— Не везет — так не везет. Мы на сек раз тоже потерпели со Степаном полную аварию. Хорошо, хоть не утонули. Ну, и силища же у этой водички, — он показывает на реку. — Ведь какой прочный плот мы соорудили. Броненосец «Потемкин» — и на тебе! До порогов, правда, плыли хорошо. А там как понесло нас! Степан, надо воздать ему честь, два раза увернулся от валунов. А вот на третий наскочил со всего маху. Груз наш большей частью, конечно, оказался в воде. Яша кинулся его спасать, но не рассчитал своих сил и начал тонуть. Я бросился к нему на помощь. Вода холодная! Бр-р… Вспомнишь — дрожь берет. Вылезли мы с Яшей на плот. Стоим по колено в воде, зуб на зуб не попадает. Честно говоря, впервые у меня появился страх: «Не спасемся, думаю, утонем, до берега далеко, а такое течение и чемпиону по плаванию не одолеть…».
Да, так вот… Сидит наш плот на огромном валуне, как жук на булавке. Моя супруга ни жива ни мертва. Одной рукой фотоаппарат наш прижала к груди, а другой за плот держится. Хотели переправить груз на берег: легкий плот снялся бы с камня, но ничего не получилось. Решили разрубить наш ковчег и на двух половинках плыть к берегу. С горем пополам перерубили по бревнышку наш плот. Мы с Яшей поплыли в одну сторону, Машу со Степаном понесло в другую, прямо к скале…
— Знаете, это такой ужас! Я оцепенела от страха, — обрывая рассказ мужа, восклицает Мария Яковлевна, широко раскрыв глаза. — Смотрю я, как завороженная, на приближающуюся скалу, она все ближе и ближе, а плотик под ногами ходуном ходит… Визжала я со страху, по словам Степана, как поросенок.
«Не кричи! Ложись на плот!» — рявкнул на меня Степан и, кажется, выругался. Я моментально плюхнулась прямо в воду. У скалы плотик чуть не перевернулся, течением его понесло к берегу. Там нас с берега веревками подтянули… Как хочешь, Валя, а я по горло сыта таежными приключениями, — заканчивает свой рассказ Мария Яковлевна, разливая чай.
На следующий день мы двигаемся дальше.
Вскоре кунгасы выплывают на широкие просторы Колымы.
— Никогда не думали, что на Севере может быть так красиво! — восхищаются мои спутницы.
— Сколько километров, по-вашему, вон до тех вершин? — спрашивает меня Наташа, показывая на горы, хорошо видимые в прозрачном воздухе.
— Километров сорок, — определяю я, по опыту зная обманчивость расстояния в горах.
— Не может быть, — недоверчиво говорит Верочка, — до них же рукой подать. Километров пять, не больше…
— Доплывем — увидим, — говорю я.
Только к вечеру мы добираемся до этих гор и, свернув в узкую протоку, пристаем к крутому берегу в устье реки Оротукана. Отсюда идем три километра вверх по реке на базу экспедиции Цареградского.
На опушке густого леса среди высоких пней стоят пять срубов, сооруженных на скорую руку, без крыш. Тихо и пусто. Блестят на солнце жестяные банки из-под консервов, жужжат большие зеленые мухи да комары. Все геологи работают в поле.
С нашим прибытием на базе сразу становится людно и шумно.
Вечером, широко шагая среди вьючных ящиков, Валентин Александрович «делит владения». Обращаясь к Наташе, слушающей его с серьезным видом, чуть наклонив голову, он говорит:
— Ваша партия будет работать напротив базы, начиная с устья ключа Трех медведей и выше до реки Дебина. До прихода лошадей дней десять придется поработать без транспорта. Партия Семенова будет рядом с нами, ниже по течению. А вы со Степаном, — обращается он ко мне, — сплавитесь еще ниже до ручья Хатыннаха-Кочинского. По этому ручью и пройдет ваш маршрут.
В сборах незаметно прошло три дня. Уже погрузившись на кунгасы, отплыли к местам своих работ партии Наташи Наумовой и Березкина. Мы со Степаном тоже готовы к выходу, но одно событие нас задерживает. Ранним утром причаливает кунгас. Из него быстро выскакивает высокий, широкоплечий человек с рыжей бородой. Он энергично распоряжается, помогая причаливать.
— Билибин, — крепко пожимает он нам руки и сразу обращается к Цареградскому: — Валентин Александрович, завтра надо обязательно плыть на прииски. Предполагается произвести общую оценку колымской тайги и наметить план дальнейшего освоения края. Конференция будет на приисках. Наше — геологов и разведчиков — присутствие там обязательно.
На следующее утро наш кунгас быстро плывет вниз по реке. Проплываем мимо белых палаток партии Наумовой. На берегу виднеются тоненькие фигурки, машущие нам руками.
— В маршрут; видно, не пошли, дождя испугались, — недовольно ворчит Цареградский, смотря на низкие серые облака, из которых уже начал накрапывать дождь.
На Билибина проплывающие мимо нас горы действуют, как крепкое вино. Показывая на обнажения, он с увлечением говорит о геологических богатствах края. Его загорелое лицо, покрытое веснушками, розовеет под тонкой кожей, глаза блестят.
Затаив дыхание, мы слушаем его, и в нашем воображении возникает как бы огромная панорама всего Крайнего Северо-Востока. Билибин, как художник, широкими мазками рисует нам будущее этого края. Потом, видно, вспомнив что-то, прерывает свой рассказ.
— Сейчас мне не верят, — чуть помолчав, продолжает он. — Часто называют фантазером, смеются, когда я называю геологические запасы Колымы… Но, говорят, хорошо смеется тот, кто смеется последним. В ближайшие годы Колымский край покажет себя. В Москве уже заинтересовались им, я там после первой экспедиции сделал несколько докладов. Уверен, что освоение этой богатейшей части страны начнется в ближайшее время с таким размахом, который и не снился скептикам. Самое главное, нужна дорога от моря до приисков. Дорога — это ключ, который отомкнет все богатства Колымы… — заканчивает он.
Проплываем мимо ключа, в устье которого белеют палатки партии Березкина. Он узнал Билибина и что-то кричит, размахивая руками.
Дождь накрапывает все сильнее и сильнее. Торопливо натягиваем брезент и прячемся под него.
Степан в кожаном костюме стоит за кормовым веслом. С обвислых полей его шляпы струйками стекает вода.
Спустя полчаса причаливаем в устье ручья Березового. С большим трудом разводим костер и в последний раз пьем чай все вместе.
— Ваша задача — разведать ключ и назад, — говорит Цареградский, заворачиваясь поплотнее в плащ. — С приисков мы быстро вернемся.
Мы со Степаном, мокрые, стоим у костра, с грустью провожая глазами кунгас, постепенно исчезающий в сетке дождя. Пес Демка, неразлучный спутник Степана, жмется к ногам.
Низкое серое небо, кажется, придавило к земле все живое. Темно-коричневая река грозно мчится мимо нас. Так же пасмурно и тоскливо становится на душе. Но распускать себя в тайге нельзя. Я встряхиваюсь.
— Ну, давай, Степан, с десяток километров обработаем, да и на ночлег. Ты бери пробы, а я поведу съемку.
Дождь идет беспрерывно. Откуда-то налетел резкий порывистый ветер. Вода в ручье прибывает на глазах, и вскоре он превращается в солидную речку. Ноги скользят по сероватой глине. Лямки наших «сидоров» давят на плечи. Идти становится все труднее. От самого устья пробираемся сквозь березняк. Из-за него и ключ называется Хатыннах, что значит «Березовый». Вдоль по ручью есть знаки золота, но вода залила все удобные для взятия проб места. Мы со Степаном вымокли до нитки, с веток густого кустарника холодные капли воды брызгают в лицо, попадают за ворот. Стемнело. Дождь с порывами холодного ветра не перестает.
Наскоро выбираем место повыше; стелим ветки, на них бурку, натягиваем сверху палатку-полог.
Дождь, как нарочно, припустил еще сильнее. Закусив холодными мясными консервами, забираемся под полог. Тесно прижавшись друг к другу, скоро согреваемся. Мокрый Демка располагается в ногах. Засыпаем, как убитые.
Утром слышу, как дождь продолжает нудно шуршать по палатке, то затихая, то усиливаясь. Не хочется шевелиться, страшно прикоснуться к мокрому пологу.
Наконец Степан неохотно выглядывает наружу. Свинцовые тучи низко и быстро движутся на север, холодный ветер пригибает мокрый кустарник до земли.
— Да мы прямо в луже спали, — с изумлением говорит Степан, — кругом вода, а мы в бурке, как в ванне, лежим. — Он быстро на четвереньках выползает из-под полога.
В этот момент чувствую, что мне под бок полилась холодная вода через край бурки. Вскакиваю, как ужаленный, и следую за Степаном.
Ручей за ночь вышел из берегов, залил прибрежные кусты.
— Да, Степан, дело наше табак, пробы брать негде… — Я — сокрушенно качаю головой и вдруг вспоминаю: где-то здесь, километрах в пяти, по словам Цареградского, должны быть три разведочных шурфа, выбитых в прошлом году старателями. Ведь можно найти их, опробовать выброшенную из них породу… Я по дороге проведу геологическую и глазомерную съемку…
Действительно, километров через пять мы подходим к заваленным, полным воды шурфам. В первой же пробе вымываем весовые зраки золота.
