— Скажи: мне надо с им погутарить!— крикнул Фрол.
— Скажу.
Скоро из шатра вышел Степан — босиком, в шароваpax, взлохмаченный и припухший от сна и с тяжкого хмеля.
— Здорово, Фрол.
— Здорово, Степан...
— Чего не заходишь?
Смотрели друг на друга внимательно, напряженно.
— Письмо. От Петра Дорошенки...
— Ты заходи!
Фрол, умный, дальновидный Фрол, мучительно колебался.
— Не склоняется Петро...
Степан понимал, что происходит с Фролом.
— Да шут с им, с Петром. Я и не надеялся шибко-то, ты ж знаешь.
Фрол незаметно, как ему казалось, зыркнул глазами по сторонам: лагерь спал.
— Я от Серка жду. От Ивана. Заходи.— Степан пошел в шатер. Нарочито беспечным шагом. Вошел.
Фрол остался на коне.
— Пронька,— сказал он молодому казаку,— иди передом.
Пронька не понял.
— Иди!— сдавленным голосом сказал Фрол.— А я погляжу...
Пронька слез с коня, пошел в шатер. Фрол остался на коне.
Фрол хорошо знал Степана. Случилось, как он ждал — нервы Степана напряглись до предела, он не выдержал: заслышав шаги казака, стремительно вышагнул навстречу ему с перначом. Обнаружив хитрость друга-врага, замер на мгновение...
Фрол разворачивал коня.
— Погоди, Фрол!— вскрикнул Степан, бросая пернач.
Фрол нахлестывал коня плетью... Казак, который оставался на коне, тоже развернулся... Выбежавший на вскрик атамана Кондрат приложился было к ружью...
— Не надо,— сказал Степан. Подбежал к свободному коню, прыгнул.
И началась гонка.
...Вылетели из пределов лагеря, ударились в степь.
Конь под Степаном оказался молодой; помаленьку расстояние между двумя впереди и третьим сзади стало сокращаться. Видя это, казак Фрола отвалил в сторону — от беды.
— Фрол!.. Я же неоружный!
Фрол оглянулся, подстегнул коня.
— Придержи, Фрол!.. Я погутарю с тобой!— еще крикнул Степан.
Фрол нахлестывал коня.
— В гробину тебя!— выругался Степан.— Не уйдешь!
И тут случилось то, чего никак не ждал Степан: конь его споткнулся. Степан перелетел через голову коня, ударился о землю. Некоторое время лежал, вцепившись руками в молодую зеленую травку. Конь стоял рядом.
Степан с трудом поднялся, поглядел вслед далекому уже Фролу. Подошел к коню, намотал на левую руку повод, развернулся и тяжко, с придыхом ударил кулаком в добрую, неповинную морду. Конь захрапел, хотел дать вдыбки, но Степан держал его сильной рукой и бил другой, и бил яростно, исступленно... Конь храпел, рвался из узды. Человек бил и бил. Наконец животное, обезумев от боли, кинулось грудью на человека. Степан не успел отскочить. Конь сшиб его, проволок несколько метров на поводу... Степан не отпускал повода. Конь развернулся задом, навесил обеими ногами... Удар одного копыта пришелся по голове вскользь. Степан выпустил повод и остался лежать на земле. Конь отбежал несколько и остановился.
Удар в голову выхлестнул Степана из сознания... Впрочем, не то: пропало сознание происходящего здесь, сейчас, но пришло другое... Ударил в уши оглушительный звон. Степан понял, что он лежит и что ему не встать. И он увидел, как к нему идет старший брат его, Иван. Подошел, склонился... Что-то спросил. Степан не слышал: все еще был сильный звон в голове. «Я не слышу тебя»,— сказал Степан и своего голоса тоже не услышал. Иван что-то говорил ему, улыбался... Наконец звон в голове поубавился.
— Братка,— сказал Степан,— ты как здесь? Тебя же повесили.
— Ну и что?— спросил Иван, улыбаясь.
— Как «что»? Выходит, я к тебе попал? Зашиб меня конь-то?
— Ну!.. Тебя зашибить не так легко. Давай-ка будем подыматься...
— Не могу, силов нету.
— Эка!— все улыбался Иван.— Чтой-то раскис ты, брат мой любый. Ну-ка, держись мне за шею... Держись крепче.
Степан обнял брата за шею и стал с трудом подниматься. Брат помогал ему.
— Во-от,— говорил он ласково,— вот и подымемся...
— Как же ты пришел-то ко мне?— все не понимал Степан.— Тебя же повесили.
— Будет тебе: «повесили», «повесили»!— рассердился Иван.— Стой вот! Стоишь?
— Стою!
— Смотри... Стой крепче.
— Ты мне скажи ишшо чего-нибудь.
Иван засмеялся:
— Держись, знай. Не падай...— И ушел.
А Степан остался стоять. Он и вправду стоял.
Конь по-прежнему был на месте. Степан долго привыкал к стоячему положению... Привык, окреп, пошел к коню. Конь весь напрягся...
— Не бойся, дурашка,— ласково заговорил Степан.
Почуяв доброе в голосе человека, конь остался стоять. Степан обнял его, поцеловал в лоб, в шею, в глаза, бесконечно добрые и терпеливые.
— Прости меня... Прости.
Человек плакал. От слабости, что ли.
Потом шли рядом — конь и человек. Голова к голове. Долго шли.
Солнце вставало над степью. Огромное красное солнце.
К Волге вышли, глядя на ночь. (В версте выше Царицына.)
Начали спускать на воду струги и лодки. Удобное место спуска указал бежавший из Царицына посадский человек Степан Дружинкин. Он же советовал атаманам, Разину и Усу:
— Вы теперича так: один кто-нибудь рекой пусть сплывет, другой — конями, берегом... И потихоньку и окружите город-то. Утром они проснутся, голубки, а они окруженные, ххэк...
Дружинкин не мог укрыть радости, охватившей его.
— Воеводой кто теперь сидит?— спросил Степан.
— А Тимофей Тургенев. На своих стрельцов, какие в городе, у его надежа плохая, он сверху других ждет. Да когда они будут-то!
— Много идет?
— С тыщу, говорят. С Иваном Лопатиным. Надо бы, конечно, до их в городок-то войтить. Ах, славно было б, Степан ты наш Тимофеич, надежда ты наша!.. Отомстились бы мы тада!..
— Родионыч, поплывешь со стругами,— велел Степан.— Я с конными и с пешими. Шуму никакого не делай. Придешь, станешь, пошли мне сказать.
Утром, проснувшись, царицынцы действительно обнаружили, что они окружены с суши и с воды.
Воевода Тимофей Тургенев и с ним человек десять стрельцов, голова и сотники, да прислуга, да племянник, да несколько человек жильцов — смотрели с городской деревянной стены, как располагается вдоль стен лагерь Разина.
— Сколь там на глаз?— спросил воевода у головы.
— Тыщ семь, а то и боле.
Воевода вздохнул.
— Неделю не продержимся...
В городе гудел набат.
Разинцы в свою очередь внизу оценивают обстановку.
— Ну?— спросил Степан.— Какие думы, атаманы?
— Брать,— сказал Шелудяк.— Чего на его любоваться-то.
— Брать-то — брать, а как?
— Приступом! Сейчас навяжем лестниц, дождем ночки — и с Исусом Христом!..
— Исус что, мастак города брать?— спросил Ус.
— А как жа! Он наверху — ему все видать.
— Хватить зубоскалить,— оборвал Степан.— Родио-ныч, Иван, какие думы?
— Подождать пока,— сказал Иван Черноярец.— Надо как-нибудь в сговор с жильцами войтить.
— Умное слово,— поддержал Матвей Иванов.— Стены — стенами, да ведь и их оборонять надобно. А есть ли у их там такая охота? Оборонять-то? А и есть, так...
Подъехал казак, доложил:
— Царицынцы, пятеро, желают Степан Тимофеича видать.
— Давай их.
Подошли пять человек посадских из Царицына.
— Как жа вышли?— спросил Степан.
— А мы до вас ишшо... Вчерась днем, вроде рыбачить ушли, да и остались... Нас Стенька Дружинкин упредил.
— Ну, рассказывайте.
Стырь с оравой зубоскалов переругиваются с царицынскими стрельцами.
— Что, мясники, тоскливо небось торчать там? Хошь загадку загадаю? Отгадаешь — умница.
— Загадай, старый, загадай.
«Сидит утка на плоту,
Хвалится казаку:
Никто нимо меня не пройдет:
Ни царь, ни царица,
Ни красна девица!»
Отгадаешь — свою судьбу узнаешь.
— То, дед, не загадка. Во я тебе загадаю:
«Идут лесом,
Поют куролесом;
Несут деревянный пирог
С мясом».
Отгадаешь — тоже судьбу узнаешь.
— Стрельца несут хоронить!
Казаки заржали.
Стырь разохотился.
— А вот — отгадай. Отгадаешь — узнаешь мою тайную про тебя думу. Кто это такая:
«Поймал я коровку
В темных лесах;
Повел я коровку
Нимо Лобкова,
Нимо Носкова,
Нимо Роткова,
Нимо Ушкова,
Нимо Бородкова,
Нимо Грудкова,
Нимо Плечикова;
Привел я коровку
На Ноготково,
Тут я коровку-то
И убил».
— Скажите в городе,— наказывает Степан пятерым царицынцам,— войско, какое сверху ждут, идет, чтоб всех царицынцев в куски изрубить. А я пришел, чтоб отстоять город. Воевода ваш — изменник, он сговорился со стрельцами... Он боится, что вы ко мне шатнетесь, и хочет вас всех истребить, для того и стрельцов ждет.
