шелка. В цехе подшучивали: «Красиво поете…» В конце месяца подсчитали — бригада выдала пять тонн и еще вдобавок шестьсот килограммов. На цеховом собрании Клава Коничева вышла и начала говорить, чуть пошаливая глазами: «Пять тонн, бабоньки, уже мало! Можно все восемь. — Повела головой, кого-то отыскивая. Нашла и выкрикнула: — Слышишь, Солодовникова? Не ты ли по два раза на день подходила ко мне с усмешечкой: «Не забудь, бригадирша, пять тонн обещала…» На тебе, получай пять шестьсот!» — «Не бахвалься! — отозвалась Солодовникова. — У других не хуже будет». — «Никак у тебя?» — прогромыхал в ответ дружный хохот: в цехе знали, что Солодовникова довольно часто мотает шелк не так, как положено — в две нити. Кто-то из девчат крикнул: «С твоими привычками в коммунизм ходу нет». — «А куда ж меня тогда?» Снова раскатистый смех.
…Когда Колосов назвал кандидата на место Шеляденко, Папуша удивленно переспросил:
— Кого? Кого ты наметил?
— Вишню.
— А что это за ягода? Мужик или баба?
Груздев при встрече в Москве мигом узнал в инженере Вишне бывшую фильерщицу. А Папуша не первый год видит ее в прядильном, пожимая ее руку, расплывается в улыбке, а фамилии — фамилии не помнит.
Если бы Папуша заглянул в трудовую книжку Шеляденко, сразу бы уразумел, почему тот согласился идти на стройку вепрона. Мог бы уточнить, например, что Степан Петрович из числа тех, кто закладывал первые кирпичи в ныне действующие корпуса вискозного производства. Это он перестраивал под цехи солдатские казармы. Это он рыл котлованы, готовил бетон в те годы, когда не водилось ни башенных кранов, ни экскаваторов, ни отбойных молотков. В то время монтаж агрегатов вели иностранцы. Своих спецов-химиков было мало. Во главе цехов ставили людей подобных Шеляденко: теоретических знаний шиш, зато — рабочая сметка. Это он пустил первую прядильную машину и стал свидетелем рождения пробной партии искусственного шелка. С той поры в Степане Петровиче умер каменщик, но родился химик… Вот почему и теперь Шеляденко все-таки решился оставить свой цех: хотелось приглядеться к тому новому, что сулил вепрон. Никакие учебники не позволят узнать технику так, как непосредственное знакомство с ней на месте.
Вместо Шеляденко в прядильный назначили Вишню. Она согласилась при одном условии: временно и ненадолго.
— Временно, временно, — успокоил ее Николай.
Как и прежде, Степан Петрович появлялся на работе очень рано. Но шел не через проходную, а сквозь калитку, прорезанную в высоком деревянном заборе, ограждавшем строительную площадку.
Первое, против чего он ополчился, — это страшная захламленность: ломаные бетонные кольца для подземных прокладок, груды кирпича-половняка, кучи стружек, шлака. Пока еще снег прикрывал — куда ни шло. А подоспела весна, снег стаял, и все выперло наружу.
— Так, голуба, дальше не пидэ, — теребил Шеляденко начальника строительного участка. — Звони в свой трест. Требуй машины.
— Не горит. Успеется, — с неохотой ронял тот слова, точно за каждое платил из собственного кармана.
— Звони, звони! — стоял на своем Шеляденко. — А то в газэту напышу: пидишлють сюды корреспондэнта, запрыгаешь.
Угроза подействовала: начальник участка стал медленно набирать на телефонном диске нужный помер. Сначала пошутил с какой-то «милочкой», потом попросил ее срочно соединить с Петром Никитичем. Того на месте не оказалось. Тогда сказал, что желает говорить с Иваном Федоровичем. И этого не было.
— Нет так нет, — все так же безмятежно произнес в трубку. — В другой раз позвоню, — и нажал рукой на рычаг.
«Другой раз» наступил на следующий день. И опять-таки под нажимом Шеляденко. Петр Никитич оказался на месте. Шеляденко не слышал, что говорилось на другом конце провода, но определенно начальник участка выслушивал нотации вышестоящих:
— Есть, Петр Никитич. Куда перебросить? Понятно! Отправим. — Прижимал мембрану к уху, а там, где-то далеко, трубку уже повесили.
— Так що вин, дае машину? — спросил Шеляденко.
— Дудки тебе «дае». Я ему про машину, а он — насчет компрессора. Не в духе сегодня.
— Хто? Компрэссор?
— Не компрессор, а Петр Никитич…
Но вдруг начальник участка заворковал:
— Будь другом, Степан Петрович, почему бы тебе не подсобить нам транспортом? Мусора тут…
— Сами копылы усю зиму, сами и очищайтэсь, — отрезал Шеляденко, показав ему спину. — Нэ дасть машину Папуша. И прав будэ.
Прошло еще три дня — на площадке без перемен. У торцовой части корпуса Б-2 после перекладки стены выросла еще одна груда строительных отходов.
Шеляденко пришел к Николаю:
— Нажми и ты.
— Дай им сроку неделю: не приберутся — вытащим в горком.
Шеляденко акклиматизировался быстро. Вникал во все мелочи, все схватывал на лету, не давал спокойно жить строителям, поторапливал монтажников. До всего ему было дело. И как-то само собой получилось, что и те, и другие привыкли к его придирчивости и даже к слову «голуба».
Никак не мог Степан Петрович примириться с громоздкой системой трудовых отношений, которые существовали на площадке. Сложное дело — создавать современный химический завод. Немыслимое без участия десяти, а то и пятнадцати различных организаций. Строительные работы ведет один трест, отделочные — другой, электропроводку — третий, теплофикацию — четвертый, холодильные агрегаты устанавливает пятый… Все это называется специализацией. По идее, возможно, и правильно, но что толку, если между ними неразбериха?
Обратился по этому поводу к главному инженеру.
— Вот как поступай, — посоветовал Николай, — от каждого подрядчика требуй графики. И подпись под ними. На словах иной три короба наобещает, а вот если свою фамилию проставит — дело другое. Заставляй побольше расписываться.
— Запомни: ты представитель заказчика, ты за все и в ответе, — добавил Папуша.
— А ты всэ ж, Павел Павлович, информируй Ветрогорскстрой: трестов и людей прорва, а никакой согласованности!
— Переговорю, — пообещал директор и обязал его раз в неделю докладывать о состоянии работ.
Но все оставалось, как и прежде. Колосова послали в командировку в Барнаул, а Пэ в кубе либо забывал снестись с кем надо, либо там — вполне может быть — отмалчивались.
В глазах Шеляденко пестрело от графиков и цифровых выкладок. А начальник участка принес ему на подпись денежные документы для оплаты работ по химическому корпусу. Стал Степан Петрович читать их, ничего не понять: где же эта метлахская плитка? Где масляная краска, которой — если верить нарядам — покрыли лестничные клетки?
— Липу подписувать нэ стану. Платим за тэ, що зроблено.
— Чудак! — качнул головой в ответ. — Какое сегодня число?
— Калэндарь на столи: тридцятэ!
— Тридцатое? Значит, кварталу конец. Закрываем наряды. Чего не успели — доделаем.
— От куды гнешь? Ну тоди и гроши получишь.
— Ты что, очумел? Надо уважать строителей!
— И государство трэба уважать. Нэ пидпишу липу.
— Как хочешь. Ссориться не станем: подпишет директор.
«Полпреда» вскоре вызвал Папуша:
— Подпиши. У них свои расчеты с банком, формальные моменты.
— Нэ имею права. Нэзаконно.
