— Можно и налево, — сказал я. — По-моему, без разницы. Я тоже Беслана не знаю. Я Москву знаю.
Мы поехали налево.
— По радио предупреждали, что террористы могут останавливать машины, — сообщил он и посмотрел на меня.
Во взгляде его читалась озабоченность, не террорист ли я.
— А ты зачем же остановил? — спросил я.
— Ну, мне одному страшно было ехать, — признался он.
— Ну, едем тогда, — подытожил я.
Мы уже почти выехали из города, когда увидели, что навстречу нам идет кортеж машин с мигалками. Если бы я был террористом, я бы воодушевился происходящим. Длинный кортеж медленно проехал мимо.
— Тебя как зовут?
— Батик, — с готовностью ответил он.
— Давай, Батик, за ними, — распорядился я.
— А кто это? — спросил Батик.
— Не знаю. Может, президент.
— Осетии?
— России, Батик, России.
Батик обрадовался и резко развернулся. В кортеже не могли не заметить наших перестроений. От него отделилась одна милицейская машина, встала и перегородила нам дорогу. Люди в этой машине, может быть, отдавали себе отчет в том, что идут на верную смерть.
Из машины никто не вышел. Мы тоже стояли. Потом милицейская машина осторожно попятилась, еще осторожнее развернулась, а потом рванула по пустой улице догонять кортеж.
— Я с тобой поседею, — выдохнул Батик. — Ты не журналист?
С тех пор мы с Батиком не разлучались почти две недели. Он хорошо водил машину и все мне объяснил не только про осетинских гаишников и осетинские дороги, но и про устройство жизни как таковой. Он только тогда, в Беслане, был не очень уверен в себе, и то просто потому, что никогда раньше туда не ездил, а не потому, что чего-то испугался. А так у него все нормально. А устройство жизни таково:
— Придумывать ничего не надо, — рассказывал он мне. — Я не придумываю, и все нормально. Спишь мало. Работаешь и работаешь. Ездишь и ездишь.
На самом деле соблюдать эти простые правила довольно трудно. Ведь ездил он так, что я, например, удивлялся, почему это мы живы, и в Беслане выходил из машины с чувством огромного облегчения. Я мирился со всем этим только потому, что все, что было связано с Батиком, происходило очень быстро.
Он только спрашивал, за сколько нам надо доехать, и оставалось только закрыть глаза.
— Ну, чего ты? — утешал он меня, видя, что я думаю об этом. — Если что, я все равно от них уйду.
— От кого?
— От ментов. Они меня только один раз поймали. Я заинтересовался. Как они могли его поймать?
— Я был на другой машине. На этой меня вообще никому не догнать. А тогда я был на другой. А они на «бээмвэ» стояли. Приезжие, наверное. Наших я всех знаю, у них такой машины нет. Они хотели, чтобы я остановился. Я не стал. Они поехали за мной. Я хотел во дворе машину оставить и уйти пешком. Со зла, понимаешь? Не успел просто.
— А оторваться пытался?
— Конечно! — воскликнул он.
— Ну и что дальше было, Батик?
— Как что? Денег хотели. 50 рублей.
— Дал?
— Нет.
— Почему?
— Они со мной грубо разговаривали. Я с ними тоже. Потом жалел об этом. Они могли же просто сказать: "Дай нам денег". Я что, не дал бы? Мне что, жалко? Я бы понял, что им, и правда, нужно, раз они за мной так долго ехали.
— А как же ты тогда решил проблему, если денег не дал?
— Да они потом сами отказались. Они тоже гордые. У нас так бывает. А у вас не бывает, что ли?
Потом мы с ним поехали из Владикавказа в Минводы. На выезде из Северной Осетии была большая очередь, потому что граница была закрыта. Я опаздывал в аэропорт. Батик пошел в начало очереди, поговорил с каким-то гаишником, вернулся, сел за руль, мы выехали из очереди и помчались вперед. Вдруг нас остановили. У меня забрали документы, гаишник спросил, есть ли у меня декларация на провоз семи тысяч рублей, которые он нашел у меня в бумажнике. Я понимал, что если хотя бы вступлю с ним в разговор, то точно опоздаю. Так что я молчал. Батика ко мне не пускали. Потом он все-таки прорвался. Гаишник уже нашел у меня техпаспорт на один московский автомобиль и спрашивал, где доверенность на него.
И тут я увидел Батика во всем его великолепии. Он поговорил с этим гаишником по-осетински. Разговор занял полминуты. Говорил только Батик. Гаишник отдал документы и проводил нас до машины. Я спросил, конечно, что он сказал гаишнику? Батик долго мялся.
— Это наши осетинские дела, зачем тебе? Это очень сложно…
Я настаивал, и тогда Батик произнес:
— Ну, ладно. Я ему сказал, чтобы он у того первого мента, которому я пятьдесят рублей дал, чтобы он нас пропустил, двадцать рублей забрал.
Я опаздывал. Мне надо было в МИД на Смоленской площади, прямо в это сложносочиненное архитектурное сооружение; туда, где я никогда не был; как раз туда, куда стремился попасть, можно сказать, всю жизнь. Оттуда, с высоты 18-го этажа, открывается захватывающий вид на движение в обе стороны по Новоарбатскому мосту. Я хотел попасть в МИД к 10.30 утра. К этому времени туда же, в МИД, на встречу с президентом страны должны были съехаться послы Российской Федерации из 130 стран мира.
Но я опаздывал. Ну куда еще человек не должен опоздать? Везде, кажется, можно. Но если тебя ждут 130 послов, которые приехали вовремя и не с улицы Маршала Соколовского, как ты, а из Мозамбика… В общем, я чувствовал личную ответственность за происходящее со мной и собирался быть там вовремя. И поэтому на набережной Москвы-реки не дотерпел до разворота в районе АЗС, качнул руль влево, удачно развернулся через две осевых и поехал в обратном направлении, чтобы через 300 м повернуть направо и уткнуться в нужную мне высотку.
Гаишник, конечно, стоял как раз там, где я развернулся, и потом утверждал, что долго махал полосатым жезлом, прежде чем сел на мотоцикл и бросился в погоню. Погоня эта была недолгой и эффективной. Я остановился.
Он хотел, чтобы я спорил с ним. Поэтому я соглашался. Я вел себя наперекор всем его тайным мыслям.
— Что за организация? — рассматривал он мою доверенность. — "Твердый знак"? Какой твердый знак? Сейчас будет мягкий. Вы знаете, почему я вас остановил?
Начинался этот трудный и, как иногда кажется, бессмысленный разговор со многими неизвестными, игра на нюансах человеческой психики, на его и моем искалеченных московскими колдобинами «это». И результатом этой игры должна была стать выигранная сумма. Кто сколько должен был выиграть? Я вообще не хотел выигрывать. Я хотел не проиграть. Сила, казалось, была на его стороне. Но на моей стороне была слабость. Он говорил, что я, наверное, думаю: там, где я развернулся, разрыв в сплошной разметке.
— Я предлагаю вернуться и посмотреть, раз у нас спорная ситуация, — предлагал он, испытующе глядя на меня.
— Я верю вам, инспектор, — пожимал я плечами, и он ничего не мог с этим сделать.
Дело не в том, что я хотел как-то заигрывать с ним. Наоборот, я хотел только, чтобы он ужаснулся мыслям, которые одолевают его, и пожирающей его алчности. А главное, я хотел в конце концов успеть на совещание с послами. И если бы я завелся и всеми правдами и неправдами заставил его составлять протокол, то, во-первых, опоздал бы, а во-вторых, рисковал бы лишиться прав. Совещание с послами того не стоило. Я ему так в конце концов и сказал.
— С какими послами? — удивился он. — Кто совещается?
— Путин, — сказал я. — Президент.
— Володя? — еще больше удивился он.
Тут я замер просто. Я понял, что попал на какого-то дальнего, а то и ближнего родственника президента страны.
— Вы что, знакомы с ним?
— Да было дело, — нехотя признался он.
— То есть не близко? — уточнил я.
— Это все-таки президент, — сказал он. — Как я могу быть близко? Но он просил меня Володей его называть.
— А что у вас с ним было?
— Да нарушил он как-то, и я его остановил. Так же, как и вас.
— Догнали, что ли?
— Конечно.
— А на чем же он ехал?
— Да какая-то иномарка несерьезная. Я еще удивился. И без охраны.
— Так, может, и не президент?
— Да что я, президента не узнал бы, что ли? — обиделся он. — Вылитый Путин. Он сам, кстати, подтвердил.
— А вы документы его смотрели?
— Зачем? — еще больше обиделся он. — Обижать человека недоверием не буду никогда понапрасну. Он сам спросил: "Вы что, не узнаете меня?"
— Так, может, двойник все-таки? Просто похож очень.
— Знаете что? Вот вам ваши документы и езжайте отсюда. И будьте аккуратнее, — зло сказал он. — А то ведь можно и без прав остаться.
Он сел на мотоцикл и очень быстро уехал. Я понимал: он боялся, что еще секунда — и я разрушу лучшую историю его жизни и он не сможет рассказывать внукам, как он решил не наказывать президента страны, когда тот сел за руль и нарушил правила дорожного движения.
А я в результате успел на совещание с послами и увидел на сцене, в президиуме, еще одного человека, очень похожего на президента страны.
