— У вас все получится. Я знаю. Увидимся в пять.
И он выплыл из комнаты.
Я повернулась к Марджи и прошипела:
— Я ухожу.
— Нет, ты остаешься, — прошипела она в ответ.
— Он собирается устраивать какое-то фрик-шоу. Особенно если учесть, что ему он наговорил то же самое, что и мне. «Если хочешь злиться, злись. Заткни ее. Обзови ее шлюхой!» Я буду выглядеть идиоткой…
— Обратного хода нет, — сказала Рита, схватив меня за запястье и крепко сжав его. — Жребий брошен. И ты сделаешь то, что…
Я встала. Рита силой усадила меня обратно.
— Ханна, это твой единственный шанс восстановить справедливость. Если ты сейчас уходишь, cause celebre[69] умножается на десять. Ты идешь на программу — у тебя появляется шанс закрыть это дело, вернуться в прежнюю жизнь. Что ты выбираешь?
Вмешалась Марджи:
— Если ты посмеешь уйти, я умру на месте, и мой призрак будет преследовать тебя до конца твоих дней.
— Это не смешно, — сказала я.
— А я и не шутила.
Вернулась Джеки — все с той же планшеткой и восклицательными знаками, которые так и сыпались из нее.
— Момент истины, Ханна! Готова к бою?
Я с трудом поднялась, испытывая головокружение. Если бы я упала в обморок, если бы мне стало дурно…
Я бы никогда не простила себе этой минутной слабости.
— Я готова, — твердо сказала я.
Марджи взяла меня за руку:
— Ты справишься.
Я последовала за Джеки в студию. По дороге она сказала:
— Мы не можем пригласить вашу группу поддержки, поскольку Хосе категорически против посторонних лиц в студии — только съемочная бригада и участники. Но в зеленой комнате установлен монитор, и они смогут наблюдать за происходящим.
Декорации были очень простыми. Высокий стул наподобие трона для ведущего, два узких кресла друг против друга по обе стороны низкого столика. На голубом заднике красовался логотип «ХОСЕ!». Ко мне подошел звукорежиссер с беспроводным микрофоном, закрепил его на лацкане моего пиджака и попросил спрятать аккумуляторную батарейку во внутренний карман. Мне показали мое кресло, и я села, пару раз меняя позу ног, чтобы расположиться поудобнее. Подоспела гримерша, подправила огрехи в макияже, проявившиеся в последние полчаса. Я закрыла глаза, пока она припудривала мне щеки и нос. Когда я открыла их, передо мной сидел Тобиас Джадсон. Я невольно дернулась. Вблизи он выглядел еще более кряжистым, чем на фотографии. Сейчас ему как раз припудривали лысую макушку, и в стеклах его очков без оправы отражались блики света. Наши глаза встретились на мгновение. Он поприветствовал меня коротким кивком головы. Я кивнула в ответ, и мы оба отвернулись. На столике перед Джадсоном лежали две книги — его автобиография и Библия.
Вышел Хосе Джулиа, за ним хвостом увивались его личная гримерша и режиссер, нашептывающий ему на ухо последние инструкции.
— Понял, понял, — сказал Джулиа, взгромоздившись на свой трон. Он заглянул в записи, проверил звук, попросил приблизить телесуфлер на пару футов, сверил часы. На своих гостей он не обращал никакого внимания.
Когда режиссер дал команду тридцатисекундной готовности, Джулиа удостоил нас взглядом, широко улыбнулся и сказал:
— Шоу начинается!
— Двадцать секунд, десять секунд, пять, четыре, три, две…
Вспыхнули огни, режиссер подал сигнал Джулиа, который уставился прямо в камеру и начал читать с телесуфлера.
— Добрый вечер, Америка! Сегодня в нашей программе — проклятие тучной женщины, чей роман с персональным тренером закончился убийством. И что бывает, когда падчерицы выходят замуж за своих отчимов? Но прежде… представьте, что у вас был запретный роман с мужчиной тридцать лет назад — и вы же помогли своему возлюбленному бежать из страны, в то время как его разыскивало ФБР. Представьте, что этот человек, ныне пересмотревший собственные убеждения, пишет книгу о своем прошлом, вытаскивая тот самый скелетик из вашего шкафа. Как бы вы отреагировали на это? Вот с такой дилеммой столкнулась Ханна Бакэн, замужняя учительница из штата Мэн, чье прошлое разворошил в своей новой книге ведущий радийного ток-шоу из Чикаго Тобиас Джадсон. И Ханна всерьез оспаривает версию Тоби, утверждая, что он силой втянул ее в эту авантюру… между тем Тоби пишет, что она была так влюблена в него, что не колеблясь вызвалась помочь ему бежать от правосудия. Что ж, друзья, у нас классическая ситуация: его слово против ее слова, — и сразу после рекламной паузы мы сможем выяснить, кто же здесь говорит правду. Оставайтесь с нами!
Свет в студии опять погас.
— Тридцать секунд! — скомандовал режиссер.
Джулиа снова игнорировал нас, потягивая воду. Я посмотрела в сторону Джадсона. Я видела, что он наблюдает за мной, отмечая мою нервозность. Он адресовал мне легкую сардоническую усмешку, словно говоря: я тебя сделаю.
— Десять секунд, пять, четыре, три, две…
Вспыхнули прожектора.
— И снова здравствуй, Америка! В правом углу нашей студии Тоби Джадсон, известный радиоведущий из Чикаго и автор книги «Я больше не марширую». В левом углу Ханна Бакэн, школьный учитель из штата Мэн, жена, мать двоих взрослых детей. Это ее роман с Джадсоном стал новостью национального масштаба в свете любовной связи ее дочери со знаменитым доктором Марком Маккуином и последующим исчезновением девушки. Мы говорили о деле Элизабет Бакэн в нашей предыдущей программе. Прежде чем мы начнем, Ханна, позвольте просто спросить: как вы считаете, доктор Марк Маккуин мог причинить вред вашей дочери?
Рита предупреждала, что этот вопрос обязательно прозвучит, так что я точно знала, как на него реагировать.
— Видите ли, Хосе, — сказала я, устанавливая пресловутый визуальный контакт. — Каждый из родителей, кто нас сейчас смотрит, знает, что нет ничего страшнее, чем пропажа твоего ребенка. И пока моя дочь не будет найдена живой и невредимой, моя жизнь будет омрачена трагической неизвестностью. Я должна верить, что она по-прежнему жива и ее здоровью ничего не угрожает.
— Но все-таки, как вы думаете, доктор Маккуин может быть причастен к ее исчезновению?
— Это вопрос к полиции, Хосе.
— Но полиция по-прежнему считает Маккуина главным подозреваемым в деле. Тоби Джадсон, зная о той боли, которую сейчас испытывает Ханна Бакэн в связи с пропажей дочери, вы полагаете, это подходящий момент для публикации вашей книги?
Широкая улыбка Джадсона в сторону Хосе Джулиа.
— Хосе, позвольте мне с самого начала нашего разговора сказать о том, что мое сердце переполнено сочувствием к Ханне Бакэн в связи с ее трагедией, и я каждый день молюсь за счастливое возвращение Элизабет домой. Но я также должен отметить, что у меня никогда не было намерений раскрывать имя миссис Бакэн как женщины, которая помогла мне бежать в Канаду. В книге я вывел ее под псевдонимом…
— Но наверняка вы знали, что кто-нибудь да вычислит прототипа…
— Псевдоним был предназначен для того, чтобы защитить ее личность. Если вы хотите показывать пальцем, Хосе, вам следует начать с Чака Канна, который и раскрыл тайну на своем веб-сайте.
— И все-таки вы были непримиримым радикалом шестидесятых, не так ли?
Еще одна снисходительная улыбка от Джадсона.
— Я бы сказал, самым упертым из твердолобых левых, — ответил он и тут же начал объяснять, что за обстоятельства привели его в Мэн, рассказывать про то, как мой отец направил его ко мне, потом про coup de foudre, младенца в кроватке, на глазах у которого мы занимались любовью (Хосе особенно понравилась эта деталь), и, конечно, как я настояла на том, чтобы отвезти его в Канаду.
— Довольно насыщенная история, Тоби, — сказал Джулиа. — Адюльтер. Радикализм шестидесятых. Пособничество серьезному преступлению. Любовь с первого взгляда. Ночной марш-бросок через границу. Неудивительно, что ваша книга уже стала бестселлером! Ханна Бакэн, что ваш муж думает обо всем этом?
— Понятное дело, он расстроен, — сказала я, глядя ему в глаза.
— Настолько расстроен, что ушел от вас после тридцати лет брака.
Я уже была близка к тому, чтобы закусить губу.
— Боюсь, так оно и есть, Хосе.
— И никаких шансов на примирение, поскольку теперь он живет с вашей лучшей подругой? Или, вернее сказать, бывшей лучшей подругой? Никогда не думал, что в Портленде, штат Мэн, бушуют страсти, как в Пейтон-плейс[70]! Но если серьезно, Ханна, что вы думаете о представленной Джадсоном истории вашего любовного романа?
— В ней полно лжи и искажения фактов. Но самой большой ложью…
Джулиа перебил меня:
— Да ладно, ведь ваш отец действительно направил его к вам?
— Да.
— И вы запали на него, верно?
— Это было временное увлечение…
