нет таких вкусных, как на Невском в кафе «Север». Зачем же возвращаться в Ветрогорск?
Инна, Инна, как же тебе, бедняжке, горько!
Вошел Сергей Сергеевич. Положил портфель на письменный стол. Поцеловал Инну, затем Николая.
— Что ж вы замолчали? Старик помешал?
В столовой захныкал Игорек. Инна вышла. Сергей Сергеевич поглядел ей вслед и протер очки:
— Есть какие вести от Ольги?
— Да. Последнее письмо — с Ангары.
Прежде чем завизировать чертежи, Ольга решила выверить их. Вынула из шкафа связку рулонов с биркой на шпагате: «Исследования фильтрации в сооружениях Кирского гидроузла». Гнедышев поторапливает с отправкой — заказ срочный.
Распластала на чертежной доске кальку, вторую, третью. На четвертой карандаш в ее руке засуетился, пополз слева направо и, задержавшись, что-то пометил. Тонкие брови Ольги сдвинулись.
Приоткрыла дверь в соседнюю комнату:
— Зайдите ко мне, Петр Сергеевич.
— В чем дело, Ольга Фоминична?
Ткнула тупым концом карандаша в пометку, сделанную на кальке.
— Ошибка? — захлопал веками, как нашкодивший школьник. — Я тут ни при чем, Ольга Фоминична. Должно быть, напутала калькировщица Елкина.
— Елкина?.. Позовите ее.
Глаза у него черные. У Николая голубые. Всегда искала в Петь-Петухе хотя бы внешнего сходства с братом и почему-то радовалась, что не находит его.
Леночка вошла, но одна. Приблизилась к чертежной доске. Белый гипюровый воротничок, нарукавники из синего сатина. Вынула из кармашка очки в тонкой металлической оправе — носит при себе постоянно, а на людях пользуется ими редко: стесняется.
— Ты всегда такая аккуратная, а тут…
— Я, Ольга Фоминична, точно снимала с миллиметровки.
— Принеси черновик.
Принесла. В миллиметровке придраться не к чему — все правильно. Однако в том месте, где ошибка, бумага шершавится и цифры жирноваты — кем-то подправлены…
— Так здесь и было, Леночка? Заглянула:
— Не помню… Н-наверное… — Покраснела. Чего-то не договаривает.
— Петр Сергеевич! — приоткрыв дверь, снова позвала Ольга.
Ушел. Значит, только что втихую переправил цифры и смылся: не пойман — не вор. Зачем же Леночка покрывает его?
— Я сделаю заново. — Леночка свернула кальку трубкой и, сунув ее под мышку, вышла.
Ольга продолжала рассматривать чертежи. Пятый год молодой Зборовский в фильтрационной, а будто посторонний. Смагин провел его в младшие научные сотрудники и отдал «под начало Колосовой» для исследования фильтрации гидроузлов. Гнедышев охотно утвердил.
«Деверек, говоришь? — не соглашался Гнедышев с ее рьяными протестами. — Зато у него налицо три очень важных качества: первое — мужчина, второе — молодой мужчина, третье — холостой мужчина». — «Выходит, я институту никак не подхожу?» — «Нет правил без исключения. Ты у нас та самая курочка, которая золотые яйца несет. Вот и возьми его, птенца, под свое крылышко».
Под крылышком Петь-Петуху не сиделось. Он соблюдал только форму — своевременный приход и уход. Но в течение дня слонялся по другим лабораториям, отвлекал болтовней. Усядется у чертежниц и откроет «форум»: «В кино показывают сплошную дрянь — станочки, сделает Ванька гаечку — страсть как люблю его, не сделает — к Степке переметнусь». А то вдруг на субботнике, отряхиваясь от пыли, Петь злобно объявил: «У нас люди только и делают, что самоотверженно ишачат. Жить-то когда начнут?»
«Мой братец, как я понимаю, для лаборатории не находка, — сказал ей Николай. — Может, очухается, выправится?.. Жаль отца огорчать».
Это-то и вынуждало Ольгу скрывать огрехи Пети от мужа и Сергея Сергеевича, брать на себя немалую толику дел молодого Зборовского. Чтобы как-то заинтересовать его, подключила к своим опытам по исследованиям фильтрации Гольского гидроузла. Работу на две трети выполнила сама, остальное — вместе с ним. Сама подготовила и отчет. Но на титульных листах рядом со своей подписью ответственного исполнителя поставила и его фамилию.
«Спасибо», — поблагодарил Петь, а за спиной кое-кому нашептывал: «Все дочиста выполнил я, а Колосова, пользуясь моим подчиненным положением, присоседилась».
Вначале получалось так, что все его промахи оставались достоянием немногих, в том числе Смагина. Она знала о них меньше. Но, став непосредственным руководителем «деверька», волей-неволей вынуждена была вникать во все его работы. По результатам целого ряда исследований, выполненных им в разное время, пришла к выводу, что действует он на авось: авось проскочит. Постепенно он привык к тому, что работу его подправляли, дотягивали. Дух иждивенчества, как короед, проникал в него все глубже и глубже.
Впрочем, некоторые симпатизируют молодому Зборовскому. Та же Леночка, например, или инженер Глебова, которая старше его лет на пять.
Чрезмерно общительная, Евгения Владимировна Глебова с приходом в лабораторию внесла в нее то, чего прежде там не водилось: трескотню о новых прическах, об импортных жакетках, о полированных сервантах… Щедрая на ласковые «кисанька», «деточка», «ласточка», Евгения Владимировна умела, как говорят проектировщики, прокладывать переходы на разных уровнях. Под «честное мое слово — никому!» вытягивала из каждого то, что «ни за что не скажу». А о себе — о, болтунья! — рассказывала такие интригующие подробности, что многие сомневались в их достоверности.
Только болтуньей инженер Глебова не была. Задания выполняла охотно, оперативно. И в беседе с Зимневым Ольга даже как-то заметила:
«Не чета ленивцу Зборовскому. С нею мне легче».
«Не торопитесь с выводами, — охладил Зимнев. — Время покажет».
«Будьте уверены, та́я бабочка!» — потряс растопыренными пальцами возле своего уха Парамонов.
Старший научный сотрудник Парамонов в институте лет двадцать. Вот уж кто ни о ком никогда худого слова не скажет; но сказал же про Глебову?
Приглядывалась. Стала замечать, что Евгению Владимировну меньше всего интересует суть проектируемого, и радость доставляет ей не то новое, что вносит в жизнь их труд, а сознание, что «скачала работу». Вскоре и рекламации от заказчиков начали поступать именно за счет Глебовой. Но все ей сходило с рук, прощалось, как и то, что сходило с ее языка. И, что, правда, мало кого удивило, она сумела расположить к себе Смагина. Готовила на него атаку исподволь. Вскользь сокрушалась, что ее майор Глебов солдафон, вечно на полигонах, а она — правда, ведь? — ничем не походит на полковую даму. Во всяком случае, ведет себя Глебова вызывающе. Откровенно намекает, что имеет на Смагина большое влияние.
Трудно сказать, чем импонирует ей Петр Сергеевич Зборовский. Узнав, что он в дальнем родстве с Колосовой, ахнула:
«Какие вы, однако, полярные!»
А Петь пренебрежительно:
«На одном солнышке онучи сушили».
День 8 Марта женщины комбината потребовали отпраздновать в Доме культуры Таборной слободки. С гостями и родными.
— Пойдем, Олька? — предложил Николай.
— Давай лучше к нам — с институтскими.
Решили: сначала к Ольге, где сбор назначен к пяти, а оттуда — в Таборную.
Нижний зал института похож на фойе: колонны, хрустальная люстра, хрустальные бра.
— Что же ты, Ольга Фоминична, не знакомишь с
