Остановившись, он сказал ей каким-то неверным голосом:
— Сейчас же уходи в свой взвод.
Она смотрела ему в лицо и, кажется, не понимала смысла его слов. Ержан попытался схитрить:
— Послушай, Раушан, немцы больше не пойдут в атаку. Тебе все равно здесь нечего делать.
Раушан покачала головой:
— Нет... Не нужно меня уговаривать, Ержан. Ты же слышал, что сказал Земцов.
И Ержан смирился.
— Тогда будь осторожна, Раушан, — сказал он прерывающимся голосом.
Обойдя взвод, Ержан расставил людей тонкой цепочкой и, таким образом, прикрыл место прорыва. Он опасался, что эта поредевшая цепь не сможет сдержать нового фашистского натиска. Но он ошибался. Люди как бы заново родились в бою, они были исполнены решимости принять любое сражение.
Когда Ержан вернулся в окоп, Борибай доложил:
— Принесли тело политрука.
— Где оно?
— Лежит на краю окопа. Спустить вниз?
Ержан не ответил. Он смотрел в сторону противника. У пригорка чуть поблескивали крохотными оконцами деревенские домики. Снег был изрыт гусеницами танков. Кусты тальника помяты. Врага не видно. Впереди на снегу чернеют тела убитых. Пепельно-свинцовые тучи висят низко, бросая на землю сумрачную тень. Вокруг страшная тишина, от которой звенит в ушах.
Ержан повернулся к Борибаю:
— Передай бойцам: пусть придут проститься с Кусковым.
Бойцы медленно подходили. И каждый, приближаясь к телу политрука, снимал шапку. Пришел Бондаренко с перевязанной головой, постоял, вглядываясь в неживое лицо Кускова, сорвал с головы окровавленную шапку, прошептал:
— Прощай, товарищ...
Вслед за ним подошел Какибай. Потом Картбай — в горле его перекатывался кадык; он судорожно глотал слезы.
К телу Василия Кускова приблизился Ержан и проговорил срывающимся голосом:
— Прощай, друг!
Подняв голову, он посмотрел на выстроившихся в окопе бойцов. Он будто пересчитывал их в уме. И вдруг выкрикнул:
— Товарищи! Мы лишились верных наших друзей. Железные, отважные были люди. Вот... Василий Сергеевич умер, но не пропустил вражеский танк. Он пал на поле боя и оставил нам завет: сражаться до последнего дыхания. Он говорил нам: «Позади Москва. Отступать некуда!» Поклянемся же не отступать ни на шаг с этой земли, где пролилась священная кровь наших друзей!
Слова Ержана заглушил могучий гул. На окопы снова шли танки. И кучка людей, маленькая их горсточка, словно вросла в землю — люди, сжимая в руках оружие, стояли плотно, плечом к плечу.
— По местам! Изготовиться к бою! — скомандовал Ержан.
Раушан и прежде бывала в боях. Санитарная служба обязывала ее к этому. А в окружении она была не только санитаркой, перевязывающей раны, она была бойцом, сражалась с оружием в руках. Легко ли ей это далось? Необстрелянный человек боится глядеть в упор на ряды наступающего противника. Даже собрав всю свою волю, не убегая с поля боя, он не верит в свои силы, надеясь не на себя, а на других. Раушан прошла через это. Порой ее изумляло, что она осталась живой. И сейчас не могла уйти из взвода Ержана, словно привязанная к нему.
Вражеские танки спускались с косогора. Раушан пыталась их сосчитать и все время сбивалась со счета. Сколько же их? Едва она насчитала десять, как один из них переместился влево. Приближаясь к окопам, они потеряли строй, некоторые начали отставать. Вертясь на одном месте, они обстреливали окопы и заходили за другие танки. Было похоже на то, что они боялись разделить участь своих обгоревших собратьев. Но это было ложное впечатление. Танки шли. Раушан ясно видела вздымающийся из-под гусениц снег. Нарастающий скрежет и визг раздирали все ее тело. Уже не в силах смотреть, она легла на дно окопа.
В это время послышался голос:
— Готовьте гранаты!
«Это голос Ержана», — мелькнуло в голове Раушан, и она будто только сейчас почувствовала, что не одна, что в окопе кроме нее есть люди. Танки вплотную подошли к окопам. Послышались разрывы гранат. На один миг Раушан увидела махину приблизившегося танка, мир для нее померк. Прошла минута или час? Раушан услышала надтреснутый голос Ержана. Она поняла,что взвод еще сражается и командир на своем посту.
Раушан с трудом поднялась, сбрасывая с себя пласты земли. Тяжелый танк, пройдя окоп, развернулся и пошел назад. Раушан прижала к груди бутылку. Танк утюжил окоп в тридцати метрах от нее. Раушан побежала к нему. Танк двоился в ее глазах. Но в следующий миг она ясно увидела: танк, оставив окоп, направился в тыл. Раушан взобралась на кромку окопа, кинула бутылку. В изумлении и почти в беспамятстве она смотрела, как желто-багровое пламя, разрастаясь, бушует на поверхности темной стали.
— В окоп! Ложись! — услышала она резкий крик и оглянулась: она успела перехватить испуганный взгляд Ержана. Что-то тяжелое ударило ей в грудь под сердце. Белый свет затуманился. Медленно переворачивалось небо. В следующее мгновенье ей показалось, что она стремительно поднимается над землей и камнем летит вниз. Она видела лицо Ержана совсем близко над собой и вдруг недосягаемо далеко. Стены окопа надвинулись на нее так тесно, что стало нечем дышать.
Трясущимися руками Ержан перевязал ее грудь. Раушан и видела его и не видела. Марля белым пологом окутывала лежащий перед ней мир. Она вдруг подумала с необычайной ясностью: «Я ранена в грудь и теперь умру». Но вот что удивительно: она не ужаснулась этой мысли. Чувство безмерного покоя охватило ее, и не было в ней ни жалости к себе, ни тоски по уходящему миру.
Ержан не мог оторвать от нее глаз и как что-то священное поцеловал ее испачканные землей руки. Ее погрубевшее на морозе лицо становилось тоньше, бледнее. Румянец словно скатился с ее щек, рот чуть приоткрылся, губы опали и шевельнулись тихо, тихо. Ержан понял, что она произнесла его имя. Позвала в свой предсмертный час не отца и мать, позвала его. В широко открытых, потерявших блеск черных глазах вдруг возник свет, затопил душу Ержана и стал гаснуть.
Прощанье, длившееся не больше минуты, показалось Ержану вечностью. Только когда над окопом прогрохотал танк, он опомнился и с криком «Стой!» бросился преследовать зловещую машину. Выхватив из-за ремня противотанковую гранату, широко размахнувшись, кинул вслед: «За Раушан!» Танк, вздрогнув, завертелся на месте. Ержан, не пригибаясь в завалившемся окопе, достигавшем его пояса, злорадно закричал:
— Ага! Ага!
Раскаленная пуля обожгла ему предплечье.
— Ложись! — раздался крик, и Борибай, дернув его, заставил упасть. Насел на Ержана, пытавшегося встать, стал перевязывать ему рану.
— Успокойтесь! Немного выдержки! — уговаривал Борибай, зубами обрывая концы марли.
Ержан, как бы удивленный, взглянул на Борибая. Увидев спокойное выражение его лица, затих, затем поднялся, хотел бежать на левый фланг, где слышались громыханье и лязг танков, но над окопом лежал подбитый им танк. Лейтенант, выпрыгнув из окопа, пробежал мимо танка.
Бойцы должны видеть командира. На левом фланге все еще грохотали танки. Редкая цепь солдат не щадила последних сил. То там, то сям выбрасывались гранаты, бутылки. Ержан подумал, что, не приняв какого-то необычайного решения, невозможно остановить противника. Охваченный этими мыслями, Ержан остановился.
Какибай отнес тело Добрушина и Даурена за изгиб окопа, встал на колени, попрощался с телом политрука. Когда его взгляд с мертвого лица политрука упал на немецкие танки, все внутри него заклокотало, он стиснул челюсти.
Быстро добежал он до своего места. У него остались две большие гранаты и связка ручных гранат. Он засунул одну гранату за пояс, другую взял в руки. Танк прошел левее. Он бросился вдогонку, кинул вслед гранату. Когда он поднял голову, танк уходил целым, невредимым. Охваченный яростью Какибай побежал по окопу, во всю длину засыпанному землей и потому неглубокому, в это время сзади в правое его плечо попала пуля. Граната из руки выпала на землю, Какибай неуклюже сел. Удрученный тем, что за день не смог уничтожить ни одного танка, он заплакал. С плеча по правой стороне груди текла кровь. Не было сил перевязать рану. Теперь он, беспомощный, кипевший злобой, мог лишь наблюдать бой.
С правой стороны от него обычно находился Картбай. Видимо, это он с размаху кинул гранату в танк, приближавшийся к окопу. Левее, увертываясь от гранат, не доходя до окопа, стреляют из пулеметов два танка.
Кажется, что сопротивление слабеет, гаснет. Какибай побежал, но, подкошенный болью, вернулся обратно. В это время появился тяжелый танк. Какибай огляделся. Поблизости никого не было. И он понял, что только он сможет остановить этот танк, что это его долг. В противном случае вся пролитая сегодня кровь окажется пустым жертвоприношением. Танк не должен пройти.
Гранату Какибай положил на край окопа. Достал из углубления связку гранат, закусил конец веревки. Снова взял в левую руку гранату, лежавшую на кромке окопа. Впился глазами в танк, идущий на него. На какой-то миг, словно находясь на краю чернеющей бездны, откинулся, уперся спиной в стенку окопа. Перед ним встали родная земля, мать, друзья, Марияш. Он находился между кромешной черной тьмой и сверкавшим всеми красками светлым миром. Распрямляясь, Какибай застонал. Танк шел на него.
