— «Серафим» — старый, неказистый пароход… — сказал Силис. — И в этом рейсе не будет ничего интересного.
— Мне безразлично — лишь бы плавать!
— Нет, Альбин, на этот раз еще останься на берегу. Будущим летом я перейду на лучший пароход и возьму тебя с собой.
Тон отца, не допускавший возражений, смутил мальчика; он не стал настаивать. Однако по натуре Альбин был таким же предприимчивым и настойчивым, как его отец; он решил самостоятельно осуществить задуманное. Спустя два дня, когда пароход должен был выйти в море, Альбин попрощался с отцом и сошел на берег. Но он остался на пристани, и как только отец спустился в свою каюту, маленький сорвиголова пробрался на пароход и спрятался в угольном трюме. Пурэн показывал ему все закоулки, и теперь он легко нашел надежное убежище. Никто его не искал.
Поздно вечером «Серафим» вышел в море. С восьми до двенадцати была вахта первого механика, и Пурэн все это время провел в машинном отделении, наблюдая, как поддерживают кочегары нужный уровень пара. Машина кряхтела, стонала, топки поглощали слишком много угля, но это его нисколько не тревожило: так или иначе, все пойдет ко дну вместе с пароходом. Котлы не прочищались несколько месяцев, и толстый слой накипи препятствовал поднятию нужного давления. Семь узлов в час — максимальная скорость — по силам «Серафиму» при хорошей погоде.
В десять часов вечера Пурэн сошел в кочегарку и некоторое время наблюдал за работой новых кочегаров. Это были совсем зеленые юнцы, неловкие в движениях и без малейшего опыта в этом деле. Когда они бросали уголь в топки, лопата всегда ложилась или слишком высоко, или слишком низко, и половина угля сыпалась на пол. Выламывая шлак, они обжигали руки о раскаленные ломы, так как заранее не приготавливали ветоши; заливая золу, один из кочегаров едва не выжег себе глаза. При других обстоятельствах, на другом пароходе, которому не предназначена была бы судьба «Серафима», Пурэн выругал бы этих неучей, но сейчас ему было на руку, что кочегары ничего не знали, — следовательно, они ничего не поймут из дальнейших событий. Поэтому у Пурэна не сорвалось резкого слова, он отечески посоветовал молодежи раздобыть кусок брезента и смастерить себе рукавицы. Из кочегарки Пурэн поднялся до межпалубного помещения и узким лазом пробрался во внутренний бункер. В руках он держал сильно чадившую масляную лампу. Осмотрев запасы топлива, механик собрался уйти, но внезапно в углу зашуршали куски угля и тонкий детский голос позвал его:
— Постойте, господин Пурэн!
Весь испачканный углем, маленький Альбин переполз через кучу угля и подошел к механику. Тот сначала не узнал мальчика и, решив, что это какой-нибудь удирающий за границу «заяц», резко, во весь голос, крикнул:
— Как ты попал сюда? Что тебе здесь надо?
— Господин Пурэн, неужели вы меня не узнаете? — улыбнулся мальчик.
— Альбин?.. — Лицо механика вытянулось, и он перешел на шепот. — Скажи пожалуйста! Неужели тебе в каюте мало места, что ты ночью шатаешься по бункерам?
— Отец не знает, что я на борту… — объяснил мальчик. — Я просил взять меня с собой, а он не захотел. Ну вот… я и забрался в бункер… Он, правда, рассердится, что я еду без его разрешения, но теперь отослать меня назад уже невозможно!
— Гм!.. — протянул механик.
— Господин Пурэн, как вы думаете: могу я теперь идти в каюту к отцу? — спросил Альбин, улыбнувшись Пурэну, как своему сообщнику. Тот долго не отвечал и только недовольно тянул свое «гм…», затем тщательно закрыл люк.
— Отойди подальше от люка, чтобы тебя кто-нибудь не услышал, — проговорил он, наконец. — Я должен основательно подумать, что и как…
Они прошли в самый дальний угол. Пурэн уселся на старой бочке из-под керосина, поставив лампу на пол; лица его теперь нельзя было разглядеть. Мальчик напряженно ждал ответа механика, не догадываясь, какую сложную проблему создавало его пребывание на «Серафиме».
«Этакий негодник!.. — думал про себя Пурэн. — Его следовало бы высечь… Нашел подходящее время забраться на пароход. Если мы в Северном море спустим „Серафима“ на дно, каждому из нас компания уплатит по десять процентов; это неплохой куш. А если Силис узнает, что на борту мальчишка, он не станет топить эту калошу и наши денежки пропадут. Как же быть? Ясно, что „Серафим“ должен утонуть. А с мальчишкой ничего не случится, если он несколько часов посидит в шлюпке. Если мы это можем, почему же не может и он? Не такой уж он маленький. Значит, Силис не должен знать о мальчишке до тех пор, пока дело не будет сделано. Когда команда будет садиться в шлюпки, я скажу ему, в чем дело, и все будет в порядке».
Обдумав все это, Пурэн подозвал Альбина к себе поближе и тихонько сказал:
— Если ты сейчас пойдешь к отцу, у него будут крупные неприятности. С нами вместе плывет один из владельцев компании; это очень занозистый господин, и он пожалуется, что твой отец катает на «Серафиме» своих родственников. Поэтому оставайся в бункере и пережди, пока мы не придем в Голландию; там этот тип сойдет на берег, и обратный рейс ты проведешь в каюте отца…
— Мне все равно… — проговорил Альбин. — Только как я проживу: у меня нет ни одеяла, ни еды.
— Об этом не беспокойся… — успокоил его Пурэн. — Я позабочусь обо всем. Лучше, если ты не будешь разгуливать по межпалубному помещению, а останешься здесь. Тогда никто тебя не обнаружит.
Альбин согласился. И хотя подобный способ путешествия нисколько не привлекал мальчика, он не терял присутствия духа. Ведь обратный рейс он проведет на палубе, и это будет наградой за все трудности. На том и порешили. Никто не узнал, что на «Серафиме» находится тайный пассажир. Пурэн приносил ему еду, помог удобнее устроиться в темном убежище, а капитан Силис спокойно рассматривал мореходные карты, выбирая наиболее подходящее место для погребения «Серафима». Иногда капитан и механик совещались, разрабатывая план потопления. В этих делах они имели опыт, приобретенный каждым в отдельности и совместно, и поэтому они договорились без лишних споров.
Пароход прошел уже мыс Кулэн, и далеко впереди слева мигали огни Гансгольмского маяка. За час до полуночи Пурэн, поднимаясь на палубу, у дверей кают-компании встретился с капитаном.
— Погода тихая… — проговорил Пурэн. — Кажется, ветра ждать не придется…
— И я так думаю… — согласился Силис. — До берегов Гансгольма не больше двенадцати миль.
— Начинать? — тихо спросил Пурэн.
— Лучшего момента не найти… — так же тихо ответил капитан и, поднявшись на мостик, размеренно зашагал по нему. Временами он подходил к компасу и проверял, верно ли штурвальный держит курс. О борта парохода тихо плескалась вода; море было спокойно, как поверхность пруда.
Механик спустился в машинное отделение и спросил смазчика:
— Почему стучит машина рулевого управления. Когда вы ее смазывали?
— Час тому назад, чиф… — ответил тот.
— Пройдите смажьте еще раз, да основательно. Я побуду здесь.
— Слушаю, чиф! — ответил смазчик и, взяв масленку, поднялся наверх, к машине рулевого управления. На мгновение исчез и Пурэн. Когда смазчик, выполнив поручение, вернулся назад, первый механик стоял у динамо и вытирал ветошью руки.
— Смазали? — равнодушно спросил он, вглядываясь в шкалу амперметра.
— Все в порядке, чиф! — ответил смазчик.
— Хорошо. Оставайтесь здесь и проследите, когда нужно будет подкачивать в котлы воду. Я буду в своей каюте.
Вытерев руки, Пурэн положил ветошь на слесарный верстак, находившийся рядом с динамо, и, позевывая, стал подниматься по узкому железному трапу. Ему, видимо, хотелось спать, но свежий воздух подбодрил его. Выйдя на верхнюю палубу, он уже не зевал. Оглянувшись, нет ли кого поблизости, он пошел к капитанскому мостику и тихо кашлянул. Наверху у навигационной рубки виднелась темная фигура капитана.
— Сделано… — еле слышно прошептал механик.
Капитан кивнул головой и продолжал расхаживать по мостику. Чиф прошел в свою каюту и прилег на маленьком диване; его снова одолевала дрема. Чтобы не беспокоил свет, Пурэн опустил абажур настольной лампы.
Слева спокойно и размеренно мигали огни маяка.
Над миром безучастно сияли звезды. «Серафим» шел на юго-запад со скоростью семи миль в час. Обливающиеся потом кочегары пили воду, становились под трубы воздухопровода, но и там свежесть почти не чувствовалась.
За четверть часа до полуночи капитан послал в трюм проверить уровень воды.
— Не может быть! — воскликнул он, когда матрос доложил, что вода прибыла на целый фут. Не доверяя никому, Силис сам пошел проверить промер. Он тщательно натер мелом промерный шест и опустил его в контрольную трубу: еще тщательнее при свете фонаря он осмотрел омытый водой конец шеста.
