Дзабули вытерла фартуком руки, отодвинула засов.
В комнату ворвались двое мужчин с кинжалами.
Увидев женщину, они отпрянули.
Потом один из них, рыжий великан, обойдя Дзабули, шагнул к постели Арзакана.
Второй же, в черной папахе, стиснул пышное, мягкое тело девушки, стал вязать ей руки. Как разъяренная волчица, впилась она зубами в его локоть.
Арзакан обернулся на шум.
Перед ним стоял Джамлет Тарба с занесенным кинжалом.
В один миг Арзакан выпрямился, как стрела, и скрутил правую руку Джамлета. Тот навалился на него грудью. В смертельной схватке сцепились Звамбая и Тарба.
Во дворе прогремели один за другим несколько выстрелов. Шесть человек, вооруженных берданками, приближались к дому Кац Звамбая.
Хозяин дома и Тараш Эмхвари успели выскочить в заднюю дверь. Пули изрешетили перила балкона.
Хатуна и Лукайя задвинули изнутри засов.
Кац Звамбая и Тараш, отстреливаясь, кинулись к чулану Арзакана.
Луны еще не было.
Кац и Тараш бежали, припадали к земле, снова вскакивали и, стреляя, продвигались к чулану.
Собаки яростно бросались на метавшиеся во мраке темные фигуры нападающих.
В тот самый миг, когда Джамлет Тарба выронил кинжал, поврежденная правая рука изменила Арзакану. От жгучей боли туман застлал глаза, Арзакан свалился на постель.
Тарба нагнулся за оружием, но не успел выпрямиться: ворвавшийся в комнату Тараш с молниеносной быстротой обмотал руку полой чохи и вырвал у него кинжал.
Тараш изучал в Европе приемы бокса. Когда рассвирепевший Джамлет кинулся врукопашную, Тараш ударил его кулаком под ложечку. Тот зашатался, зарычал, как зверь. Не дав ему опомниться, Тараш метнул кулак прямо в его ястребиный нос.
С окровавленным лицом, обессилевший Джамлет еще раз ринулся на противника, но, пронзенный своим же кинжалом, взревел, как раненый медведь, и рухнул у постели Арзакана.
Его товарищ, швырнув Дзабули на ворох кукурузных листьев, устремился к Арзакану.
Но тут подскочил к нему Кац Звамбая, вонзил ему в живот кинжал и дважды повернул.
На другой день Кац Звамбая, его сын Арзакан и Тараш Эмхвари скрылись из Окуми.
Если мой читатель знает, что означало раньше возникновение кровной вражды между двумя семьями в горных районах Грузии, то он легко представит себе будущее моих героев.
Через месяц Шардин Алшибая и Гвандж Апакидзе пустили по Окуми слух, будто Тарба, убив в лесу Тараша, Кац Звамбая и Арзакана, бросили их трупы в Ингур.
Ингурский паромщик подтвердил, что река пронесла мимо его сторожки три одетых в чохи трупа.
— Вероятно, — говорил он, — это они и были.
Хатуна оплакала смерть мужа, сына и воспитанника.
Дзабули объявила себя вдовой Арзакана и оделась в траур.
Я же, автор этой злосчастной истории, опечаленный сверх меры, с сердцем, переполненным горечью, решил прервать свое повествование.
Кому приходилось забираться в горные районы Грузии, тот, без сомнения, знает, что такое конский маклер.
Еще в древние времена был известен в Грузии этот персонаж, когда-то выполнявший роль теперешнего представителя туристских баз и бюро путешествий.
Нынче уже не встретишь его на Военно-Грузинской дороге. Там автомашина отбила клиентуру у конских маклеров.
Случай свел меня с одним из них в 1931 году, когда я второй раз путешествовал по Сванетии. И по милости этого пройдохи прекрасное путешествие мое было отравлено. Мало того: он чуть не отправил меня на тот свет.
Впервые я услышал о нем в Тбилиси от английского ученого, только что вернувшегося из путешествия по Западной Грузии.
— Сванетия не только прекрасна, — говорил он мне. — Это живой, созданный природой и историей музей, еще совсем не изученный.
Поистине чудесная страна.
Индия, Африка, Китай уже сколько столетий исследуются фольклористами, мифологами, лингвистами, археологами, приезжающими из-за тридевяти земель. А у вас такие чудеса под боком!
Какие только культуры не оставили своих памятников в Сванетии: тут и иранский маздеизм, и халдейский культ Луны, и древнегреческие мистерии.
Беда в том, — продолжал он, — что Сванетия почти недоступна. Даже в Тибете не приходилось мне преодолевать столько трудностей и опасностей.
— Я тоже собираюсь ехать в Сванетию. Но не для того, чтобы искать чудеса. Чудесное можно обнаружить даже в своем саду. Да, наконец, любой из нас, если вглядится в свою собственную душу, может найти там немало удивительного и неожиданного.
Ученый, только что проделавший ради науки изнурительное путешествие, промолчал. Он был разбит верховой ездой по тропам для мулов, карабканьем по ледовым скалам, ночевками в охотничьих пещерах, бездорожьем и безлюдьем.
И он поминал недобрым словом конского маклера, некоего Джокиа из Джвари.
Я, конечно, не сказал ему, что в нашей благословенной стране есть любители приврать. Обещая что-нибудь, не выполняют; назначая срок, подводят. Или расскажут какую-нибудь небылицу, уверяя, что видели «собственными глазами» и слышали «собственными ушами». Напротив, я постарался его убедить, что ему повстречался единственный лгун во всей Грузии — конский маклер Джокиа.
Впрочем, этот жулик ничего не потерял от того, что был изобличен как бессовестный обманщик.
Когда пострадавший от его проделок ученый будет писать свой труд о Сванетии, бьюсь об заклад, что он упомянет в нем о Джокиа. Так, с помощью лжи, Джокиа стяжает себе известность. И это будет не первый подобный случай.
Бывает, человек никогда ничему не учился, а разгуливает в звании мудрейшего из мудрых. Спрашивается, как он ухитрился добиться этого? Ясно, — ложью.
Бывают и более удивительные явления. Например, писатель, не написавший ни одной книги, или профессор, не имеющий ни одного научного труда.
Так и Джокиа: у него нет ни одной собственной лошади, однако он всем поставляет лошадей. Мне говорили в Джвари, что когда Джокиа нуждается в деньгах, то он берет задаток на поставку коней, каких еще не создавала природа.
Однажды он запродал трехлетнего жеребца буланой масти в белых «чулках», а жеребец-то, оказывается, еще и не родился.
Когда я спросил Джокиа об этом диковинном жеребце, — «в том-то и искусство, — сказал он, — чтобы продать лошадь, которая не существует, а настоящую всякий дурак продаст».
Итак, я собирался в середине октября выехать в Сванетию. У меня заранее было решено: по приезде в Джвари не прибегать к услугам Джокиа.
Мои тбилисские друзья говорили, что в это время года нельзя пускаться в такое путешествие, пугали меня метелями и обвалами. Но я не отменил своего решения. На мой взгляд, риск и опасность придают поездке еще большую прелесть.
В Тбилиси стояла чудесная погода, и трудно было поверить, что где-то поблизости валит снег и люди погибают под обвалами.
Это было в те дни, когда мои герои исчезли из Окумы.
Я не знал, как мне закончить свой роман.
Что может быть мучительнее вынашивания еще не созревшего творческого замысла! Непередаваемо томление художника, пока смутно шевелящийся в его душе миф не оторвется от сердца, как отрывается от черенка спелый плод.
В этот период величайшая тревога овладевает мною, я начинаю метаться, и тогда — не удерживайте меня, я должен путешествовать!
Не знаю почему, но, находясь в движении, я лучше воспринимаю и самого себя, и внешний мир.
Движение дает мне творческую зарядку; потому я охотнее всего рисую идущего, бегущего, мчащегося и борющегося.
Очамчирским поездом я доехал до Зугдиди, оттуда на машине добрался до Джвари и попросил лошадей, чтобы немедленно отправиться в Сванетию.
— Обратитесь к Джокиа, — посоветовал мне Теймураз, мой хозяин.
Я невольно рассмеялся. «Наверное, — думаю, — Теймураз еще не знает о последней проделке Джокиа». Я обратился к председателю сельсовета.
— Сейчас сваны перевозят соль, запасаются на зиму. Вьючные лошади заняты на строительстве дороги.
Вы поищите Джокиа, конского маклера, — посоветовал председатель сельсовета.
Встретил заведующего школой, моего старого знакомого.
— Разве что Джокиа раздобудет для вас лошадь, — сказал он мне.
«Видно, другого исхода нет», — решил я и принялся за поиски Джокиа. Спросил о нем в духане, сказали, — ушел на почту. Пошел на почту, говорят, — домой ушел. Дома заявили, что он в сельсовете. Выло уже поздно, сельсовет оказался запертым.
Вечером я поделился своей неудачей с Теймуразом.
— Хоть опишите мне, — говорю, — этого проклятого Джокиа. Носится, как ртуть, целый день ищу его и не могу нигде найти. Может быть, и встречал, но не узнавал.
— О, Джокиа легко узнать, — ответил Теймураз. — Он рыжий, огненно-рыжий; в веснушках, скрюченный, как оставленная без присмотра лоза, и нос кривой, как соха.
