Отдать им Сибирь? Мол, подавитесь, черти, только отстаньте от нас и перестаньте окружать своими военными базами и враждебно настроенными государствами! Так ведь если бы можно было поверить, что это угомонит англосакский мир, но даже я в глубине души знал, что на том никто не остановится. Англосакс жил ненавистью, это был, как ни странно, его единственный источник силы, и он не успокоился бы, покуда не стер с лица земли и русский мир, и русское слово. А затем на смену русскому слову он нашел бы новое слово, которое непременно нужно было бы уничтожить, и тогда обрел бы очередной смысл существования.
Да, я много читал про историю России и мира в последнее время – все-таки Янино предательство не могло пройти бесследно для меня, не могло не подвигнуть меня совершить какой-то разворот, какое-то открытие обоих глаз на многомерную действительность. А чтение настоящей истории удивительно быстро очищает сознание, удивительно быстро смывает надуманный стыд за то, что в глубине души ты все ж-таки втайне любишь свою Родину и свое советское и царское прошлое.
– И те люди, как мой муж, как многие, кто сейчас осаждают военкоматы… – Голос Кати прервал мои мысли. – Откуда в них все это? Мне прежде казалось: то, чем жили наши волевые предки, красноармейцы, труженики тыла – все мертво, все осталось в прошлом, и подвиг их был напрасен, ибо они породили никчемных нас. Но все, что было в них, вдруг оказалось и в нас. Их дух не угас, их кровь не обратилась в воду. Ведь лишь только случилась война, как почти все люди нашей большой страны откликнулись, отозвались, и каждый такой голос слился в единой симфонии. Добровольцы рвутся на фронт, тыл помогает всем, чем может, люди собирают средства для помощи нашим бойцам. Мы почти те же, что и они. Я знаю, чувствую: мы можем, мы способны быть как они, мы сделаем все и намного больше того, что потребуется от нас.
После того, как я проводил Катю до дома, я долго не шел в метро, а все бродил по тихому, лишь местами хорошо освещенному парку. В темноте фонари казались яркими огнивами, рассекающими ночь своими медными лучами. Изредка на лавочках во мраке прятались подростки, которым было особенно сложно найти укромное место, где можно было бы поцеловать друг друга так, чтобы об этом не знали родители, которых они стыдились. И хотя летние ночи были прохладными, все же они были много теплее, чем зимой или осенью, и это было лучшее время для них, юных, наивных… детей. Дети! И у меня могли бы быть дети их возраста, если бы я не потратил молодость на поиск удобного человека для удобной жизни в удобной стране.
Откровения Кати явились для меня страшным ударом, ведь еще несколько часов назад я был уверен в том, что она одинока, глубоко несчастна, разочарована в любви и, стало быть, наконец, свободна, но все обернулось иначе: в каком невыносимо печальном свете предстали причины ее возвращения в Москву! Мне было жаль ее, жаль погибшей девочки и бабушки, и одновременно, как бы пошло это ни звучало, но я не могу лгать, особенно теперь, когда пишу эти строки – во всем хочется быть предельно откровенным – мне было жаль себя. Совсем недавно я уверовал, что судьба наконец вознаградит меня за бесплодные мытарства по чужбинам, за жизнь со злодейкой, исчадием Ада, за одиночество, за то, наконец, что я все-таки вернулся на Родину и, хотя и против воли, долго не покидал Россию. Но нет! На небесах были начерчены для меня совсем другие строки, совсем иная доля.
Отчаяние мое с каждом минутой росло, прозрение наступило столь болезненно, что сознание мутнело, казалось, тело не слушалось и готово было совершить все, что угодно – хоть выйти к дороге и броситься под первую же машину. Осознание того, насколько призрачен оказался мир, выдуманный мной или кем-то другим для меня, наконец снизошло на меня. Ложные цели, стремления, постулаты, дешевые лозунги, глупейшие псевдосмыслы, навязанные кучкой людей с такими же запудренными мозгами, как и у меня – все рассыпалось, как рассыпается темный, невесомый прах.
В ушах стучал неистовый ритм, ярость «Танца рыцарей» из балета «Ромео и Джульетта» Сергея Прокофьева обрушилась на меня, неожиданно задав тон всем последующим мыслям.
Не было никакого дивного безукоризненного мира, не существовало никакого спасительного Запада, ратующего за благо людей во всем мире. Всем в капитализме управляла жажда власти и денег, и только она одна. И если я готов был проклясть родную землю и простых людей, живущих на ней, ради «белых» людей Запада, помышляющих только о том, как бы облегчить собственную жизнь за счет папуасов Востока, кем, безусловно, они нас считали, то не являлся ли я полоумным, подлым, самонадеянным дураком и ничтожеством одновременно?
Во всех западных странах, где бы я или мои друзья ни были, люди кляли власть, медицину, образование, везде находились недовольные своей жизнью. И всегда, в любом самом богатом и красивом городе, лишь только отъедешь вглубь, где живут не приезжие, а исконное население – взору представали трущобы с полуразрушенными заброшенными домами, с рассыпавшимися крышами и сгнившими заборами, всюду люди жили в бедности, если не сказать, нищете. Всюду зимой не топили дома и квартиры, жили в куртках и сапогах, спали во флисовых пижамах с капюшонами, мирились с плесенью, мгновенно размножавшейся в зимние месяцы в студеных и влажных помещениях. Везде метро было грязным и убогим, и везде в нем встречались бомжи или одурманенные наркотиками существа. Простые люди ходили в самой дешевой текстильной обуви, но и она была изношена настолько, что вся покрывалась дырами, но это никого не смущало. Что уж говорить о тесном и неразличимом почти сплетении преступного мира с полицией!
Но только у нас, где также не все было совершенно и отлаженно, но где была система ОМС, работающая по-разному, но все же стремившаяся стать лучше, чем она была сейчас и лучше, чем во времена СССР, где было бесплатное высшее образование, где был развит общественный транспорт, чистый и опрятный, где строились крупные фермы и предприятия, новые школы и больницы, где наконец-то был полностью закрыт внешний долг, а следовательно и сброшена почти вековая зависимость от США (чего никак нельзя было сказать о множестве других стран), где и женщины, и мужчины были чистыми и нарядными, только у нас людей учили не просто не любить, а люто ненавидеть свою собственную страну!
Учили ненавидеть свое великое прошлое, даже время Великой победы над фашизмом – и его учили презирать, учили ненавидеть солдата Красной Армии, глумиться над его самопожертвованием, над его подвигом. Внушили нам ненависть к городу Сталинграду, заставили переименовать его, чтобы из памяти нашей стерлось самое имя неприступной твердыни и связанного с ним имени вождя, приведшего страну к огромным достижениям и великой победе. Меж тем даже преступник Гитлер признавался, что отчаянно стремился захватить Сталинград не только потому, что это был промышленный узел на Волге, но и потому, что таким образом он нанес бы удар, оплеуху по имени самого Сталина. Не потому ли фашист ослеп и оглох, и опрометью бросился в заранее уготовленную для него ловушку, не потому ли, одурманенный запахом предстоящего глумления над именем Сталина, он прозевал то, как всего за несколько дней вокруг него плотной стеной сомкнулись советские войска?.. Они учили нас, как жить, а мы… мы позволяли им это делать!
Они учили ненавидеть русских гениев, доставали грязное белье великих русских художников, писателей, композиторов, ученых, вождей, то преумножая их недостатки, то и вовсе выдумывая события, которых никогда не было и быть не могло, лишь бы очернить, охаять наше культурное достояние.
И все-то у нас было из рук вон плохо, и все-то мы делать не умели, и во всем мои бывшие соратники, да и я, чего греха таить, кричали, что мы ничего не можем сами, и что кто-то должен прийти с запада и научить нас, как жить. Научить, как снимать фильмы, как строить образование, как лечить больных, какие законы принимать, где и что закупать, и какие заводы и атомные электростанции разрушать, а какие позволительно оставлять, как будто так и должно быть устроено в разумном мире, где все подчиненно чьей-то чужой инородной воле, но только не воле самого народа, не даже воле его отдельных представителей. Так разумно, так правильно, но кто, кто сказал, что именно так правильно и именно так разумно? Кто поставил западного человека выше человека любой другой национальности или расы? Кто? Как если бы прежде мы на русской земле не умели строить электростанций, возводить заводы, обучать поколения умнейших детей (которые продолжают, меж тем, выигрывать все международные олимпиады), лечить больных, разрабатывать собственные лекарства, снимать лучшее в мире кино, писать лучшие в мире книги.
