Господин Кербер поразил меня своей синей шеей. Она была, конечно, не примитивного кобальтового цвета, а очень разнообразных оттенков, от лазоревого блика на крупном и круглом, как канализационное колено, кадыке, до матового индиго под ушами. От шеи было невозможно отвести взгляд. Во всяком случае я, немало повидавшая уродов в своей жизни, вынуждена была собрать все силы, чтобы смотреть визави в лицо, а не под.
— Вас рекомендовал очень уважаемый человек, — сказал господин Кербер и назвал фамилию моего приятеля. Из уст Кербера фамилия друга прозвучала, как рык с переходом на лай: многие остзейские фамилии звучат в исполнении остзейцев именно так; это мою фамилию можно лишь промяукать. Или ударить ею в колокол,
— Спасибо, — почему-то сказала я.
Первые две недели я не занималась ничем, не считая попыток въехать в ситуацию. Никого из своих новых коллег я в глаза не видала: по выражению секретарши Нелли, все работали «в поле». Из ее не очень фактурных речей я сумела выяснить лишь то, что:
1) агентство действительно элитное (кто бы сомневался!);
2) маршруты индивидуальных туров (насколько я поняла, для очень богатых иноземцев) часто выходят за пределы страны (глубоко за пределы — выразилась Нелли);
3) господин Кербер не приветствует даже подобия утечки информации (конкуренция? — понимающе спросила я, на что Нелли залезла вместо ответа под стол за упавшей ручкой и просидела там, пока я не вышла из приемной).
Тем не менее по прошествии этого полумесяца, проведенного мною с худлитом в руках, я получила зарплату, сопоставимую с гонораром за какой-либо заказной фуфел накануне крупного политического мероприятия. На радостях пошла и купила яхтсмену новый куртяк на зиму. «Ага, спасиб», — сказал он.
На семнадцатый день тунеядства господинн Кербер (звали его, кстати, Эдуард Эдуардович) вызвал меня к себе и, сияя бирюзовым кадыком, сказал:
— Вы должны в очень короткий срок — я думаю, это будет максимум девять дней — подготовить экскурсию по пушкинским местам.
— Понятно, — кивнула я.
— Вам не может быть понятно, — возразил шеф, — потому что я еще не закончил. Экскурсия должна включать в себя только те места, где Пушкин никогда не был.
— Это как это?
— Идите и работайте, — объяснил руководитель фирмы. Ну что сказать. Я пошла и стала работать.
В кабинете стоял еще один стол с компьютером и кактусом перед монитором. Из этого натюрморта я вывела, что моя неведомая соседка (почему-то ни один мужик не ставит кактус перед монитором) — не большого ума дама. И, тем не менее, вот уже минимум 17 дней она работает «в поле». Значит, справляется.
Создав документ, я переключилась на Caps Lock и набрала заголовок: «ПУШКИНСКИЕ МЕСТА», Под ним поставила цифру «1», супротив которой написала: «Черная речка» (кстати, обалденной красоты место в пригороде Владивостока, все та же станция «Океанская». У нас с яхтсменом там домик, начатая банька и десять вязанок кирпичей в огороде, если, конечно, к ним еще не приделали ноги). Пункт второй образовался самостоятельно: раз пошла такая карусель, то почему не включить в маршрут Пушкинскую улицу, начав прямо от роддома и вверх на сопку, там и видовая площадка с фуникулером, можно на город сверху плюнуть, если безветренно.
К моему собственному изумлению, план не только был вчерне готов уже к концу дня, но и относиться к нему в какой-то момент я начала серьезно. Еще пару дней я облизывала детали, а на четвертый г-н Кербер, просмотрев распечатку с подробным описанием 17 пунктов тура, одобрительно почесал себя за ухом, слазил во внутренний карман пиджака и протянул мне мятую шоколадную конфетку. Конфета с дурацким названием «двойная радость» до сих пор валяется у меня в столе сладкой памятью о признании моих адаптационных способностей.
Не на девятый, а на седьмой день Эдуард Эдуардович пригласил меня в свой кабинет и выдал охренительной толщины конверт.
— Это вам на расходы, — сказал он, — чеки можете не сохранять.
— Спасибо, — ответила я, сглотнув.
— Удачи, — приветливо оскалился шеф, — кстати, ваш паром на Русский отходит через четыре часа. Можете съездить домой за зубной щеткой или что там еще вы с собой возите.
Вопрос, что я должна делать на острове Русском, так и не вылез из моей глотки, подавившейся воспоминанием о «двойной радости».
Дома я сообщила, что уезжаю в командировку. «Куда?» — спросил муж. «Хрен его знает», — хотелось ответить мне. «Да тут, рядом вокруг», — сказала я. «Ну ты там это, смотри», — подумал он мне. «Да я, может, еще сегодня вернусь». «Да не спеши, чего там», — подумал он в ответ.
А и в самом деле — вернусь так вернусь. Будет приятная неожиданность.
Я покидала в рюкзак немного универсальных шмоток, запас белья и предметы личной гигиены. Поела две холодные котлеты из кастрюльки, переложила в карман куртки выданный Кербером мобильник (мой он наказал мне оставить в офисе), а блок хай-лайта купила уже по дороге. На Русском я, если честно, рассчитывала просидеть до последнего парома в город, но мало ли что.
«Мало ли что» случилось почти сразу, как только возле причала на острове не осталось ни единого пассажира, кроме меня. Я сидела на леере, размышляя, как бы достать сигарету, когда обе руки держатся за перила, и смотрела в близкую воду. В воде плескались радуга, размокшие бычки, щепочки, инсулиновый шприц, хребет камбалы и пара целлофановых пакетов. Достать из кармана сигарету без помощи рук не получалось, поэтому я слезла с леера и увидела мужчину. Он смотрел прямо на меня, стоя буквально в двух шагах. Одет он был в джинсы, китайскую (хотя, может, и корейскую) кожаную куртку светло-рыжего цвета, а на голове его была красная бейсболка с синей надписью «USA Navy — forever». В руках он держал какую-то темную тряпку.
Я рассмотрела эти детали за какое-то оглушительно короткое, пахнущее карбидом мгновение, а потом набрала полные легкие отравленного воздуха и упала в обморок. А когда очнулась, упала во второй раз, так как прямо над собой увидела озабоченный портрет Пушкина работы Кипренского. Изысканно матерясь, портрет хлопал меня по щекам перчатками. Красная бейсболка была перевернута козырьком назад.
— Тетенька, извольте более не пугать меня, — сказал Пушкин, когда я окончательно пришла в себя. Он встал с коленок и отряхнул джинсы все теми же перчатками, принятыми мною за тряпку.
— Какая я вам тетенька, — сказала я, — я на 27 выгляжу. Ну, на 28.
— Ваш почтенный возраст, конечно, стал для меня предметом некоторого разочарования, — сказал Пушкин и подал мне руку, чтобы я поднялась с частично асфальтированной земли. — а Цербер, друг, блядь, pardon, человека — порядочная, между нами говоря, свинья! Хоть бы предупреждал... Фу, как пахнет.
Ага, таки правда пахнет.
— Цербер, значит? — промямлила я, — а я-то думала, немец он.
— Грек, — небрежно, но очень ловко цвыркнул сквозь зубы Пушкин, попав прямо в глаз висевшему на билетной кассе Сергею Чигракову, — пойдемте, тетенька, пора уже начинать. У нас с вами, увы, не так уж много времени.
Подойдя к самому краю причала, Пушкин перегнулся через леер и крикнул кому-то, сильно извернувшись вправо:
— Захарон Андреич! Свободен, брат! Встретили!
Я выгибаться не стала: зашла с другой стороны заколоченной будки и увидела почти анфас белый прогулочный катер, отваливающий от берега. Закатное солнце, стекающее по лобовому иллюминатору, великолепно маскировало таинственного драйвера. Карбидная вонь растворилась в слабеньком норде.
— Пойдемте, тетенька! — кивнул великий русский поэт.
— Меня, кстати, Лора зовут, — сказала я.
— Мне это как-то похуй, — сообщил Александр Сергеевич и ступил на воду. Мне не оставалось ничего другого, как последовать за своим подопечным.
— Куда мы идем? — спросила я, топая по Босфору Восточному и стараясь, чтобы волны (пару баллов все-таки было) не перехлестывали выше шнурков на кроссовках.
— В кабак, — сказал поэт, — очень хочется осетрины. Ну, и цыгане чтобы были1.
Мы с Пушкиным пересекли Босфор, Золотой Рог, привокзальную площадь и пожрали там, куда он указал пальцем — в кинотеатре «Океан»2. Большая вывеска с надписью «Утка по-пекински» на фасаде киношки манила поэта зеленым неоном, но тот факт, что собственно утки в тот день не подавали, расстроил Александра Сергеевича до невозможности. Официант, глядя на Пушкина прозрачными глазами, поведал, что на границе карантин, ветслужба тормознула китайскую дичь где-то в Гродеково, а из местной утки утка по-пекински не получается.
— Пшол вон тогда, — сказал Пушкин, — неси чего-нибудь.
— Значит, э-э, скоблянки из трепанга, гребешки с чем там у вас, свинину в сладком соусе, рис с овощами. Пока все, — вежливо заказала я и незаметно для Пушкина сунула официанту десять баксов.
— Выпивать будете? — благодарно осведомился холуй.
