Неужели он и теперь не расколется, после всего, что Катерина знала, неужели продолжит упорствовать, уверять ее, что он не лгал ей тогда? Казалось, это было невозможно, но Александр сохранял самообладание настолько натурально, будто он действительно был честен перед ней.
– Я же говорю: ничего не скрываю, весь как на ладони пред тобой. В моей жизни были ошибки и промахи, но теперь я хочу искупления, я хочу все изменить, все. Но это было бы невозможно без тебя, ты луч света, что влечет меня за собой и вызволяет из буржуазного мрака. Для тебя я готов переродиться, перевоплотиться…
Казалось, и камень дрогнул бы перед столь пламенными и возвышенными речами, Александр упивался собственной мольбой, ни на мгновение не сомневаясь, что убедит Катерину, но на удивление она оставалась непоколебима.
– Уже слишком поздно, я приняла решение.
Если прежде голос Кати звучал возмущенно, и вся она была полна, пусть и гнева, но и страсти, то теперь губы ее роняли столь холодные, чужие звуки, будто она собиралась покинуть комнату с омертвевшим телом, а не живым человеком, который испытает чудовищную боль после ее ухода. Отчужденность Катерины взвинтила нервы в Александре, и он вскочил, сделал несколько шагов навстречу к ней. Когда он говорил, то говорил так искренне, так правдиво; столько надрыва, столько переживания было заключено в его порыве, в хриплом голосе, во всем его облике, что Катерина все же на мгновение усомнилась в своих суждениях, замешкалась в дверях.
– Неужели ты и мысли не допускаешь, что совершаешь ошибку?! – Воскликнул он.
– Ах! – Вдруг воскликнула Катя. Ее будто осенило, и она вернулась, сделав несколько шагов обратно в комнату. – Так вот в чем все дело. Теперь я поняла. Немыслимо! Непостижимо!
– Что? Что ты поняла? Все-таки любишь? – Вдохновленный столь стремительным поворотом событий Александр чуть не заключил ее в свои объятия, но Катерина грубо пресекла его поползновения.
– Для тебя это все… игра! Жена хорошо устроилась в Майами, поток средств течет к ней непрерывно, и она закрывает глаза на все твои похождения. Ты беспутствуешь здесь без меры, но с годами тебе такая жизнь, казавшаяся прежде разнообразной, стала претить. И вот ты решил испытать что-то новое, так сказать, острые ощущения, решил представить себя честным человеком, служащим на благо своей страны, заодно связаться с такой невинной дурехой, как я. Ты будто погрузился в свои юные годы, когда в тебе клокотали безудержные страсти, но теперь внутри тебя замерла пустота, и то, что ты показываешь мне так живо, так трепетно – все вздор, это лишь подражание правде, но не истинное лицо ее. Именно поэтому ты все время отталкивал меня, я постоянно чувствовала подвох, ум не знал, за что зацепиться, но сердце, сердце… не обманешь!
– А если… если все же ты совершила ошибку, чудовищную, жестокую, глупейшую в своей жизни… Подумай, от чего ты отказываешься, от какого предложения… быть моей женой. МОЕЙ!
– Я в игры – не играю. – Катерина развернулась и пошла прочь.
Уже в дверях ее настигли его насмешливые оскорбления.
– Какая же ты дрянь! Ничтожество! Могла быть королевой, хоть на несколько месяцев почувствовала бы себя кем-то, а так… всю жизнь проживешь в нищете и безвестности.
Тень изумления пробежалась по лицу Кати, она хотела было что-то ответить, рот ее чуть приоткрылся, но она сдержала порыв, лишь насмешливая улыбка заиграла на ее губах – это было последнее, что он увидел. Она убежала. Да, он своими оскорблениями доказал, что она была права, во всем права, даже в самом непроверенном, в том, где Катя мыслила наугад, наощупь, повинуясь одному своему чутью, столь сильному от природы.
Такси ждало ее возле подъезда, и вскоре она уже ехала домой. Ворох листьев, смешанных с оборванными ливнями и ветрами розовыми цветками яблони, поднялся в воздух и разметался по дороге, так празднично и счастливо ворожа над машиной, словно кто-то где-то что-то выиграл или хотя бы… не потерял.
После возвращения в Москву Катерина так и порывалась позвонить или хотя бы написать Дмитрию, потому что чувствовала каждой клеточкой своего существа, что за две недели, проведенные вместе, он полюбил ее. Но всякий раз, как рука тянулась к телефону, она замирала, будучи не в силах отправить ему единого слова. Если бы Дима желал того, он написал бы сам, сам позвонил, разве не так? А затем другой голос твердил ей: быть может, он был уверен в том, что она не захочет продолжать общение, быть может, его нужно было приободрить, и если она сама сделает первый шаг, то уж Дима непременно сам будет писать и звонить…
Но и тогда Катя останавливалась: какое будущее было у их отношений, когда она жила в Москве, а он служил в Донецке? Он не оставит родной город, а она… разве оставит Москву, точку притяжения людей со всех русских городов?
Несколько томительных дней прошло как в бреду, Катя должна была готовиться к новой поездке, новым летним выступлениям, как вдруг, ровно через неделю после их последней встречи, Дима позвонил ей. Разговор вышел неловким, казалось, оба с трудом подбирали слова, пока вдруг он не заговорил о том, чтобы она приехала к ним с Матреной в гости. Это было настолько решительно, настолько прямо и откровенно, что Катя растерялась и даже не смогла сразу отказаться.
– Да как же это? Где я буду жить?
– Да ведь у меня в квартире живет Матрена с моей мамой, и когда я приезжаю, мы живем с ними втроем. Но у меня большая площадь, новый дом, хороший ремонт. Тебе места точно хватит, не волнуйся.
Катя, ничего не ответив, потрясла головой, будто стряхивая с себя самый образ ее возможного приезда к ним.
– Я… подумаю, хорошо… Надо будет отпуск на это выделить, понимаешь? Я обычно к маме езжу в отпуск. В этом году, правда, будут поездки в Сибирь, и родителей все равно увижу.
– Тем более. Видишь, как все удачно складывается.
«Удачно складывается! – Вихрь противоречивых мыслей поднялся в ней. – Не того ли я хотела? Не того ли ждала? Но как он мог так прямо предложить мне жить с ним вместе? А что ему еще оставалось делать? Он человек военный, прямолинейный, он привык действовать, а не болтать, не тратить время впустую. Если он чего-то хочет, то говорит об этом в лоб, а не намеками, за которыми обычно скрывается лишь полуправда.»
Столь неожиданное и самонадеянное предложение, которое должно было оттолкнуть и оскорбить ее, вдруг, против воли самой Кати, очаровало ее. Много ли раз в жизни она совершала безумные поступки и поддавалась порывам, идущим из самого сердца? Так почему не сделать так сейчас, почему не ринуться вниз головой с моста прямо в бурную реку столь прозаических и одновременно столь страстных отношений? В конце концов, поездка ни к чему не обязывала ее, ведь в квартире жила семья Димы, стало быть, она могла приехать и, если ей что-то не понравится, просто уехать в гостиницу.
Именно так он и сказал впоследствии, и не раз, когда стал настойчиво, пусть и учтиво, спрашивать, когда же Катя приедет в Донецк.
Так начались самые страстные отношения в жизни Катерины. Война, недели разлуки, грохот оружия по ночам, перестрелки, неизвестность затуманенного как никогда будущего, угроза гибели любого из них, необыкновенно талантливая Матрена, как будто родная дочь самой Кати, расстояние между ними, самая невозможность отношений, запретность их любви – лишь подогревала и без того сметающие все на своем пути чувства. Каждый час, проведенный вместе, был словно силой вырван из когтей скупой судьбы, оттого был так дорог, оттого так пронзителен. Никогда прежде ни Катерина, ни Дмитрий не испытывали ничего подобного.
Так объяснила свой поступок сослуживцам и руководству Катерина, когда подала заявление на увольнение, спустя всего несколько месяцев отношений с Димой. Очень скоро она окончательно переехала в Донецк, где и вышла замуж. Именно поэтому мне сказали тогда в консерватории, что Катя живет в другой стране, имея в виду Донецкую Народную Республику, куда она уехала вслед за мужем; мне не солгали тогда, однако же и не сказали всей правды, отчего обрекли меня на бесплодное самокопание и беспочвенные мысленные обвинения Кати в лицемерии.
