Сутки назад я бы назвал Марсело и Густаво. Но Марсело впал в отчаяние, а Густаво почти ослеп на солнце. Поэтому я принялся изучать остальных. Фито Штраух показал свою смелость во время первой вылазки в горы, заслужил наше уважение своим спокойствием и рассудительностью. Он был одним из первых кандидатов в моем списке. Так же как и Нума Тур- катти. Хотя мы его почти не знали до крушения, он быстро завоевал наше расположение. Он с огромной заботой ухаживал за ранеными. По-моему, Нуму любили все.
Вторым кандидатом был Даниэль Маспонс, который ходил в горы вместе с Густаво. Думал я и о Коко Николиче, человеке самоотверженном и рассудительном. Антонио Визинтин, Рой Харли и Карлитос Паэз были здоровые и крепкие ребята. И Роберто — человек яркий, но со сложным характером.
Роберто был сыном знаменитого в Монтевидео врача-кардиолога. Будучи человеком одаренным, он привык жить по собственным правилам. В школе он слыл хулиганом, его мать вечно вызывали к директору. «Христианские братья», надеясь приучить его к порядку, взяли его в свою команду. Он был левым форвардом, а Панчито правым, но если Панчито умело скользил к зачетной зоне, то Роберто всегда шел напролом. Не самый лучший игрок, Роберто был малым крепким, и его прозвали Мускулом.
Из-за упрямства Роберто дружить с ним было трудно, он бывал и жесток, и бестактен. Он мог наплевать на решение команды и действовал всегда по собственному усмотрению. Из- за своей резкости он часто ввязывался в драки. Но я его уважал. Именно он сообразил, как лучше всего помогать раненым, и многие из тех, кто мог бы погибнуть, теперь почти выздоровели. Именно Роберто понял, что чехлы с сидений можно использовать как одеяла, и он же придумывал, как делать подручные инструменты из любых обломков.
Изобретательность Роберто могла пригодиться. Кроме того, я ценил его трезвый взгляд на вещи. И главное, Роберто был самым решительным из всех, кого я знал. Я понимал, с Роберто будет нелегко, но его упрямство отлично дополнит мою интуицию. И я решил, что позову с собой Роберто.
Как-то раз, оставшись с ним наедине, я спросил, пойдет ли он со мной.
— Ты что, спятил, Нандо? Ты посмотри на эти горы. Представляешь, какие они высокие?
Я взглянул на вершину:
— Ну, раза в два или в три выше, чем Пан-де-Азукар, — сказал я, имея в виду самую высокую «гору» в Уругвае.
— Не пори чушь! — фыркнул Роберто. — На Пан-де-Азукар снега нету. У нее высота всего пятьсот метров. А эта гора раз в десять выше.
— У нас нет другого выбора, — ответил я. — Мы должны попробовать. Я для себя все решил. Я пойду на вершину, Роберто, с тобой или без тебя.
— Ты видел, что стало с Густаво? А они ведь прошли только половину пути.
— Мы не можем здесь оставаться. И ты это прекрасно понимаешь. Нам нужно выбираться отсюда как можно скорее.
— Нет! — с жаром сказал Роберто. — Все нужно тщательно продумать. До мельчайших деталей. Как мы пойдем? По какому склону? В каком направлении?
— Я думаю об этом все время, — сказал я. — Нам понадобятся еда, вода, теплая одежда…
— Нужно правильно выбрать время. Надо подождать, пока погода наладится.
— Но если мы будем ждать слишком долго, мы ослабеем окончательно.
Роберто задумался.
— Мы можем погибнуть…
— Возможно, — ответил я. — Но если мы останемся здесь, то погибнем наверняка. Роберто, один я не справлюсь. Прошу тебя, пойдем вместе!
Роберто пристально посмотрел на меня. А потом взглянул на самолет.
— Пошли в салон, — сказал он. — Ветер усиливается.
В последнюю неделю октября мы решали, кто войдет в группу, которая отправится через горы за помощью. То, что иду я, понимали все — чтобы оставить меня, им пришлось бы приковать меня к скале. Роберто идти согласился. А еще в нашу команду вошли Фито и Нума. Все остальные стали называть нас «исследователями». Было решено, что нам увеличат рацион — чтобы мы накопили сил. Нас одевали теплее, выделили нам лучшие места для ночлега и освободили от повседневных обязанностей. Нам надо было окрепнуть и подготовиться к походу.
Настроение у всех потихоньку улучшилось. Мы провели в горах уже две недели, у нас был план действий, мы теперь надеялись только на собственные силы. Мы верили, что самое ужасное позади. Верили в то, что нам суждено выжить. Вечером 29 октября перед сном многие из нас об этом и думали.
Ночь была ветреная, но я прикрыл глаза и довольно скоро задремал. А потом вдруг проснулся — испуганный и растерянный. Грудь мне сдавило. Лицо мое покрывало что-то холодное и мокрое. Через несколько секунд я наконец догадался, что случилось: с гор сошла лавина, и самолет оказался погребен под снегом. Я услышал глухой скрип — это снег оседал под собственным весом, накрыв меня, как могильной плитой. Я пытался пошевелиться, но тело будто было замуровано в бетон. Я не мог даже пальцем пошевелить. Снег забил мне рот и ноздри, стало нечем дышать.
«Пришла смерть, — спокойно подумал я. — Теперь я узнаю, что там, по ту сторону». Я не кричал, не пытался высвободиться. Просто ждал, и, когда я осознал свою полную беспомощность, на меня снизошел покой. Я покорно ждал смерти.
И тут вдруг чья-то рука сгребла снег с моего лица и меня втянули назад, в мир живых. Кто-то откопал меня из-под снега. Я выплюнул забивший рот снег, судорожно вздохнул.
— Кто это? — услышал я крик Карлитоса.
— Это я, Нандо, — пробормотал я.
Я услышал над собой шум, крики, плач.
— Откапывайте лица! Им нечем дышать!
— Коко! Где Коко?
— Помогите!
— Марсело кто-нибудь видел?
— Сколько их? Посчитайте всех!
Суета продолжалась несколько минут, затем все стихло.
Меня наконец откопали всего, и я выбрался из снежного кокона. Тускло мерцал огонек зажигалки в руке Панчо Дельгадо. Кто-то лежал без движения. Некоторые, пошатываясь, поднимались — как зомби из могил. Хавьер стоял на коленях и держал в руках Лилиан. Голова ее безжизненно повисла, и я понял, что она мертва. Хавьер зарыдал.
Я посмотрел на остальных. Кто-то плакал, кто-то просто безучастно смотрел в пустоту. Поначалу никто не мог произнести ни слова. Потом наконец мне все рассказали.
Рой Харли проснулся оттого, что услышал грохот в горах. Через несколько секунд лавина смела перегородку в хвосте салона, и Рой с ужасом увидел, что все, кто спал на полу, погребены под снегом. Он бросился разгребать снег и вскоре откопал Карлитоса, Фито и Роберто. Они принялись ему помогать, но всех спасти не успели. Мы потеряли многих. Марсело был мертв. Погибли Энрике Платеро, Коко Николич и Даниэль Маспонс. Карлоса Рока и Хуана Карлоса Менендеса придавила рухнувшая перегородка. Не стало Диего Шторма и Лилиан.
Смерть друзей потрясла нас. Мы позволили себе поверить, что опасность миновала, но теперь мы поняли — она подстерегает нас каждую минуту. Даниэль и Лилиана лежали в нескольких сантиметрах от меня. Я вспомнил маму и Сюзи, которые сами выбрали, куда сесть. Вспомнил Панчито, который поменялся со мной местами за несколько минут до катастрофы. Эта случайность пугала и злила меня: ведь если смерть действует наобум, значит, сколько человек ни решай, сколько ни планируй, защититься он никак не может.
Немного оправившись, мы перетащили погибших в конец салона, где снег был глубже всего. Живым осталась только небольшая площадка перед кабиной. Девятнадцать человек сбились в кучу там, где могли разместиться человека четыре. Мы были с головы до ног в снегу, он начал таять, и вся наша одежда промокла насквозь. Хуже того, все наши пожитки оказались погребены под снегом. У нас не было ни одеял, ни подушек, ни обуви. Здесь было так мало пространства, что нам приходилось сидеть, уткнув подбородок в колени. Пытаясь устроиться поудобнее, я почувствовал, как подкатывает паника. Мне нестерпимо хотелось кричать во весь голос. Я пытался представить, сколько снега может быть над нами. Метр? Пять метров? Неужели мы погребены заживо? Неужели «фэрчайлд» стал нашим гробом? Снег приглушал все звуки, в самолете стояла тяжелая тишина, и наши голоса подхватывало эхо — как будто мы были на дне колодца. Теперь я понимал, что значит оказаться в подводной лодке на дне океана.
Следующие несколько часов были самыми мучительными. Хавьер горько оплакивал Лилиану, да и все остальные переживали смерть тех, кто стал им близкими друзьями.
Вскоре многие начали чихать и кашлять, и я понял, что нам не хватает воздуха — снег перекрыл его доступ. Если мы не пробьемся наружу, то задохнемся. Я нащупал конец алюминиевого шеста, который торчал из-под снега. Не раздумывая я схватил его и, как копьем, стал тыкать в потолок. Я наносил удар за ударом и наконец сумел пробить фюзеляж. Я просовывал шест все дальше, и наконец проткнул толщу снега.
Все оказалось не так уж и плохо. Над нами было чуть больше метра снега. Через дыру, которую я проделал, в салон начал поступать свежий воздух. Дышать стало свободнее. И мы попытались уснуть.
