Анна Баркова - Избранное. Из гулаговского архива

К стране моей мистической плыви.
За мной не возвращайся, лебедь белый.
Останусь я в сетях земной любви
И совершу свое земное дело.

В защиту Эльзы с именем Христа
Беззлобно я вступил в единоборство.
О, Эльза! Ты невинна и чиста,
Не ведаешь лукавства и притворства.

Любви святое таинство храня,
В минуты упоительной отрады
Ты никогда не спрашивай меня,
Кто я и из какого прибыл града.

Об имени не спрашивай моем,
Все умерщвляет острый яд сомненья,
Открытый взор питается грехом,
А истина — в священном ослепленье.

Блаженная судьба покорна и слепа,
Любовь всесильна, знание убого.
Пусть следует за мной твоя стопа —
Неведомой тебе — моей дорогой.

Не прикасайся к тайне, веруй, дева.
Раскрывший тайну порождает зло.
Она познанье выбрала, как Ева.
И гибель ей познанье принесло.

Не допускать в республику поэтов,
Сынов лукавой музыкальной лжи,
Они влекут нас за пределы света,
За тесные земные рубежи,
В запретный мир идей первоначальных,
В пронизанный благим сияньем день.
Наш косный мир, неясный и печальный,
Лишь тень оттуда, сумрачная тень.
Мы — искаженье красоты предвечной,
Мы — отзвук грубой музыки высот.
И нас туда влечет поэт беспечный,
Где сам — бессильный — гибель обретет.
Мы двойственность навеки возвеличим,
Два мира воедино не сольем.
Стремление законом ограничим
И усмирим и мерой, и числом.
Мятежным чувством, мыслью опьяненной,
Гармонией опасной ярких слов
Мы не нарушим грозного закона
О вечном разделении миров.

По господнему соизволению
Поднял меч я, жалкий пивовар.
Двор погряз и в роскоши, и в лени,
А король — язычник Валтасар.

Он — развратный, алчный, и ничтожный.
Лживый, и коварный, и пустой.
А народ английский — ниву божью —
Косит смерть жестокою косой.

Пьют крестьяне воду вместо пива,
Не имеют хлеба для детей.
Против казни знати нечестивой
Поднял меч я, новый Маккавей.

Учат нас библейские страницы:
Каждый царь погубит свой народ.
Юношей привяжет к колесницам,
Дев невинных в рабство уведет.

А во имя бога и закона
Совершу я с верой подвиг свой.
Отниму у короля корону
Вместе с королевской головой.

И вот она лежит передо мною
Здесь, на этой бархатной подушке,
Камнями драгоценными горит,
Подобная затейливой игрушке.

Народ мой мне оказывает честь,
Вот почему корона эта здесь.
Свобода, ты сурова. И земля
Английская вновь жаждет короля.

Помазанником буду, и мой род
Династией станет очень громкой,
Пока не поведут на эшафот,
Подобно Карлу, моего потомка.

Что было, то и будет. Ничего
Нет нового под солнцем нашим жгучим.
Я испытал паденье, торжество,
Народ я сделал гордым и могучим.

Я вас, неблагодарные купцы,
Обогатил и быстро, и нежданно.
И ваши корабли во все концы
С товарами идут по океанам.

Республику построить я сумел
По указанью бога и пророков.
Но только чернь насытить не успел
И за бунты карал ее жестоко.

Я хлеб всем обещал. И верил я,
Что обещанье выполню я свято.
Но содрогалась родина моя
В борьбе междоусобной и проклятой.

Изменница Шотландия. За ней
Ирландские презренные паписты
Терзали плоть республики моей
Рукою дерзновенной и нечистой.

Народ о хлебе день и ночь молил.
И этот хлеб я обещал народу,
Когда я молод был и полон сил,
Когда я завоевывал свободу.

Страшись перед народом открывать
Бессилья и сомнения глубины.
Правитель должен для народа быть
Могучим, мудрым, как господь единый.

И голодала чернь. И оттого
Бросалась в бунт бессмысленно и тупо.
В сознанье назначенья моего
Я чернь казнил и проходил по трупам.

И для тебя, английская земля,
Я снова преступил бы, вдвое-втрое,
И вот награда: Карла короля
Передо мной наследье роковое.

Бедняга Карл, язычник Валтасар,
Твою окровавленную корону
Отвергну я, сварливый пивовар, —
Меня не выдержат ступени трона.

Корону эту на себя другой,
Глупец самонадеянный, возложит.
Грядущее и труд, и подвиг мой,
Наверно, опорочит мелкой ложью,

Что от короны отказался я,
Как жалкий трус, боясь неверной черни.
О да! Любила власть душа моя,
Но не страшилась пыток, мук и терний.

В коллективной яме, без гробницы,
Я закончу жизненный свой путь.
Полустертые мои страницы,
Может быть, отыщет кто-нибудь.
И придется чудаку по нраву
Едкость злых, царапающих строк,
И решит он: — Вот достойный славы
Полугений и полупророк.
А по окончаниям глагольным
Я скажу, что то была — она-,
Беспокойна, вечно недовольна
И умом терзающим умна.
Пусть ученики мои обрыщут
Все заброшенные чердаки,
И они, надеюсь я, отыщут
Письмена загадочной руки.
И найдут, разрывши хлам бумажный,
Очень много всякой чепухи.
И к моим грехам припишут важно
И чужие скучные грехи.
Уж они сумеют постараться,
В поученье людям и себе,
Написать десятки диссертаций
О моей заглохнувшей судьбе.
Педантично, страстно и дотошно
Наплодят гипотез всяких тьму,
Так что в общей яме станет тошно,
Станет тошно праху моему.
За таинственное преступленье —
Кто из нас проникнет в эту тьму? —
Поэтессу нашу, к сожаленью,
В каторжную бросили тюрьму,
Нет нигде малейшего намека,
Что она свершила и зачем.
Верно, преступленье столь жестоко,
Что пришлось бы содрогнуться всем.
А в тюрьме ее, как видно, били
(Это мненье частное мое),
Но ученики ее любили,
Чтили почитатели ее.
Вывод из отрывка номер восемь:
Спас ее какой-то меценат.
Но установить не удалось нам
Обстоятельств всех и точных дат.
И в дальнейшем (там же) есть пробелы,
Нам гадать придется много лет:
За какое сумрачное дело
Пострадал блистательный поэт.
Не поэт — простите! — поэтесса!
Впрочем, если углубиться в суть,
То и здесь какая-то завеса
К истине нам преграждает путь.
Едкий ум, не знающий пощады,
О, коллеги, не мужской ли ум?
О, душа, отмеченная хладом,
Нрав сухой и жгучий, как самум.
С женственною это все не схоже.
Факты надо! Факты нам на стол!
А когда мы факты приумножим,
Мы определим лицо и пол.
Сколько здесь волнующих моментов,
Сколько завлекательнейших тем!
В поиски! Ловите документы,
Строчки прозы, писем и поэм!
Кажется, поэт достиг предела
Творчества, и славы, и годов.
И за честь покоить его тело
Спорили десятки городов.
Но его похоронила втайне
Прозелитов преданных толпа.
Их вела по городской окрайне
К месту погребения тропа.
Ночь их звездным трауром покрыла,
Пламенели факелы в пути…
Только знаменитую могилу
До сих пор не можем мы найти.
Тут с негодованьем мои кости
О чужие кости застучат:
— Я лежу на северном погосте.
Лжешь постыдно, наглый кандидат.
Знаю, что на доктора ты метишь,
С важностью цитатами звеня.
Но в твоем паршивом винегрете
Мой читатель не найдет меня.
В пол мужской за гробом записали…
Я всегда, всю жизнь была она.
Меценатов к черту! Не спасали
Меценаты в наши времена.
И учеников я не имела,
И никто в тюрьме меня не бил,
И за самое смешное дело
Смехотворный суд меня судил.
Я жила средь молодежи глупой
И среди помешанных старух.
От тюремного пустого супа
Угасали плоть моя и дух.
Факельное шествие к могиле —
Выдумка бездарная твоя.
В яму коллективную свалили
Пятерых, таких же, как и я.