Лора Белоиван Маленькая хня
Повести и рассказы
В возрасте 9 месяцев поняла, что существую. Существование — одно на двоих с пряником. Мы были соединены с ним длинной соплёй. Я пытаюсь слизывать с пряника глазурь, подлезая под соплю. Потом открылась дверь, вошел дед, и пряник прекратился. Дед забрал меня из больницы — как после рассказали, он увидел пряник и решил, что лучше пусть ребёнок умрёт дома. В итоге вылечил. Моё первое слово было «дедок».
В год — какие-то дети на зелёных горшках. И я не исключение.
В два лексикон слишком беден для аргументации. Я просто тяну маму за руку, уговаривая ее таким образом подойти поближе к мусорке и вместе поесть оттуда кукурузных палочек. Но мама сильная. А какой-то мальчик ел. Потом пришел автобус, мусорка, палочки и мальчик перестали быть, и в окне проехало зеленое дерево с птичками.
Папа всегда даёт, что ни попрошу. Дал попробовать красный перец. Дал подержать горячий паяльник за жало. Потом подарил синюю изоленту, и я заклеила себе глаз.
Научилась пукать в ванне.
В три разрезала пополам двухвостку, а починить не смогла. Внутри мокрицы — вода. Белену есть нельзя, а паслён — можно, но тоже нельзя.
Стоим с каким-то мальчиком над ямой, в ней плавает что-то мёртвое.
Жареная кукуруза, которую продают узбеки, вкусная только на вид, потому что на самом деле узбеки плюют на неё чаем, иначе не склеится.
Накрасила губы лаком для ногтей.
Ужасный год.
В четыре узнала грамоте. Первое прочитанное слово — «Москва». Первое написанное — «ПЕЗДА»,
Так и живу: ни туда, ни сюда.
В пять думала, что все люди — родня. Спрашивала, кто кем кому приходится. И еще считала, что выражение «разменять деньги» обозначает поменять меньшую сумму на большую. Тырила 10 копеек, несла в молочный магазин и требовала разменять на 15. Самое удивительное, что разменивали. Почему и когда перестали, не помню.
В шесть, натырив по карманам родственников и наменяв в молочном магазине 1,5 рубля, пошла в универмаг и купила пластмассовую картину «Ленин в октябре». Это был первый странный поступок в моей жизни. Объяснить его я не могу.
Тогда же подарили старый портфель, и я ходила, как бюрократ, таская его за собой повсюду. В портфеле лежали театральный грим, зеркало, палочки от мороженого, собранные на автобусной остановке, и прочие важные документы.
В семь меня на сутки отдали в дружественную семью второго секретаря горкома, потому что умер дед и мою психику решили не травмировать похоронами. Дружественная семья проживала в номенклатурном доме в парке за зеленым забором. В их квартире была ванная с окном и попугаем. Так что моя психика была травмирована буржуазной эклектикой. Теперь у меня тоже есть ванная с окном и попугаем. Не прошло и тридцати лет.
В восемь попросила родителей отдать меня в музыкальную школу на фортепьяно, а они сказали, что «уже поздно». Так я поняла, что молодость не вернёшь.
В девять, прямо в день рождения, меня спросили, есть ли у меня любимый мальчик. Я надулась и ответила, что «мой любимый мальчик еще не родился». Это была истинная правда, а они подумали, что хамка растёт. По моим недавним подсчетам, к тому моменту ему оставалось еще около шести месяцев сидеть в животе моей свекрови.
В десять у меня появился первый младший брат под названием «Денис», и я лишилась своей комнаты.
В одиннадцать у меня появился второй младший брат. Он родился в мой день рождения. Тогда я считала, что худшего подарка просто невозможно себе представить. Потом мне надарили столько ненужного барахла, что Лёшка на его фоне — просто прелесть наиполезнейшая.
В двенадцать поняла, что красавицей мне не быть, так что надо попытаться хотя бы стать умницей. Для этого начала учить наизусть Энциклопедический словарь. Выучила все штаты США и поставила на себе крест.
В тринадцать полюбила Криса Нормана. Ниддлз энд пинз до сих пор нравится безумно, хоть ты тресни.
А потом побрила волосы подмышками и окончательно сформировалась как личность
ПОВЕСТЬ БЕЛКИНОЙ
Я сидела на скамейке на ж/д платформе станции «Океанская» и размышляла, дала б я Пушкину или нет. С одной стороны, вроде все давали, с другой — западло; все ж давали. Вот опоздала я на электричку, луна в небе — может, повыть? — а тут бы сейчас А.С: здравствуйте, мадмуазель, пойдемте вставим в вас часть меня. Пошла бы? Сижу и думаю: поскакала бы вприпрыжку. Даже вот в эти кусты согласилась бы залезть, если, конечно, там не сильно насрано.
Сзади послышались шаги. Втянув голову в плечи, я все же не оглянулась: какой смысл оглядываться, если то, что сзади, сейчас будет уже тут. На скамейку рядом со мной плюхнулся приятного вида молодой человек. Он хмыкнул и спросил самое неоригинальное из всего, что можно было спросить:
— Об чем мечтаешь, краса-девица?
Я посмотрела на него и решила, что он вполне безопасный, даже симпатичный вполне, а Луна в небе так высоко, что вой, не вой — не услышит, и поддержала беседу:
— Да вот думаю, дала б я Пушкину или не дала б. Симпатичный молодой человек открыл было рот, потом закрыл, открыл во второй раз и, вскочив вдруг со скамейки, заорал на всю Океанскую:
— И ты еще думаешь?! — затем он перевел дыхание и обличил: — Дура!!!
Молодой человек, довольно, кстати, пьяный, сбегал до следующей скамейки, затем вернулся и встал передо мной вещей кауркой:
— Я бы дал, — сказал он.
Было у него с собой полторы бутылки водки, мы их вылакали — электрички так и не случилось до утра, а потом (вернее, в процессе) залезли с ногами на скамейку и читали по ролям «Сцену из Фауста», я была за Фауста и не мне достались любимые строчки: «На нем мерзавцев сотни три, две обезьяны, бочки злата да груз богатый шоколада», зато как замечательно-устало велела я «все утопить». Меня уже сильно тошнило, я слезла и пошла в кусты, а он поперся за мной, и заботливо держал мой лоб, как Наташа Наташе в неожиданной попойке; в общем, нет ничего удивительного в том, что утром в электричке мы познакомились, а через два дня сняли общую квартиру.
Как говорят в театре, с тех пор прошло десять лет. Симпатичный молодой человек оказался не идеален — однажды у него не отсох язык назвать своим любимым писателем Толстого. Но самое главное, он до сих пор — всю нашу совместную жизнь — нагло, уперто считал себя в моих глазах вне конкуренции. Частично такую уверенность питало другое его неизменное кредо — яхта «Луч», на которой он лихо курсировал по любой воде и почти при любой погоде. Эх, ма, тру-ляля, не женитесь на курсистках... Красивое зрелище, очень красивое, ничего не скажешь; впрочем, кто из нас без недостатков, пусть кинет в себя камень.
Предисловие
А вообще речь пойдет совсем не об этом.
Настоящее начало этой коротенькой повести — полный и беспощадный кризис жанра. Этот кризис довел меня до перемены профессиональной ориентации. Я слишком долго сочувствовала витязю на распутье: дескать, налево пойдешь — говна найдешь, направо пойдешь — огребешь, прямо — шлагбаум. Ничего подобного. Как только я вызрела, мне тут же назначил встречу директор одного туристического агентства. Зарплату обещали такую, что лично мне не снилась даже в период губернаторских выборов.
Сказать, что мне надоела журналистика, значит, не сказать ничего. Она мне надоела заглавными буквами. Вот так: НАДОЕЛА. В тридцать три просыпаться по утрам от того, что звонит мудак с диким именем Аннатроллий, считающий себя моим шефом; выслушивать долгую нутотень про умного сына на противоположном берегу Тихого океана — я представляла этого сына, по мэйлу пытавшегося толкнуть мне партию грузовиков системы Amrican БелАZ... представляла и чувствовала, что придет день, и я убью Аннатроллия и всю его семью. При чем здесь журналистика? — спросите вы. «А хер его знает», — отвечу я и буду, как всегда, права, потому что всю жизнь плевать хотела на причинно-следственные связи.
В общем, я не очень долго думала, в какую сферу подамся после того, как откину перо. Два вида деятельности с детства привлекали меня до приятности в животе: профессия смотрителя маяка и профессия егеря-обходчика. Поскольку ни то, ни другое мне не светило и теперь, выбора практически не оставалось. Другими словами, мне было все равно. Ну, или почти все равно. Так почему бы и не туристическое агентство?
Называлось оно простенько: «Кербер и сын». Разметалось же практически в центре Владивостока, в старинном особнячке, приткнувшемся к зданию местного союза художников, угол Светланской и Алеутской, вход со двора — там, где старая водокачка и паркинг краевой администрации. Аренда площадей здесь очень дорогая, а турфирма занимала ни много ни мало два этажа из четырех возможных. Телефон мне дал один приятель. Я позвонила. Мне назначили.
