Горожане - Валерий Алексеевич Гейдеко

Я потянулся было нажать кнопку звонка, попросить, чтобы Галя соединила меня с председателем исполкома, и здесь меня неожиданно осенило. А что, это, пожалуй, выход! Как я мог забыть! В четыре часа в исполкоме заседание планово-бюджетной комиссии. Чем не повод для поездки и разговора с Авдошиной? Правда, вчера Галя предупреждала, что я заболел и не приеду, но пусть увидят, как быстро современная медицина ставит людей на ноги.

До поездки в горком оставалось часа три. За это время я успею еще побывать в нескольких цехах и вернуться в заводоуправление — принять людей, ответить на телефонные звонки.

Прежде всего я зашел в древесноволокнистый. Тихомирова на месте не оказалось, слесари на вопрос, когда закончится ремонт, ответили неопределенно-философски: «Тише едешь, дальше будешь». Но, судя по тому, что уже начали монтировать линию, ремонт шел близко к графику. Странное впечатление производил пресс — со снятым кожухом, разобранными деталями внутренность его смущала своей непривычной оголенностью, неприбранностью, словно квартира, в которой во время ремонта ободрали обои, сняли с потолка люстры. Я подозвал бригадира ремонтников. Скоро предстояла одна из самых сложных операций — регулировка древесной массы. Именно здесь мы спотыкались чаще всего: при слишком крупном помоле масса становилась «жирной» и грубоватой; если снизить помол, плита теряла почти половину необходимой прочности. Многое, конечно, зависело и от человека, который контролировал помол, от его чутья, быстроты реакции, но за одним работником закреплено семь рафинаторов, тут впору уследить только за тем, чтобы масса не вылилась из лотка — тогда пиши пропало, останавливай поток; а, во-вторых, надо ли перекладывать на человека заботы, которые предназначены машине?..

У входа в цех беленой целлюлозы меня поджидал Чантурия — нам предстояло решить одну из тех мучительных головоломок, которые скапливались к концу месяца, когда мы «подбивали бабки», подсчитывали сколько процентов  н е  х в а т а е т  до заветных ста. Сейчас задача была посложнее; лаборатория дала тревожные сведения — целлюлоза шла низкого качества. Если бы это была обычная продукция, можно бы закрыть глаза, как иногда мы это делали: несколько рекламаций от фабрик — беда меньшая, чем невыполнение плана. Но партия эта экспортная. А коль скоро мы вырвались на внешний рынок, вступили в конкуренцию с западными фирмами, тут вопрос престижа, я сказал бы даже — принципа.

Цех встретил нас мучнистым запахом свежесваренной целлюлозы, легкой гарью окалины, приторностью разогретого машинного масла. В гигантском чане в последний раз переплавлялся липкий, вязкий кисель — будущая продукция для швейных фабрик. С усыпляющим, монотонным шумом вращается барабан, тянет за собой белоснежную ленту целлюлозы… белоснежную на вид, но не по строгим и бесстрастным требованиям лаборатории, мысленно поправился я. Еще раз посмотрел на контрольные цифры — самое заметное отклонение от нормы было в проценте содержания смолы — именно эту графу я отчеркнул красным карандашом. Старая наша беда! Год назад, казалось, мы уже решили эту проблему — поставили еще одну ступень смолоотделителей. И все разно коварных загадок оставалось много: как только белизна целлюлозы приходила в норму, хромала вязкость; и главное, баланс этот нельзя было отрегулировать раз и навсегда: древесина поступала разной степени смолистости, определялась эта степень пока «на глазок». Да и только ли в этом была загвоздка! Мы взялись осваивать те марки целлюлозы, из которых получаются высшие сорта шелка и штапеля. Отсюда и требования жесточайшие — к качеству сырья, воды, химикатов и плюс к тому нужна высокая стабильность технологического процесса. Ясно, что время от времени цепочка эта где-нибудь да замыкает, только вот где, разве сразу поймешь?

Я передал контрольные листки Гураму. Тот долго теребил свои густые антрацитово-черные волосы. Потом сказал тусклым голосом:

— Есть только один выход — доотбеливание. Двуокисью хлора. — Пожевал губами, добавил: — Жаль, что план подгоняет. А то хорошо бы разобраться, в чем дело…

— Разве кто мешает? Разбирайтесь. Прямая ваша обязанность.

Гурам молча проглотил мою реплику, хотя она, как уже потом, поостыв, я понял, вряд ли была справедливой: как ни странно, именно я больше всего и мешаю Гураму заниматься непосредственным его делом, все время отрываю то на одно, то на другое. Распрощался с Чантурия, медленно направился к заводоуправлению. Конечно, сегодня я буду под колпаком: каждому интересно посмотреть, как поведет себя директор комбината накануне смещения. Что ж, постараюсь утолить любопытство.

Раскрыл свою синюю записную книжку, в которой фиксировал все звонки, просьбы, поручения, без нее я шагу не мог ступить, и она стала на комбинате притчей во языцех, сразу наткнулся на запись: «Дом культуры». Вот уж не до него сейчас, но ведь решил: вести себя так, словно ничего не случилось. Вспомнил свою поездку на стройку во вторник, где ковырялись два человека… Нужно призвать Кандыбу к ответу!

Через несколько минут Галя соединила меня с заместителем по капитальному строительству.

— Тимофей Филиппович, сколько рабочих было позавчера на богом забытом объекте? Я имею в виду Дом культуры.

— Три бригады, — быстро ответил Кандыба. — Все чин чинарем…

— Что-то плохо у тебя стало с арифметикой. Я насчитал только двух человек.

— Ах, позавчера! — обрадованно воскликнул Кандыба. — Во вторник!.. Да, да, сейчас вспоминаю. Действительно, перебросил три бригады. Но всего на несколько дней.

— Вот что, брось дурачком прикидываться. Ни одного рабочего без моего разрешения. Забыл уговор?

— Игорь Сергеевич, надо вытягивать месячный план. А что заработают они на отделке — ноль целых и сколько там десятых?

— Ну, ладно, ладно… Только помни: вернусь из отпуска, сразу спрошу, как дела.

Хорошо, одного запугал. Да только, кажется, совсем напрасно.

— Не помешаю?..

Хмуро взглянул на вошедшего Ермолаева — даже его не хотелось видеть сейчас, до того муторно на душе.

— Объявил войну профсоюзу? Я встретил Стеблянко, он еле ногами переступает.

Я рассказал ему, что произошло.

— Это не здорово, — задумчиво протянул Володя. — Совсем не здорово. Но ты действительно уверен теперь в нем?

— Ну, на сто процентов не уверен, но, кажется, теперь мы смотрим друг на друга немножко по-иному.

— Дай бы бог! Это во многом меняет дело. Кстати, я