— Вот те крест! — истово перекрестился Залетов.
— Ну ладно, не до вас тут! — Всадник пришпорил коня и поскакал через поляну догонять своих, однако на опушке поляны обернулся и крикнул: — Идите вон в то село, там у нас штаб!
Пока добрались до села, совсем стемнело, но первый же встречный объяснил, где штаб:
— Если вот этим проулком свернуть, так шестой дом будет по правую руку. Там во дворе фонарь горит.
Под фонарем сидел пожилой мужчина без шапки, в кожанке, перепоясанной широким ремнем, с него свисала между колен большая деревянная кобура, она моталась в такт с привешенной к суку старой яблони зыбкой, в которой надрывался от крика ребенок.
— Вы тут начальник? — спросила Ирина.
— Допустим. — И досадливо поморщился: — Куда же она запропастилась? И чего он орет? Ладно бы голодный, а то ведь недавно обе груди высосал, паршивец.
— Наверное, мокренький. — Ирина подсунула руку под маленькое тельце. — Так и есть.
Она нашла в изголовье сухую тряпку, но перепеленать ребенка ей никак не удавалось, он все развертывался. Тогда Залетов, отстранив ее, сделал это быстро и ловко.
— Смотри‑ка, умеешь, — похвалил его начальник. — Сколько ты их напеленал?
— Ежли считать померших, то одиннадцать.
— Ишь ты, а с виду такой неказистый. Кто будешь?
— Воронежской губернии, деревни Шиновки житель. А ты?
— Я‑то тверской. Да не о том я тебя спрашиваю. Из каких будешь?
— Мы‑то? — переспросил Залетов. — Пока из бандитов.
— Вот даже как?
Тут вмешалась Ирина и обстоятельно рассказала об их злоключениях.
— Так, так, — неопределенно сказал начальник, — А документы при вас есть?
— Какие теперь документы? — вздохнул Залетов.
— Плохо. Ну да ладно, подумаем, что с вами делать.
В калитку заглянула какая‑то женщина, спросила:
— Анисья дома?
— Нет. Сказала, что отлучится на минутку, а вот уже больше часа прошло. Ребенка на меня бросила, а он тут ревел.
— Заговорилась с кем‑нибудь, ноне у нас много разговоров‑то разных.
— Слушай, Пелагея, возьми‑ка девушку на постой, — неожиданно предложил начальник.
— У меня ведь и так полна изба.
— А она с тобой, в горнице.
Пелагея подозрительно оглядела Ирину:
— Где это тебя так поцарапали?
Только теперь вспомнила Ирина о своих царапинах, о рваной юбке и подумала, что вид ее, конечно, не внушает доверия и, Пелагея вряд ли возьмет ее на постой. Но та уже согласилась:
— Ладно, юбчонку я тебе подберу. Пошли.
Не успели они уйти со двора, как послышался конский топот и во двор влетел тот самый всадник, что замахивался на Ирину саблей.
— Опять упустили! — гаркнул он, круто осаживая коня.
— Не кричи, мальца разбудишь, — оборвал его начальник.
Всадник сверху заглянул в зыбку и уже тихо доложил:
— Конечно, которых порубали, которых захватили, а Гришка улизнул. Как вода между пальцев, утек! — И, узнав Ирину, радостно сообщил: — А энтих‑то я словил!
— Не ты словил, а сами они пришли.
— Так ведь дорогу‑то я им и показал.
— Ну да, чуть не зарубил барышню, — напомнил Залетов.
— А пес вас разберет, кто вы такие.
— Пойдем, — потянула Ирину Пелагея. — Оне теперь до утра спорить будут, а у меня корова недоена стоит.
Она провела Ирину в горницу, чистую комнатку с фикусом на полу, сразу напомнившую Ирине горницу в доме Васьки Клюева, правда, чуть поменьше и победнее, но такую же ухоженную, даже более уютную.
— Вот тут и ночуешь, — указала Пелагея на кровать с горкой подушек.
— А вы?
— Я на полу прилягу, там прохладнее, да и какой наш сон? Как засветет, корову опять надо доить и в стадо гнать. Погоди, я тебя сейчас парным молочком напою. — Пелагея выскочила в избу, звякнула там подойником, а уже через минуту до слуха Ирины донеслось через раскрытые створки звонкое цирканье и теплый запаха парного молока. Этот запах подействовал на нее умиротворенно и расслабляюще, она быстро разделась, сняла с кровати батистовое покрывало, упала на постель и заснула, может быть, раньше, чем голова ее успела коснуться подушки.
Разбудило ее то же цирканье молочных струек о подойник, она даже подумала, что и не спала вовсе, но за окном уже пылала утренняя заря, о чем‑то спорили воробьи, облепившие куст рябины с красными гроздьями ягод.
«Господи, хорошо‑то как!» — Ирина встала, потянулась, подошла к окну; воробьи тотчас вспорхнули, пересели на соседний куст и опять о чем‑то заспорили. Пелагея доила во дворе корову, возле забора, у коновязи, вчерашний конник поил из ведра четырех лошадей, в ногах у них копошились куры, подбирая выпавший из торб овес. Эта мирная картина сельской жизни вызвала в Ирине умиление, ей захотелось вот такой тишины и уюта, хотя она знала, что тишина эта обманчива, она лопнет от первого же выстрела… «Когда же все это кончится — война, разбой, выстрелы? Может, переждать здесь? Нет, надо домой».
Завтракали они отварной картошкой, запивали ее парным молоком. Пелагея рассказывала:
— Мужика моего на германском фронте в шестнадцатом году убили. И пожили‑то мы всего две зимы да одно лето, детишками даже не успели обзавестись, не хотели, пока избу не достроим. А теперь вот и изба есть, а пусто в ней одной‑то. Эти‑то, — она кивнула за окно на все еще поивше го лошадей конника, — со дня на день уедут, а своих мужиков в селе раз, два и обчелся да и те к своим семьям привязаны. Ну да не одной мне такая вот вдовья доля выпала… Еще молочка подлить? Гляди‑ка, твой кумпаньён идет.
Через двор к крыльцу хромал Залетов.
Войдя в избу, он стянул фуражку и пожелал:
— Хлеб да соль!
— Присаживайтесь с нами отведать чего бог послал, — пригласила Пелагея.
Залетов помялся, но присел к столу, оправдываясь:
— Давненько я парного молочка не пробовал — вон оно какое духовитое, домом пахнет. А я попрощаться, Ирина Александровна.
— Уходите домой?
— Не, я вот с ими. Я тут поогляделся да поговорил со служивыми и решил пока при них остаться. Оне‑то нам с тобой помогли, надо и нам добром отплатить. Я ведь все повадки Гришки Ослобонителя хорошо знаю, да и места, где он прячется, не забыл. Может, и ты с нами?
— Неу, я домой буду пробираться.
— И то ладно, не женско это дело — война.
Уходя, Залетов наказывал:
— Ты к тем людям держись, которые победнее, в их доброты больше. Ну, с богом! Ежели что не так было — прости, мы люди без хитро- стев.
— Спасибо вам за все, Иван Митрофанович! — искренне поблагодарила Ирина. — Я о вас всю жизнь помнить буду. Замечательный вы человек!
— Да никакой я не такой, обнаковенный. Я тебя тоже не забуду. Кланяйся своим отцу и матери, хоть и незнакомый я с ними.
— Спасибо! — Ирина поцеловала его в колючую, давно не бритую щеку. Залетов растерянно потрогал щеку рукой, зачем‑то посмотрел на ладонь и вздохнул.
— Дак я пошел.
— С богом, — напутствовала Ирина.
4Наверное, Залетов, и позаботился о ней, поговорив с красным начальником насчет доставки ее на станцию. Во всяком случае, Пелагея, ходившая зачем‑то в штаб, вернувшись, сообщила:
— Эскадрон бандитов ловить поехал, а тут одне повара остались, они завтра поутру на станцию за провиянтом поедут, дак возьмут тебя. А пока отдохни да в баньку сходим, я уж затопила ее.
Баня стояла на берегу реки, в заводи, всунутая в глинистый берег, она казалась особенно черной. А может, она почернела от старости, видно, что она совсем ветхая, один простенок и вовсе вывалился из углов, его недавно подперли свежей слегой.
— Не придавит нас? — заопасалась Ирина.
— Нет, года два еще простоит, а там новую рубить надо. Был бы мужик, давно срубил бы, — вздохнула Пелагея и стала раздеваться. И неожиданно призналась: —Может, это и грех, но летось я тут с одним… Ребеночка хотела завести, да не получилось. То ли сама яловая оказалась, то ли мужичонко никудышный попался. А без дитяти какая баба? Полсчастья, а может, и того меньше.
Ирина посмотрела на ее огромные, как пушечные ядра, груди и вспомнила Нюрку. «Вот и у Пелагеи много всего «и для младенческого пропи тания и под мужицку руку», а я куда против них?» И застеснялась своей худобы. Должно быть, Пелагея заметила это и утешила:
— Были бы кости, а мясо нарастет. Вот выйдешь замуж, родишь, тогда и поплывешь. Жених- то есть?
— Откуда он теперь?
— И то верно. Дай‑ка я тебя веником похлещу.
После того как они обе вдоволь напарились, Пелагея предложила:
— Теперь давай в речку. Не бойся, вода еще не остыла, не озябнешь.
И верно, вода в реке была не холодная, и после жаркой бани было приятно в ней поплескаться. На стрежне течение побыстрее, и вода серебристыми щекотными нитками обвивала тело. Ирина радостно засмеялась.
