I know it's only rock 'n roll but I like it
(The Rolling Stones)
«Сегодня первый день оставшейся тебе жизни», - эта фраза из фильма крутилась у него в голове, когда он ехал в аэропорт. Не очень понимая, радует она его или угнетает, он вертел ее на языке и так, и эдак, пробуя ее на вкус, пытаясь определить, чего в ней больше – меда или уксуса. То, что осталось меньше, чем прожито, не очень его пугало: желание жить обратно пропорционально прожитому, закон природы, сожаления это не вызывало. Не совсем ясно было, что хотеть и делать именно в оставшуюся часть, начало ли это чего-то нового или плавное движение вниз по трамвайной колее старой жизни.
Повод для таких мыслей был – пятьдесят лет, юбилей, празднование которого завершилось две недели назад: ресторан с семьей и друзьями, поздравления на работе, обязательные бесполезно-помпезные подарки, торжественные речи, из которых явствовало, что человек он хороший, душевный, руководитель строгий, но справедливый; отец и муж любимый. Уже не сын и внук, волос стало меньше, по утрам скрипят суставы, постреливает поясница, но днем еще энергии хватает, мозги еще работают, самооценка трезвая – понимает, что когда девятнадцатилетняя секретарша говорит: «Ой, Олег Николаевич, какой Вы сегодня красивый», - это относится к новому галстуку (а не к неуходящим уже мешкам под глазами, хотя все равно было приятно, - за что он себя ругал старым придурком).
Нельзя сказать, что размышления о рубеже, о «бренности бытия» напали на него после юбилея – весь этот год магическая цифра «пятьдесят» часто выскакивала в самые неожиданные моменты и заставляла подумать об этом. Вот Мик Джаггер уже пятьдесят лет роллингстонит, значит ему уже под семьдесят, а скачет по сцене как молодой, и не только по сцене. Шоу Crazy Horse, на которое он сходил, тоже вселило немного оптимизма – и по идее, продержавшейся пятьдесят лет, но не состарившейся, и по восприятию: лошадки волновали его почти так же, как двадцать лет назад, когда он увидел шоу впервые.
Цифра появлялась иногда неожиданно, например когда, бродя по Петровке среди книг, он обратил внимание на тусовку нумизматов и на глаза попался серебряный полтинник с портретом Джона Кеннеди шестьдесят четвертого года, - его нельзя было не купить. Мужчина, привлекший внимание двух таких женщин, как Джеки и Мэрилин, заслуживал внимания, и полтинник несколько месяцев приносил удовольствие пальцам мягкостью металла и подсознанию скрытой магической силой. Какое-то время его мысли занимали монеты, он накупил каталогов и множество серебряных полтинников, но новой радости не получил. Зато в каталогах Krause он нашел современные американские монеты в пятьдесят долларов: унция чистого золота, белоголовый орлан, опускающийся в гнездо – это был совсем другой уровень, на Петровке и в банках они не продавались, и ему страшно захотелось иметь такую монету. С бухты-барахты такие вещи не покупают – тут нужен обстоятельный подход, которого требует золото. Разыскания в Интернете привели его на аукцион, где можно было поймать орла за хвост, но встал вопрос подлинности – его долго никак не удавалось решить, пока он не познакомился с Давидом и пока не поверил ему. Давид долго взвешивал и измерял монету у него в кабинете, показывал подделки, объяснял, рассказывал, но он почти не слушал: был найден символ юбилея, весомый, красивый, с прекрасным золотым звоном, - если бы прошедшие пятьдесят лет были так же хороши, можно было бы смело лечь и умереть с чувством выполненного долга, с чувством полного удовлетворения.
Но удовлетворения не было: дети выросли и ушли, заботливость жены умещалась в «ешь, ты опять похудел», карьера достигла потолка – прилично, но бывает и гораздо лучше. Почти каждый день хорошее настроение после утреннего кофе, первой сигареты и «бонжур» попугая постепенно заслоняла тень огромного черного камня, который возникал неизвестно откуда, но неизменно перемещался прямиком в его душу, где уютно укладывался, изредка шевелясь и царапая острыми краями. И непонятно было, что делать дальше: подумать о новой монете, а какой, или уж вертеть в руках старую, любуясь отблесками былого золотого стандарта.
Лучшим растворителем для камня в душе всегда было море, и они с женой планировали поехать в отпуск сразу после юбилея, но новая пиар-компания не отпускала жену ни под каким видом, и она сказала:
- Я никак не могу, поезжай один, тебе надо проветриться, а весной поедем вместе.
- И ты отпускаешь меня одного в Трускавец?
- Если попугай говорит тебе: «Ты красавец», - не нужно сразу бежать участвовать в конкурсе «Мистер Шарм Эль Шейх», можно сначала в зеркало посмотреть. А если уж какая-нибудь на тебя позарится… все зависит от тебя; если что-то такое в тебе уже есть – хоть едь, хоть дома сиди – все равно вылезет.
На следующий день он позвонил своему турагенту и заказал неделю теплого моря в спокойном месте. В Шарм ехать расхотелось, а на Кипре еще можно было захватить хорошую погоду, «Пегас» обещал скидку старому клиенту, - так все и сложилось.
В день отъезда они с женой присели на дорогу.
- Ничего не забыл?
- Паспорт, билет-ваучер, деньги-карточки. В аптеку забыл зайти, ладно, в аэропорту.
- Не перепутай валокордин с виагрой. Ни о чем не думай, хорошенько отдохни. Счастливо.
***
Самолет приземлился в аэропорту Ларнаки, температура – двадцать семь градусов, пегасовская девушка проводила его к микроавтобусу, где уже было пять человек, в Айя-Напу ехал он один, впереди была неделя чистого отдыха, и он с удивлением и опаской отметил, что черного камня нет.
Ехать нужно было около часа, за окном проплывали неярко-красноватые кипрские пейзажи, можно было спокойно подумать, что он хочет получить за свои деньги в эту неделю. Море, просолить шкуру, загореть не сгорев, поспать, поесть нового, почитать, побродить, выгнать из себя все старое, заполнить себя… а чем, давно не слушал Криса Сфириса, все-таки грек, что же почитать из загруженного, можно перечитать Фаулза или Лоренса Даррелла, «Горькие лимоны» обязательно, можно и «Бунт Афродиты», телефон отключить, никакого экстрима, в аквапарк не поеду, хард не слушать, курить меньше, мясом не увлекаться, о работе не думать, а о чем думать, ни о чем не думать, выспаться без таблеток, выспаться...
Микроавтобус резко повернул и остановился у входа в отель. «Aeneas», заснул, что ли. Девушка проводила его до рецепции, вручила список экскурсий со своим телефоном, пожелала приятного отдыха и уехала дальше. У стойки никого не было, портье – смуглая гречанка – худо-бедно говорила по-русски, все прошло быстро. Улыбающийся носильщик загрузил его чемодан на электрокар, похлопал по сиденью рядом с собой, и они поехали, петляя вокруг изгибов бассейна. «…расположен вокруг одного из самых больших в мире бассейнов типа "лагуна", включающего фонтаны и джакузи», - вспоминалось описание отеля; двери номеров бунгало, расположенных на первом этаже, выходили прямо к воде. «Можно было и на лодке доплыть», - подумал он, отдавая носильщику заготовленную купюру и заходя в номер – второй этаж, купание в хлорированной воде его не привлекало. Номер был стандартно-хороший, лоджия затенялась кронами пальм, сначала в душ, потом – чемодан, потом…
Разобравшись и разложившись, он вышел покурить: по голубой глади бассейна лениво передвигались надувные кресла, подплывали к островку с баром, где смуглые нереиды, держа в руках высокие бокалы с трехцветными коктейлями, поджидали своих тритонов, дельфинов или самого Посейдона, как кому повезет. Картина радовала глаз, тихо, спокойно, хорошо.
Солнце уже подумывало об отдыхе, на море идти было поздно, и он решил пройтись до города. Отель находился в двух-трех километрах от центра Айя-Напы, что защищало от ночного грохота «второй Ибицы», но рядом с Нисси Бэй, где он планировал провести большую часть времени.
- Taxi, sir?
- No, thank you.
Дорога шла вдоль берега моря, то появлявшегося, то исчезавшего; справа и слева выстроились рестораны: «Самовар», не хочу, «Africa», смотрим меню, что за фантазия – есть зебру-крокодила-бегемота, «Tequila Mexican Garden», не сегодня, надо что-нибудь попроще, вот уже и город, посмотрим, какие они тут греки.
Вот подходящее – «Greek Tavern». Он зашел, был встречен и усажен, меню не читал, заказал салат по-гречески, цацики и хумус, долму, хлеб и рецину. Людей было немного, в углу немолодой грек тихонько напевал грустную песню, пощипывая струны бузуки, никто громко не требовал водки и соленых огурцов – сезон заканчивался – можно было хорошо посидеть.
Чеснока в цацики и хумус не пожалели, его знакомый вкус приятно смешивался со смолой рецины, на свиданье не идти, да и идти никуда особенно не хотелось, и, выйдя из таверны, он решил просто пройтись по центру. Туристов еще хватало, магазины еще работали, сувениры потом, на циферблате уже был вечер, и, дойдя до Луна-парка, ничего нового под луной, он решил отправиться спать.
