1954
Зажигаясь и холодея,
Вас кляну я и вам молюсь:
Византия моя, Иудея
И крутая свирепая Русь.
Вы запутанные, полночные
И с меня не сводите глаз,
Вы восточные, слишком восточные,
Убежать бы на запад от вас.
Где все линии ясные, четкие:
Каждый холм, и дворцы, и храм,
Где уверенною походкой
Все идут по своим делам,
Где не путаются с загадками
И отгадок знать не хотят,
Где полыни не пьют вместо сладкого,
Если любят, то говорят.
1954
«Да, приметы мои все те же…»
Да, приметы мои все те же:
Дерзость, скованность, дикость, страх,
Неуклюжесть моя медвежья
И печаль в обезьяньих глазах.
Я не двинусь. Что было, все то же
Пусть останется и замрет,
Только кровь взволнованной дрожью,
Словно струны, артерии рвет.
26 мая 1954
«Что ж, мучай, замучай, домучай!..»
Что ж, мучай, замучай, домучай!
Ты, север, так сходен со мной:
Взгляд солнца короткий и жгучий,
Минута метели хмельной.
И вьется она, и смеется,
Змеею кругом обовьет,
А сердце тревожно забьется
И так же тревожно замрет.
Метельную тяжкую тучу
Луч солнца случайно прорвет,
И снова метелью колючей,
Как петлей, меня захлестнет.
В чем больше пугающей страсти:
В метели, в луче ли, как знать?
Но только у них я под властью,
Из сердца мне их не изгнать.
31 мая 1954
«Мне все тревоги надоели…»
Мне все тревоги надоели,
Мне надоели все дела.
Да, я осталась в самом деле,
Какой я в юности была.
Как это все неизлечимо,
Смешно и глупо, без конца.
Пусть все скорей проходит мимо:
Надежды, страсти и сердца.
1 июня 1954
«Блуждаю я жалкой нищей…»
Блуждаю я жалкой нищей
Под нищий русский напев.
Мне служит горькою пищей
Ирония, скорбь и гнев.
Иду, не пугаясь бесчестья,
Навстречу вражде иду.
Мне ветер о близкой мести
Поет в мятежном бреду.
Поет он, что час мой грянет
Внезапно, в тихой ночи,
Когда все сгниет, увянет,
Иссякнут живые ключи.
Когда все надежды стихнут,
Тогда потрясет нас гром.
Снега загорятся и вспыхнут
Высоким — до неба — костром.
5 июня 1954
«Меня терзает беспокойство…»
Меня терзает беспокойство,
Утраты, тягость перемен.
Есть в отступлении геройство,
В победе — рабство, стыд и плен.
Но отступать уж слишком поздно,
Я в чуждый новый мир вошла.
Все незнакомо, странно, грозно,
Полно волнующего зла.
9 июня 1954
«Ты опять стоишь на перепутье…»
Ты опять стоишь на перепутье,
Мой пророческий печальный дух,
Перед чем-то с новой властной жутью
Напрягаешь зрение и слух.
Не родилось, но оно родится,
Не пришло, но с торжеством идет.
Ожиданье непрерывно длится,
Ожиданье длится и растет.
И последняя минута грянет,
Полыхнет ее последний миг,
И земля смятенная восстанет,
Изменяя свой звериный лик.
9 июня 1954
«Могли прийти любовь и слава…»
Могли прийти любовь и слава,
Пришли неверие и мгла.
Быть может, я была неправой,
Себя напрасно берегла,
Напрасно всем чужим стихиям
Вставала я наперекор.
Но все ж глаза мои сухие
Встречали ужасы в упор,
Но все ж с опасностью любою
Единоборствовала я,
Я не склонялась пред тобою,
Судьба неверная моя.
Тебя сама я создавала,
Тобой я создана сама.
Тобой подарено немало:
И роскошь мысли, и тюрьма,
И это темное стремленье
К чужому сердцу в глубину,
И торжество, и упоенье,
И счастье в муке и в плену.
Была я правою, неправой —
Кто это скажет наперед?
Быть может, траурная слава
Над гробом знаменем взмахнет.
И не найдет себе замены
Тот, кто любил меня и ждал,
Кто из волнующего плена
Хотел бежать, но не бежал.
14 июня 1954
«Наверно, я сухая, скучная…»
Наверно, я сухая, скучная,
Как эта скудная земля.
Здесь только вьюга полнозвучная
Играет, душу веселя.
А летом солнце незакатное
Бессменным ходит часовым.
Здесь вечер с утром — непонятные,
День от ночей неразличим.
Здесь ночи от бесстыдства белые,
Белее солнечного дня.
И в эти ночи ласки смелые
Смущают сладостно меня.
И это невозможно вынести,
Сгорели, запеклись уста.
Нет в этой белизне невинности,
А страсть, огонь и духота.
14 июня 1954
«Мы жить не могли. Мы дрожали…»
Мы жить не могли. Мы дрожали.
Приют наш — тюрьма и кабак.
Как зайцы, мы уши прижали,
Спасаясь от злых собак.
И даже в тюрьме, в заточенье,
Такой же затравленный зверь
В нас тупо швыряет каменья
И ломится в тайную дверь,
Где спрятана жизнь вторая,
Понятная только нам.
Ее не всегда доверяем
Мы грубым обычным словам.
Другие ее опозорят,
Она непонятна другим.
Так ясные чистые зори
Фабричный позорят дым.
3 июля 1954
«На улице теплый дождик…»
На улице теплый дождик
И теплая серая муть,
Унылая дума: не сможешь
Судьбу и людей обмануть.
Нас выдадут двери и стены,
Улыбка, сиянье лица.
Мы слишком во всем откровенны,
Два старых забавных глупца.
Октябрь перепутавши с маем,
Мы к юности строим мост.
Мы перья жар-птице ломаем,
Схвативши за радужный хвост.
Но мы не поймаем жар-птицы,
Она ускользнет из рук.
И мост, что в юность стремится,
Под нами подломится вдруг.
5 июля 1954
«Не может прошлое быть нам примером…»
Не может прошлое быть нам примером.
Но больно знать мне о твоем вчера.
В сыром болоте и под небом серым
Для нас зажегся огонек костра.
Сначала бледно тлел он, замирая,
И вспыхивал, и снова угасал.
И мы смотрели, внутренне сгорая,
И каждый что-то про себя скрывал.
Но поднялось ликующее пламя,
И согревая, и сжигая нас.
А гадины болотные за нами
Следили, не спуская мутных глаз.
И страх, и ревность душу охватили:
Страх перед местью злой нечистоты
И ревность к той пьянящей, страстной силе,
Что многим-многим отдавала ты.
Терзаюсь, и не верю, и томлюсь я.
Хочу поверить и не верю вновь.
А гадин ядовитые укусы
Мне отравляют чувство, мысль и кровь.
Бушует пламя в гневе величавом
И вновь сникает в яркой влажной мгле,
О, неужели мы лишимся права
Любить на этой проклятой земле?
7 июля 1954
