Кохе до последнего отказывался есть человечину, он чудовищно исхудал, его организм уже не мог сопротивляться болезни. У него была повреждена нога, рана загноилась, и все ноги покрылись волдырями.
Рою Харли было и того хуже. Он тоже не мог заставить себя есть человечину, и скоро от него остались кожа да кости. Он еле передвигал ноги. Он находился на грани истерики, вздрагивал, услышав малейший шум, плакал по самым пустячным поводам.
Многие из наших друзей ослабли, особенно Мончо Сабелла, Артуро Ногуэйра и Рафаэль Экаваррен. Но Рафаэль не утратил бойцовского духа. А вот Артуро совсем притих.
— Как ты себя чувствуешь, Артуро? — спросил я.
— Мне очень холодно, Нандо, — ответил он. — Боли почти нет. Я просто не чувствую ног. И дышать тяжело. — Голос у него был тихий, но глаза сверкали. Я наклонился к нему. — Я чувствую, что становлюсь все ближе к Господу. Я чувствую его любовь, Нандо. Эта любовь настолько безгранична, что мне хочется плакать.
— Надо держаться, Артуро.
— Думаю, мне недолго осталось, — сказал он. — Меня так и тянет к Нему. Скоро я увижу Господа и узнаю ответы на все наши вопросы.
— Принести тебе воды, Артуро?
— Нандо, я хочу, чтобы ты запомнил одну вещь: даже здесь, в этом кошмаре, наша жизнь имеет смысл. Даже если мы отсюда не выберемся, мы все равно можем любить наших близких и друг друга. Даже здесь стоит жить.
Он говорил об этом серьезно и даже торжественно. Я молчал — боялся, что, если заговорю, мой голос дрогнет.
— Расскажи моим родным, как я их люблю, хорошо? — попросил он. — Все остальное для меня уже не важно.
— Ты сам им это скажешь, — ответил я.
Артуро только слабо улыбнулся:
— Я уже готов, Нандо. Я покаялся перед Господом. Душа моя чиста.
— Ты ли это, Артуро? — рассмеялся я. — Ты же не верил в Господа, который отпускает грехи.
Артуро посмотрел на меня и грустно усмехнулся:
— Перед смертью на все смотришь иначе.
Всю первую неделю ноября Артуро слабел и словно отдалялся от нас. Его лучший друг Педро Альгорта не отходил от него: давал ему пить, согревал его, как мог, молился с ним вместе.
Однажды ночью Артуро тихо заплакал. Педро спросил, отчего он плачет, и Артуро сказал:
— Я плачу, потому что я уже совсем близко от Господа.
На следующий день у него началась лихорадка, и двое суток он был в бреду и лишь изредка приходил в сознание. В его последнюю ночь мы переложили его из гамака на пол, чтобы он мог спать рядом с Педро, и под утро Артуро Ногуэйра, один из самых отважных людей, кого я когда-либо знал, тихо скончался на руках своего лучшего друга.
Утром 15 ноября Нума, Роберто, Тинтин и я стояли у самолета и смотрели на долину, которая простиралась на восток. Мы были готовы к походу. Хоть Нума и пытался это скрыть, я видел, что ему очень тяжело. После лавины он заставлял себя есть, но, как и Кохе, мог проглотить всего несколько крохотных кусочков — больше его желудок не принимал. За несколько ночей до этого кто-то случайно наступил ему на ногу. На ноге тут же появился огромный синяк. Когда Роберто увидел, как опухла нога, он посоветовал Нуме никуда не ходить. Нума уверил Роберто, что беспокоиться не о чем, и отказался оставаться в лагере.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил я его, когда мы взяли вещи и попрощались с остальными.
— Пустяки, — сказал Нума. — Нога почти не болит.
Мы начали спускаться вниз по склону. Было прохладно, но ветерок дул слабый. Я с недоверием относился к идее идти на восток, но все равно был рад наконец покинуть наш лагерь. Поначалу мы шли довольно быстро, но где-то через час небо потемнело, резко похолодало и поднялась метель.
Понимая, что дорога каждая минута, мы зашагали назад, и только успели забраться в самолет, как начался настоящий буран. Мы с Роберто отлично понимали, что, разразись буран двумя часами позже, и в живых мы бы не остались.
Такого бурана за все время, которое мы провели в Андах, еще не было. Мы оказались запертыми в самолете на два долгих дня. Роберто все больше беспокоила нога Нумы. Ран было две, и обе они раздулись, как бильярдные шары. Роберто обрабатывал раны, но стало ясно, что в поход Нума идти не может.
— Тебе придется остаться, — сказал Роберто.
И впервые за все время Нума вспылил.
— С ногой у меня все в порядке, — заявил он. — Я не останусь в лагере!
Роберто взглянул на Нуму и сказал твердо и сурово:
— Ты слишком слаб. Ты будешь нас тормозить. Взять тебя мы не можем.
— Нандо, хоть ты скажи! — обратился ко мне Нума. — Я все выдержу. Не оставляйте меня.
Я покачал головой:
— Извини, Нума. Я согласен с Роберто. Тебе не надо никуда идти.
Все остальные с нами согласились. Я видел, он очень хочет уйти с нами, но надеялся, что у него хватит выдержки.
Наконец 17 ноября выдалось ясное, спокойное утро. Роберто, Тинтин и я без лишнего шума собрались и снова отправились в путь.
Я шагал и слышал только, как хрустит у меня под ботинками снег. Роберто, который тащил сани, вырвался вперед, и часа через полтора раздался его крик.
Он стоял на снежном холме и показывал на что-то. Подойдя поближе, мы поняли, что метрах в пятистах от нас лежит хвост «фэрчайлда».
Добрались мы до него за несколько минут. Повсюду валялись чемоданы, а в них — настоящие сокровища: носки, свитера, теплые брюки. Мы с радостью сорвали с себя вонючие лохмотья и переоделись в чистое.
В обломках самолета мы нашли еще чемоданы с одеждой. А также ром, коробку шоколада, немного сигарет и фотоаппарат с пленкой. Кухонный отсек самолета располагался в хвосте, так что мы нашли пирожки с мясом, которые немедленно съели, и заплесневелый сандвич — его мы оставили на потом.
Мы так обрадовались свалившемуся на нас богатству, что чуть не забыли про батареи для радиостанции, о которых нам говорил Карлос Рок. Мы довольно быстро их обнаружили. Они оказались больше, чем я рассчитывал. Еще мы нашли несколько ящиков из-под кока-колы, из которых развели костер. Роберто поджарил немного мяса, и мы быстро его съели. С сандвича мы соскребли плесень и съели тоже. Когда спустилась ночь, мы расстелили в багажном отсеке одежду из чемоданов и улеглись спать.
Роберто поколдовал с проводами, свисавшими со стен, подсоединил батареи к лампочке, и впервые за все это время мы после захода солнца наслаждались светом. Мы почитали журналы, оказавшиеся в багаже, и я сделал несколько снимков Роберто и Тинтина. Я решил, что, если мы умрем, может, кто-то найдет фотоаппарат и проявит пленку, и тогда наши родные узнают, что мы некоторое время еще продержались. Почему-то для меня это было важно.
В багажном отсеке было просто роскошно — просторно, тепло, можно было вытянуть ноги и устроиться поудобнее, и скоро меня потянуло в сон. Роберто выключил свет, мы закрыли глаза и провалились в настоящий сон — впервые за все время после катастрофы.
Утром шел снег, но через пару часов небо прояснилось, стало припекать солнце. В полдень мы устроили привал в тени одной из скал. Мы съели мясо, растопили снег, но сил идти дальше не было, и мы решили остаться здесь на ночлег.
На закате температура упала. Мы укутались одеялами, зарылись в снег, но укрыться от холода не смогли. Стужа пробирала до самых костей, и мне казалось, что в жилах стынет кровь. Мы поняли, что если лечь в обнимку, то тот, кто в середине, может хоть немного согреться. Мы всю ночь менялись местами и смогли продержаться до рассвета. Утром, выбравшись из своей берлоги, грелись в первых лучах солнца и удивлялись тому, что пережили эту ночь.
— Второй такой ночи нам не вытерпеть, — сказал Роберто. Он смотрел на восток: горы казались больше и дальше от нас, чем мы рассчитывали.
— По-моему, эта долина на запад не приведет. Мы только углубляемся в горный массив.
— Может, ты и прав, — сказал я. — Но остальные на нас рассчитывают. Думаю, нам надо пройти еще немного.
— Нет смысла! — отрезал он. — И какой прок будет остальным, если мы погибнем?
— Что ты предлагаешь?
— Давай погрузим батареи на сани и отвезем их к самолету. Мы можем наладить радиостанцию.
Я не верил ни в радиостанцию, ни в поход на восток, но я сказал себе, что мы должны проверить все возможные способы. Мы собрали вещи и вернулись к хвосту самолета.
Мы вытащили батареи и поставили их на сани, сделанные из крышки чемодана. Но когда Роберто взялся за веревку, оказалось, что сани под тяжестью батарей утопают в снегу.
— Черт возьми, они слишком здоровые, — сказал он. — До самолета нам их не дотащить.
— На себе мы их тоже не унесем, — сказал я.
— Не донесем, — согласился Роберто. — Давай возьмем радиостанцию из «фэрчайлда» и принесем сюда. Захватим с собой Роя. Он может ее подсоединить.
Мне эта идея не понравилась. Я был уверен, что радио починить не удастся, и опасался, что это отвлечет нас от главной задачи. Выход был только один — идти на запад, в горы.
