнул воды из ведра, жадно выпил. — Ну, подбрось хоть взвод.
— Сказал — не дам... Нет у меня взвода, — ответил Мурат и пошел дальше по траншеям.
Положение батальона Волошина было куда тяжелее, чем у Конысбаева. Казалось, штаб батальона объят пламенем. Перед самым КП догорал немецкий танк. Возле него лежал убитый красноармеец. Волошин командовал с перевязанной головой. Он только что остановил пятившуюся было роту и даже не успел вытереть кровь с лица.
— Сволочи, давят нас танками, совсем потерял голову, — пробормотал Волошин, опускаясь на землю.
— Боеприпасы на передовую линию доставляешь? — спросил Мурат строгим голосом.
— Нет такой возможности,
— Действительно, заморочили тебе немцы голову, — рассердился Мурат, — Оттого, что будешь стараться всюду поспеть, ничего не выиграешь. Прикажи доставить боеприпасы во все роты. Пусть солдаты чувствуют, что у них есть командир. Как связь с ротами держишь?
Повелительные нотки в голосе Мурата подняли усталого Волошина на ноги.
— С третьей ротой связь порвана. У железнодорожной станции черт знает что творится.
Мурат задумался:
— Немцы, судя по всему, хотят перерезать шоссе. Нужно связаться с ротой. Чего ж стоять? Пойдем, сами узнаем.
Волошин остановил Мурата:
— Я один схожу... Там жарко.
— Ничего, авось бог милует.
Они вышли на край соснового леса. Перед ними в густой мгле дыма с грохотом и скрежетом ворочались танки, утюжа землю. Сея вокруг себя смерть, они то ныряли в черные клубы дыма, то появлялись вновь. Но Мурат заметил: танки никак не могут прорваться через окопы, точно их держат на цепи. Вон уж некоторые из них пылают. Другие застыли в неподвижности. Видны вспышки гранат. Казалось, какая-то многорукая гибкая сила оплела гусеницы танков, не выпускает и кружит их на месте, словно мух, попавших в паутину.
— Это чей взвод?
— Укрепленный пункт третьей роты, — ответил Волошин.
Вдали темнели руины дома — два дня назад тут звучали казахские песни, пела Раушан.
— Значит, здесь бьется Кайсаров... Ержан, — пробормотал Мурат. — Надолго ли его хватит? Надо что-то предпринять.
Едва они повернули назад, как столкнулись с Парфеновым. Он ехал шагом, осматривая затянутую дымом передовую. Придержав коня, он слегка кивнул Мурату, но не отвел глаз от передовых позиций.
— Там люди держатся, люди воюют... — проговорил он вполголоса. — Горят фашистские танки!.. Жгут их!
Наконец-то он нашел ответ на мучивший его с раннего утра вопрос. И принял бесповоротное решение.
— Их железное рыло закопается в землю как раз тут, на этом самом месте. Отсюда мы отбросим их назад, — сказал Парфенов, повернувшись к Мурату.
— Разве у нас есть силы для контрнаступления? — усомнился Мурат.
— Нет... Контрнаступление — дело близкого будущего, но контратаковать и отбросить немцев мы обязаны. Подвиг наших бойцов обязывает нас к этому... Именно отсюда мы ударим в рыло врага. Ну-с, капитан, идемте на КП. Соедините меня со штабом дивизии.
Из десяти немецких танков на исходные позиции вернулись четыре.
Перед нашими окопами чадили догоравшие танки. Бойцы, измученные жаждой, хватались за поясные фляги. Губы потрескались, язык прилипал к небу. На зубах поскрипывал песок. В ушах — лязг железа. Темнеет в глазах. Ержан сильно сжал руками виски. Звон в ушах стал проходить. Он выпил воды из фляги, но эти несколько глотков только усилили жажду. Мучила смертельная усталость. Хотелось упасть, лежать и не шевелиться. Преодолев свинцовую тяжесть в теле, он заставил себя подняться. Надо узнать, сколько человек осталось во взводе.
Запах бензинной гари и каленого железа стоит над окопом. Подбитые танки врага чернеют в поле обгорелыми тушами. Они продолжают дымить. Один из танков с отсеченной гусеницей словно еще рвется вперед.
Еще не остыло, еще дышит поле битвы. За окопом лежат окоченевшие трупы. Товарищи, за минуту до этого живые, ушли навеки. Нет Кускова — души и совести взвода. Шапка слетела с его головы, тело неподвижно, он лежит на спине и будто пристально вглядывается в небо, стремясь увидеть сквозь серые тучи радостную синеву. Нет славного неуклюжего великана Даурена. Погиб предприимчивый Максим Добрушин, так изменившийся со дня встречи с мальчиком в лесу. Все они были близкими людьми, членами одной большой семьи, где не всех одинаково любишь, но все по-своему дороги.
Ержан испуганно остановился. Он чуть не наступил на убитого; из-под земли видна была рука и пола шинели. Резко нагнувшись, он разгреб землю руками и приподнял голову мертвеца. Из-под земли показалось мраморно-серое лицо Зеленина. Прощай и ты, боевой товарищ!
Одна треть взвода полегла в этом бою. Ержан пересилил себя — как бы стряхнул и горе свое и усталость. Надо было действовать.
Бойцы выдохлись. Кожек, положив автомат на край окопа и привалившись к стенке, безучастно смотрел перед собой. От копоти лицо его стало землистым, усы обвисли. Маленькие черные глаза ввалились. Он посмотрел на Ержана пустым взглядом.
— У тебя есть гранаты? — спросил Ержан.
— Противотанковых — две. Хватит на одну вылазку.
— Собери оружие погибших. Пригодится.
— Хорошо, — сказал Кожек. — Товарищ лейтенант, а как с подмогой? Больно тяжело...
Ержан некоторое время смотрел в лицо Кожеку.
— Не знаю. Но пока жив хоть один человек, мы не отступим.
— Да я просто так спросил, — безучастным голосом проговорил Кожек. — Как-нибудь выстоим. А коли на роду написано, то чего уж...
В одном из окопов Ержан столкнулся с Земцовым. Тот сидел на развороченной земле, спустив с плеч шинель. Раушан перевязывала ему руку.
— Ранен я, товарищ лейтенант, — сказал Земцов.
— Кости целы?
— Кости в порядке. Но осколок словно рубанком прошелся по мясу.
— Его надо отправить в санбат, — проговорила Раушан, завязывая концы марли.
— Что ты наговариваешь, дивчина? — укорил ее Земцов. — До конца боя уж как-нибудь продержусь. Правая-то рука здоровая.
— Иди в санбат.
— Я останусь, товарищ лейтенант. Ведь мои товарищи погибли тут. Как могу я, почти здоровый, уйти?
У Ержана каждый солдат был на счету. Но оставить однорукого Земцова в бою он не имел права.
— Не могу я держать тебя в этом пекле, — сказал он.
— Понимаю... Но я не мальчишка, — возразил Земцов и опустил глаза.
Продвигаясь дальше по окопу, Ержан услышал за собой шаги, обернулся и увидел, что Раушан идет за ним. И вдруг он испугался за Раушан, испугался так сильно, что у него перехватило дыхание.
