— Господин капитан, позвольте позвонить, а?
Между указательным и средним пальцами Грогина длинной дамской сигаретой торчала хрустящая бумажка. Капитан Гуляев быстро сравнил величину риска с величиной вознаграждения:
— Только быстро и, если потом заложишь, — смотри!
Грогин молил дождливое небо, чтобы Сафиулла был дома, чтобы был вменяем и чтобы хоть что-нибудь сделал. Сафиулла был дома, Сафиулла был вменяем, и он спросил номер телефона отделения, в котором находился Грогин. Грогин медленно вслух прочитал номер, написанный на бумажке, приклеенной к служебному телефону капитана Гуляева.
Сафиулла протянул Даниле Сергеевичу рюмку, наполненную коньяком, и развернул до половины конфету «Белочка».
— Данила Сергеевич, помоги Грогину.
— Отчего бы и не помочь, Сафиулла.
Данила Сергеевич тихо сказал бархатным голосом:
— У вас находится Грогин Петр Николаевич, не могли бы вы его отпустить, я уверен, что это недоразумение.
Подполковник Скороходов хрипло ответил Даниле Сергеевичу:
— У нас действительно находится Грогин Петр Николаевич, но отпускать я его не намерен, и общественное преступление никогда не являлось недоразумением, кроме того, я сейчас определю ваш номер телефона и, боюсь, у вас будут большие неприятности.
Данила Сергеевич бархатно кашлянул в кулачок:
— Я вам и сам могу сказать номер телефона, дело в том, что я звоню из квартиры моего тестя генерала Дюпина, которого пока нет со мной рядом, но когда он подойдет, то, я думаю, генерал согласится с нами, что все это чистейшее недоразумение, только не знаю, стоит ли его занимать такими пустяками.
Подполковник Скороходов поднял со стола вазу с тремя красными гвоздиками, смял их широким лбом и, прильнув горячими губами к холодному стеклу, сделал несколько больших глотков сладковатой воды, ощутимо отдающей сероводородом.
— Я целиком и полностью согласен с вами, что Тимура Владимировича не стоит занимать такими пустяками, а относительно недоразумения, так оно уже, можно сказать, счастливо разрешилось.
— Замечательно.
— А милиционеры, виновные в инциденте, будут наказаны.
— Да стоит ли.
— Как скажете.
Данила Сергеевич положил трубку и вальяжно откинулся на спинку кресла:
— Представь себе, Сафиулла, уже десять лет как развелся с этой сукой, а частенько приходится пользоваться именем тестюшки, редкий болван, надо сказать, но если бы узнал про мои выходки, точно бы в тюрьму упек.
— Может быть, еще по рюмочке коньячка?
— Пожалуй.
Две недели назад Мухутдинов Олег и Букарев Сергей закодировались от чрезмерного употребления алкоголя на три года. Букарев Сергей стал приходить к Мухутдинову Олегу, и они вместе слушали музыку, пили чай, играли в шашки и в подкидного дурака, потом выходили на балкон, долго курили и с грустью смотрели на переполненную смыслом жизнь обитателей двора.
— Бегать начал, но все равно толстею. Ты штангой не бросил заниматься?
— Пока не бросил, хотя…
— Смотри, Спиридонов с Колямом возвращаются, кажется, взяли что— то.
— Нет, не взяли — сетка пустая.
— Ты смотри на куртку Коляма, видишь, как выпирает. Водку, наверно, взяли.
— Слишком сильно выпирает, скорее всего, бормотуха.
— Нет, борматуху он бы в сетку положил, точно водка, может быть, литровую бутылку взяли?
— Неужели на литровую насшибали?
Спиридонов и Рафиков Николай скрылись за поворотом дома, и Мухутдинов Олег с Букаревым Сергеем стали молча смотреть за неинтересными мамашами, покачивающими разноцветные яркие колясочки и читающими романы про сильных деловых женщин, дающих сто очков вперед безвольным мужчинам.
— В картишки?
— Надоело.
— Попадешь отсюда камнем в ту консервную банку?
— Не знаю, надо попробовать. Давай ты первый.
— Ничего девочка идет, а?
— Да это же Дашка.
— Нет, какая Дашка, у Дашки другие волосы были.
— Дашка.
— В самом деле Дашка.
— Что-то давно ее не видно было.
— Она замуж вышла, с родителями давно уже не живет.
— А кто у нее муж?
— Кажется, Митька, она все с ним ходила.
— Да ты что, Митька на Валюхе женился, у них на свадьбе Гоша еще свидетельницу облевал.
— А, ну да. Тогда не знаю. Может быть, свистнуть?
— Не надо — подумает, что пьяные.
Даша зашла под арку, Мухутдинов и Букарев опять тоскливо замолчали.
— В шашки?
— Лучше в поддавки.
— Расставляй.
Павел Сыртланов был красив и подтянут, черно— белая палочка ловко вращалась в его руках, а желтый свисток, с легким запахом дорогих сигарет напарника Камкина, время от времени издавал пронзительные трели. Автомобили двигались осторожно, а водители автомобилей немного нервничали. Сыртланов хотел остановить вишневый автомобиль для проверки документов у яркой брюнетки Ляли, но, хоть и любил беседовать с улыбчивыми девушками на не очень очевидную для них тему правил дорожного движения, решил в данный момент быть великодушным.
А Ляля совершенно забыла о грозном инспекторе ГАИ, как только увидела цокающую по тротуару Дашу, и, не обращая внимания на знак запрета остановки, скрипнула тормозами и наехала правым колесом на бордюр.
— Даша!
— Ляля?
— Привет, как дела? Ты знаешь, что Юлька Морозова пятнадцатого замуж выходит?
— Все— таки, наконец, решилась?
— Да, уговорил ее пузатый, скоро и сама такая же станет. Сегодня вечером у Романовой девичник прощальный, приходи, Юлька хотела тебя увидеть.
— Честно говоря…
— Не придешь — обидишь на всю жизнь.
— Ну, может быть.
— Старший сержант Сыртланов! Предъявите ваши документы, пожалуйста!
Ляля быстро сказала Даше: «Ладно, пока» и, медленно поправив густую прядь волос, повернулась к Сыртланову.
— Одну минуточку, старший сержант.
— Почему в неположенном месте останавливаемся?
Ляля обезоруживающе-наивно захлопала ресницами:
— Я нечаянно.
Сыртланов, предвкушая удовольствие, постучал Лялиными документами по планшету с протоколами и квитанциями:
— Что у вас в багажнике и салоне автомобиля? Наркотики, оружие, порнографические журналы?
— Ой! У меня там человек, он не совсем одет, как положено.
Сыртланов удивленно просунул голову в окно и увидел мужчину, прикрытого только банным халатом.
— Эй, мужик, ты кто?
Мужик поднял голову с сиденья, плюнул на ладони и причесался, потом уверенно протянул руку, снял с головы Сыртланова фуражку и нахлобучил себе на голову. Беспредельное возмущение не охватило Сыртланова, он только сказал:
— Здрасьте, Захар Викторович.
— Сыртланов! Это ты, что ли?
— Это я, Захар Викторович.
— Почему без разрешения останавливаешь?
— Я же не знал, Захар Викторович.
Ляля нежно чмокнула Захара Викторовича в щечку:
— Захарчик! А почему ты мне не говорил, что ты начальник над милиционерами?
— Лялька, я стеснялся.
— И ты всех знаешь в лицо и по фамилиям?
— Лялька, у нас, у милиционеров, феноменальная память.
— Захарчик! Ты бесподобный!
Сыртланов кашлянул в кулак, и, проигрывая в уме, что может дать огласка аморального поведения самоуверенного начальства, тихо попросил:
— Захар Викторович, отдайте фуражку, пожалуйста.
— Забери, но чтобы больше таких безобразий ни— ни!
Сыртланов хотел незаметно удалиться исполнять непростые обязанности, но Захар Викторович попросил его снова заглянуть, и Сыртланов, предусмотрительно оставив фуражку в руке, опять просунул голову в салон автомобиля.
— Сыртланов!
— Слушаю, Захар Викторович.
— Пошел вон, Сыртланов!
— Эх, Захар Викторович, Захар Викторович…
Ваня Печко то заматывал, то разматывал длинный шерстяной шарф вокруг своей тонкой шеи.
— Сафиулла, так что же мне делать, как ты считаешь?
— Мне трудно что-то посоветовать — не знаю.
Сафиулла поднял большой желтый кленовый лист и подумал, что можно будет написать картину, как падающие кленовые листья превращаются в когтистые лапы и разрывают на части прохожих. Чтобы не забыть сюжет, Сафиулла положил свернутый пополам лист во внутренний карман черного с отливом бархатного пиджака.
— Зачем он тебе?
— В случае амнезии напомнит обстоятельства.
— А ты не пей. О! Даша!
Сафиулла расплылся в улыбке и протянул вперед длинные руки:
— Здравствуй, Даша.
Сафиулла, Даша и Ваня сели на холодную скамейку и стали весело разговаривать. Настроение у Сафиуллы и у Вани поднялось, только вот Даше было немного неудобно поворачивать голову то в одну, то в другую сторону на настойчивые требования собеседников выслушать именно его.
