— А я и не собирался.
Полковник снял фуражку и пригладил седые виски. Сказал:
— Герой. Только ты учти, герой, что в части ЧП, и для твоего чудесного перевоплощения сейчас самое время…
— Талантами земля русская полнится, — сказал Дымов, разворачивая свёрток.
— Ты ещё его клинков не видел! — махнул рукой Артур. Принёс я один такой антиквару, а он его в руки взял, бережно так погладил, аж дыхание затаил, и говорит: «Толедо Саламанка! Одиннадцатый век! Чудо мосарабских кузнецов!» И так благоговейно, знаешь: «Откуда он у вас?» А эта Саламанка с неделю назад была рессорой от списанного шестьдесят шестого… Хотя Ворона говорит, у ЗИЛа рессоры лучше.
Дымов взял новенький скальпель. Воздел руку к лампочке под потолком. Сказал, вскинув голову:
— Обер и Дюваль! Двадцатый век! Чудо французских сталеваров!
Артур расхохотался. Спросил:
— Что, правда такая есть?
— Считается лучшей нержавейкой в мире. Хотя есть, конечно, ещё Ф. Ц. Дик и Золинген… Но вот это… — он потряс зажатым в кулаке скальпелем, — это тоже здорово. Кстати, откуда у него нержавейка?
Артур пожал плечами.
— Я не спрашивал, он не говорил… Ты же знаешь Ворону. Из него слова клещами не вытянешь.
— Да, Воронин чудесный парень. Добрый очень. Как он чемпионом Белоруссии по боксу умудрился стать, ума не приложу. Помню, в начале моей службы нас вместе в наряд по гарнизону послали. Он меня у тумбочки оставил, а сам пол принялся мыть. Солдаты местные над ним потешаются, а он улыбается и тряпкой пол трёт. Старательно так. И на шуточки их совсем не реагирует. Только очень уверенный в себе человек может противостоять толпе. Мало таких. Иисус…
— Серёга, не заводись, — сказал Артур.
Дымов грустно посмотрел на него. Потом рассмеялся.
— Чего смеёшься, дурень, — покачал головой Артур.
— Смешной ты, вот и смеюсь. А Воронин действительно сильный. Сильный и терпеливый. Если в человеке есть два этих качества, за него можно быть спокойным.
— Ты откуда знаешь, что он терпеливый?
— Руку я ему оперировал. Без анестезии. Когда же это было, дай бог памяти? Кажется, в июле. Ни звука не проронил. Сидел и другой рукой пирамидки из спичек строил…
Дымов опустил скальпель в груду хирургического инструмента и вновь запаковал свёрток. Потом достал из-под кровати большую холщовую сумку.
— Посмотри, никто не идёт, — попросил он Артура и высыпал содержимое сумки. На стол легли облатки таблеток, упаковки ампул, новенькие шприцы с иглами, пачки ваты и бинтов.
Артур вышел. Минут через пять вернулся.
— Когда заступаем? — спросил Дымов.
— Как обычно. После четырёх, вместе с суточным нарядом, — отозвался Артур, беря в руки одну из упаковок.
— Амнопон, — прочитал он вслух. — С гарнизонных складов?
— Из нашей медсанчасти, — Дымов взял у него из рук ампулы и убрал их в стоящий у стены брезентовый рюкзак. Туда же перекочевали и все остальные лежащие на столе предметы.
— Пошли третьего искать? — спросил Артур.
— А кто у нас третий? — поинтересовался Дымов, воюя со стягивающими рюкзак тесёмками.
— Юращенко.
Дымов опустил рюкзак на пол и, к большому удивлению Артура, непечатно выругался.
Минут через десять они шли вдоль высоких угольных насыпей по посту номер два.
— Везут, везут… Скоро завод сворачивать, а они всё везут… — сказал Дымов.
— Уголь денег стоит, — Артур поднял маленький чёрный камешек. — Пока он там, — он мотнул головой в сторону ворот, — он их. А здесь он наш. А наш — значит ничей. Я уже сам было на него глаз положил, да дают мало. А вагонами грузить — возиться не хочется…
Дымов внимательно посмотрел на него.
— Не хотелось, — поправился Артур.
Около сотни метров они прошли молча. Угольные насыпи обмельчали. За ними уже можно было различить бурые, с соломенными и белыми проплешинами, склоны. Местами выскальзывала глянцевая поверхность реки, отливающая свинцовым в матовом, профильтрованном сквозь громаду облаков свете. Артур сказал:
— Мне парни из моторного УАЗик собрали из списанных запчастей. Ума не приложу, что с ним делать.
— И где же стоит этот шедевр коллективного зодчества? — спросил Дымов.
— На площадке, вместе с готовой техникой. Если за неделю не отогнать, увезут вместе с остальными в Мотыкало.
— Пусть увозят, — Дымов шёл, опустив взгляд в землю.
— Я так не могу. Ребятам заплатить надо. Они с ним больше трёх месяцев возились…
— Артур, или в одну сторону, или в другую, — сказал Дымов. — В обе нельзя. Получится, как в «Лебедь, рак и щука».
— Ненавижу тебя, — проворчал Артур. — Не из-за денег же, бля! Просто у них дело общее было. В кои веки раз. Они жили этим. Понимаешь?!
— А как заканчивались до сих пор твои общие дела?
— Ненавижу тебя, — повторил Артур.
— И лучше было бы, чтобы они машину разобрали. Попадутся — сам же себе не простишь…
— Да пошёл ты, — сказал Артур и ускорил шаг.
Дымов догнал его, и вместе они завернули за край угольной насыпи. Там взору их предстала следующая картина.
Из дверей прилепившегося к вершине холма свинарника вырывался бурлящий поток. Склон, по которому вода стекала к реке, пузырился бурыми комьями. Некоторые из них поднимались вверх, другие скатывались в реку. Дымов изумлённо посмотрел на Артура.
— Поросята, — сказал тот, и они вступили на гулкие доски моста.
А склон перед ними пенился, шевелился, визжал…
Дверь свинарника, дрожа, выпустила последнюю воду и застыла, оставив проём сочиться струйками и ручейками. Стараясь не ступать в глубокие лужи, они подошли ближе и заглянули внутрь.
В свинарнике царила тьма, плотная и вязкая. Потом она вдруг раздвинулась, и наружу, мелко семеня копытцами, выбежал поросёнок. Он тревожно хрюкнул, поскользнулся и скатился на брюхе по размокшему склону. Проводив его взглядами, они шагнули внутрь.
Шли вслепую, осторожности ради вытянув перед собой руки. Под ногами хлюпало и проседало. За загонами визжали свиньи, их массивные тела бились о перегородки с глухим стуком.
На ощупь, перебирая руками по шершавому частоколу, они двигались вперёд. Двери некоторых загонов были распахнуты, за их проёмами царила мёртвая тишина.
— Что здесь, интересно, случилось? — спросил Дымов. — И почему света нет?
— Ох! — сдавленно вскрикнул Артур.
Что-то мокрое и живое кинулось ему под ноги, отбросив к изгороди, ударилось несколько раз в близлежащие ограждения и с визгом кинулось в сторону, из которой они пришли.
— Что случилось, Артур?! Ты живой?
— Живой, живой… — проворчал Артур, чувствуя, как его сапоги наполняются влагой.
Держась за ограду, он нагнулся и нащупал в месиве под ногами свою шапку. Выжал её и засунул за болтающийся у пояса ремень.
— Вернёмся? — спросил Дымов.
— Давай в подсобку заглянем. Может, там кто-нибудь есть…
За грубо сколоченной из неструганых досок дверью горел свет. Ослепнув на первые несколько секунд, они застыли на пороге. Когда же зрение вернулось, сдвинуться с места они так и не смогли.
У широченной скамьи стоял согнувшись зампотыл части прапорщик Пуцек с портупеей в вытянутой правой руке. Левой он придавливал к скамье бритый затылок рядового Юращенко, стоящего на коленях. Галифе солдата были приспущены, и белоснежный зад сиял на фоне потемневшей от времени древесины. Хомуты, вилы и прочая утварь в спокойном безмолвии созерцали со стен вершащуюся в их присутствии расправу.
— Хрясь! — врезалась дублёная кожура портупеи в дебелую кожицу солдатского пончика.
— Хлоп! — шлёпалась следом полная, судя по звуку, кобура.
— Что делать будем? — тихо спросил Дымов.
— Кажется, вот это и называется «огульно охаживать»… — прошептал Артур, набрал в лёгкие воздуха и что было сил гаркнул:
— Отставить экзекуцию, товарищ, ёма, прапорщик!
Получилось очень похоже на майора Оскому. Дымов прыснул.
Пуцек обернулся. Рука с взвившейся портупеей застыла в воздухе. Глаза ошалело таращились на солдат.
— Товарищ прапорщик, разрешите обратиться, — отчеканил Артур, пользуясь заминкой.
— Обратиться, бля, — портупея, взвизгнув, снова врезалась в зад Юращенко. — Обращайтесь.
— Хрясь! Хлоп!
— Я, бля, ща тут кое-кому обращусь… Хрясь! Так, бля, обращусь, что, бля, обращалка отвалится… Хрясь! Хлоп!
Юращенко, как это ни странно, деловито сопел.
— Смотри, тля, даже не вскрикнет… Хрясь! Я, бля, Ваську полжизни лечил, у него только с год, как вставать начал, а ты всех поросят… У, бля, уродец сраный…
— Хрясь! Хлоп! Хрясь! Хлоп!
Артур подошёл и схватил зампотыла за кисть.
— Но-но, чёрт лукавый! — взревел тот, вырывая руку. — Ща и тебе жолдас отполирую…
— Товарищ прапорщик, — спокойно сказал Артур. — Рядового Юращенко срочно к командиру части…
