— Странно! — пробормотал он. — Вода прибывает на дюйм в минуту…
Взволнованный, он рывком бросился на среднюю палубу и рванул дверь в машинное отделение:
— Хелло, чиф!.. Хелло, дункмэн!.. Немедленно приведите в действие все насосы!
Из дверей кают выглядывали сонные лица свободного от вахт командного состава. На ходу застегивая пиджак, в машинное отделение спешил механик Пурэн. Скоро к равномерному шипению машин присоединились новые звуки — возбужденный стук насосов. На пароходе началась приглушенная тревога, о которой кочегары у котлов и матросы в кубриках еще ничего не знали.
— Вода продолжает прибывать! — докладывали штурманы, через каждые пять минут измерявшие уровень воды в отсеках.
В полночь, когда сменилась вахта, капитан не пустил на отдых сменившихся. Тщетно неисправные насосы боролись с водой, мощным потоком врывавшейся через открытые кингстоны[16] в отсеки парохода. Лишь двое из всей команды знали, что кингстоны открыты и насосы испорчены, но именно они наиболее решительно и энергично боролись с надвигающейся катастрофой.
А затем — словно несчастье еще не дошло до предела — отказала и динамомашина; на миг, пока зажгли фонари и карбидные лампы, весь пароход погрузился во мрак.
— До берега двенадцать миль… — сказал капитан первому штурману. — Если удастся продержаться наплаву еще два часа, мы сможем посадить пароход на мель.
— Но для этого мы должны немедленно изменить курс!..
— Лево руля! — скомандовал Силис штурвальному. — Держать прямо на Ганегольмский маяк!
Матрос поспешил выполнить приказание, но руль не подчинялся. Решив, что матрос неверно понял команду, капитан сам бросился к штурвалу и попытался повернуть его, но тот поворачивался только вправо.
— Рулевой механизм отказывает! — мрачно оповестил Силис. — Этого еще недоставало!
Тем временем вода прибыла на несколько футов и уже хлынула в грузовой трюм. Кочегары работали по колено в воде; вместе с кусками угля они бросали в топку угольную жижу. Топки покраснели, пламя темнело, и давление пара резко падало. Машины работали все медленнее и медленнее, испорченные насосы икали, как пьяницы с похмелья; капитан Силис нервно покусывал кончики усов.
— Спустите шлюпки! — приказал он, наконец, и его голос звучал глухо, как бы в бессильном отчаянии.
Когда приказ об оставлении парохода дошел до машинного отделения, Пурэн со всей трюмной командой поднялся на палубу. Пока другие хватали свои пожитки и толпились около шлюпок, он подошел к капитану и тихо проговорил:
— Я должен тебе кое-что сказать…
— Потом, чиф! — нетерпеливо отмахнулся Силис и, будто только сейчас спохватившись, поспешил в свою каюту за судовыми документами и деньгами.
Первая шлюпка, резко визжа блоками, уже села на воду и спешила отвалить от тонущего парохода. Пурэн положил свой чемодан и вещевой мешок во вторую шлюпку и остался на палубе, пока не вернулся капитан.
— Капитан… — снова проговорил он к схватил Силиса за рукав кителя, — мне кажется, что в бункере… человек.
Но Силис не слушал его. Освободив рукав, он начал торопить к спуску вторую шлюпку.
— Сам заботься о своих зайцах! Немедленно садись в шлюпку! — заорал Силис.
Пурэн посмотрел в лицо капитану, подумал, но больше ничего не сказал и спустился в шлюпку.
— Живей, живей, ребята! — распоряжался капитан. — У нас не остается времени еще лазить по бункерам, — бросил он Пурэну. — А теперь на весла! Налегайте, как полагается!
А Пурэн думал про себя: «Пароход пойдет ко дну. Если вместе с „Серафимом“ туда, на дно морское, отправился бы и капитан, мне бы не пришлось делить с ним вознаграждение за оказанную услугу. Деньги, которые пароходная компания наметила выплатить нам обоим, я получил бы один… Стоящая штучка!»
И он молчал еще несколько минут, а шлюпка отходила все дальше от тонущего парохода. Когда Пурэну стало ясно, что «Серафим» продержится над водой самое большее минут десять, он посмотрел в глаза капитану и сказал:
— В бункере остался твой сын, Силис…
Лицо капитана посерело. Он схватил Пурэна за плечи и рванул к себе, его пальцы впились в тело механика.
— Альбин? — не своим голосом закричал он и снова затряс механика. — Почему ты не сказал мне раньше? Почему сел в шлюпку? Пурэн… ты бредишь, не так ли?
Ответом ему был тупой взгляд Пурэна.
Внезапно капитан опомнился, отпустил механика и вскочил:
— На весла, ребята! Назад! К пароходу! Живей, ребята, не щадите сил!
Но ни одно весло, повисшее в воздухе во время разговора механика с капитаном, не опустилось в воду. Мрачный ропот людей был ответом на приказ.
— Нельзя! Пароход сейчас пойдет ко дну. Водоворот затянет и шлюпку…
— Пошли! — стонал Силис. — Я вам приказываю! Вы обязаны подчиняться.
— Мы еще хотим жить, — проговорил столяр Меднис.
— Я прошу вас! Ведь совсем недалеко. Доставьте меня на пароход, а сами уходите от него. Там же мой сын — понимаете ли вы это?
— Нельзя, капитан, теперь слишком поздно!..
Тогда Силис уже не приказывал и не умолял. Он оттолкнул в сторону шкатулку с документами, сорвал с себя пальто и бросился в море.
Люди видели, как он доплыл до парохода и по шлюпочным канатам взобрался на палубу.
— В правом бункере, в самом низу! — вслед ему прокричал Пурэн.
Нос «Серафима» медленно уходил в воду, и так же медленно из воды поднималась корма. Старый пароход напоминал теперь молящегося индуса, припавшего лбом к земле; темные мачты, словно простертые в отчаянии руки, поднимались к небу.
Силис толчком раскрыл дверцу межпалубного помещения и, спотыкаясь, влетел в бункер.
— Альбин, сынок, где ты? — звал он. — Откликнись, Альбин, иди ко мне!..
Скатываясь вниз, в темноте грохотал уголь, так как пароход все больше клонился на нос.
— Альбин, почему ты не отвечаешь? Скорее иди ко мне — мы тонем!
Тогда он услышал тихий стон и наудачу бросился на звук, но дорогу преградила груда угля. Он зажег спичку и пополз через груду. За нею была наполовину засыпанная углем впадина; при свете угасающей спички Силис успел рассмотреть голову и плечи сына. Все его туловище было засыпано скатившимся углем.
— Папа… — снова застонал мальчик. — Мне больно, я не могу двинуться. Помоги мне встать.
Корма парохода поднималась все выше и выше, и на мальчика обрушилась новая осыпь. Окровавленными пальцами с обломанными ногтями капитан выдирал из завала большие куски антрацита и выбрасывал их из впадины. Но освобожденное пространство тут же вновь заполнялось. Под углем стонал раненый мальчик. Над ним, словно разъяренный тигр, в отчаянии метался отец, сбрасывая уголь.
— Великий боже, если ты существуешь, задержи гибель парохода! — Силису казалось, что он шепчет, но это был крик, отдавшийся во всех уголках межпалубного помещения. — Всего лишь несколько минут… не ради меня, а ради этого невинного ребенка. Все дурное я совершал ради него. Он этого не знал. Если твой праведный гнев требует возмездия, уничтожь меня, заставь меня слепым и нищим дожить мои дни, но пощади его, о великий боже!
С каждым куском угля, который ему удавалось вырвать из груды, в его голосе пробуждались сотни лихорадочных мыслей, преисполненных диким отчаянием и бурным самоунижением. Он не спорил с судьбой — он унижался перед ней. Он выпрашивал лишь маленькое снисхождение: возьми меня всего и то, что я имею, но пощади его, ибо он не виноват!
Но судьба не пожелала сделать этой уступки, она не довольствовалась жизнью и имуществом капитана Силиса, ей нужны были еще и его муки.
В то время как снаружи вокруг этих людей море и сила притяжения земли делали свое дело, они тоже продолжали делать свое, как будто у них, у этих ничтожных пигмеев, была какая-то надежда победить в этой борьбе, исход которой уже заранее был предопределен.
Наконец, Силису удалось освободить сына. Но когда он взял его на руки и бросился к выходу, мальчик закричал от боли и оттолкнул отца:
— Пусти! Папа, не трогай меня! Больно…
У Альбина было что-то повреждено. Каждое прикосновение отца обжигало его, как огнем, и Силис понял, что сына ему не спасти. Ему самому, возможно, еще удалось бы спастись, но эту мысль он отбросил, едва она зародилась. Бережно, будто боясь испачкать мальчика вымазанными кровью руками, он взял, его на колени и прижался лбом к его голове. Он ничего не говорил, не ласкал его, а мысленно просил прощения и обещал навсегда остаться с ним.
— Альбин, сынок мой, тебе ведь не страшно? — робко спросил он, когда пароход закачался в агонии.
— Нет, папа, ведь ты со мной… — шептал мальчик. — Это хорошо, что ты не двигаешься… Так мне лучше…
— Я навсегда останусь с тобой!.. — тихо ответил Силис.
