— Два бокала белого, — заказал Ритер.
— Я не буду, — запротестовал Жюльен. — Не могу я пить вино в такое время дня.
— Помолчи, — оборвал его приятель и, повернувшись к буфетчице, повторил: — Два бокала белого.
Она поставила большие бокалы на цинковую стойку и наполнила их.
— За Сильвию! — воскликнул Ритер, поднимая свой бокал.
— Благодарю. За ту, которая отучит тебя пить.
Парижанин закашлялся и поставил на стойку недопитый бокал.
— Типун тебе на язык! — рассердился он. — Я из-за тебя поперхнулся.
Жюльен сделал глоток. Вино было прохладное и чуть подслащенное, но он почувствовал, что больше не может проглотить ни капли. Он попросил приятеля допить его бокал.
— При одном условии.
— Принимаю.
— Когда выйдем из книжной лавки, угощу тебя стаканчиком, и ты выпьешь его до дна.
Жюльен расплатился, и они направились через центр города на улицу Генриха Четвертого, где помещалась книжная лавка. Там никого не было, кроме владельца — старика в серой блузе. Он раскланялся с Ритером.
— Мой друг хотел бы приобрести «Сатурновские стихотворения».
— Ему повезло, — сказал старик. — У меня как раз есть экземпляр среди букинистических книг. И в отличном состоянии. Теперь такой книги нигде не найти. Скоро вообще ничего хорошего не найдешь. Из Парижа к нам больше ничего не поступает.
Ритер спросил еще книгу «Девы огня», но произведений Нерваля в лавке не оказалось. Владелец даже ничего не мог ему обещать. Он только беспомощно развел руками. Приятели еще некоторое время рылись на полке, где стояли букинистические книги. Жюльен отобрал какой-то томик, Ритер взял себе другой.
Выйдя на улицу, они переглянулись, и каждый протянул другому книгу, которую только что купил.
— Это тебе.
— А это тебе
— Ты с ума сошел.
— Не больше, чем ты.
Оба рассмеялись.
— Пошли, подарки надо обмыть, — заявил Ритер.
Они направились в большое кафе на углу площади Жана Жореса и набережной Агу. Заказали белого вина, и Жюльену пришлось осушить свой бокал. Когда парижанин попросил принести еще вина, Дюбуа попробовал отказаться, но Ритер вспылил:
— По твоей просьбе я иду в город, сопровождаю тебя в книжную лавку, помогаю отыскать нужный сборник, а ты теперь не даешь мне даже выпить!
Жюльен уступил. Он даже согласился выпить второй бокал и с удивлением обнаружил, что это вовсе не так уж трудно. Когда они поднялись, чтобы уйти, голова у него слегка кружилась. Ему пришлось сделать усилие, чтобы держаться прямо. Ритер вел себя непринужденно и продолжал разглагольствовать о своих любимых писателях. Он много говорил о Чарлзе Моргане — Жюльен слышал это имя впервые.
Они прошли по мосту Бье, и Ритер направился к тому кафе, куда Каранто и Дюбуа заходили в день приезда.
— Нет, нет, — запротестовал Жюльен. — Я спешу.
Он чувствовал, что больше ему пить не следует.
— Доставь другу удовольствие.
— Я же сказал, что не могу.
— Никогда из тебя не получится ни живописец, ни поэт. Все художники пьют. У меня есть приятель, живописец. Хочу, чтобы он приехал сюда и устроил тут свою выставку. Такого пьяницы я в жизни не встречал, вот увидишь.
Ритер потянул Жюльена за рукав. Тот резко высвободился. На лице парижанина отразилось удивление, и Жюльену даже показалось, что он прочел во взгляде товарища выражение боли.
— Я не могу пойти с тобой, — взмолился Дюбуа. — Прошу тебя как друга.
— Понимаю, — ответил Ритер.
И все же он не двинулся с места. Он молча переводил взгляд с Жюльена на витрину кафе. Внезапно, вытащив трубку изо рта, он ткнул ею в том направлении, где был расположен их пост.
— Ступай один, — сказал он. — Я задержусь всего на минуту. Честное слово, меня так мучит жажда, что я просто не взберусь на гору.
Жюльен сделал шаг, потом обернулся и спросил:
— Помнишь, что ты мне обещал?
— Помню. Можешь не сомневаться, через несколько минут я буду на месте.
Когда Ритер возвратился на пост наблюдения, Жюльен стоял уже на пороге дома. Он сразу увидел, что парижанин пьян: лицо у поэта побагровело, по лбу и шее стекал пот. Воротник белой сорочки вымок. Ритер сделал величественный жест рукой, закинул голову и произнес:
— Верный друг прибыл.
Он с трудом переводил дух.
— Ты невозможный человек! — вспылил Жюльен.
— Как! Я жертвую выпивкой, чтобы оказать тебе услугу, бегу сломя голову, чтобы поспеть вовремя, а ты меня еще и ругаешь!
— Ты заставил меня изрядно поволноваться — ведь уже почти два!
— Напрасно тревожился! Мое слово — закон.
— Как ты будешь дежурить в таком состоянии?
— Не раздражай меня, а то я опять уйду в город.
Парижанин сделал вид, будто собирается повернуть назад, и Жюльен поспешно схватил его за руку. Он хотел что-то сказать товарищу, но замер с открытым ртом: по дороге поднималась Сильвия. Ритер выбросил руку вперед и поманил девушку пальцем.
— Подумай-ка, еще немного, и мы бы с ней встретились, — сказал он Жюльену. — Представь меня.
— Ты слишком пьян.
Сильвия приближалась. Жюльен подтолкнул приятеля по направлению к саду. Ритер ухватился за решетчатую калитку.
— Пьян, но величествен! Представь меня, не то я уйду в город.
Жюльену пришлось покориться. Сильвия остановилась, он подошел к ней, взял за руку и тихо сказал:
— Это Ритер, он согласился подежурить вместо меня. Подойдемте к нему, он тут не задержится. И не обращайте внимания: он немного выпил.
— Вот-вот, ты ей еще доложи, что я пьян! — крикнул Ритер.
Жюльен и Сильвия приблизились к нему. Он смеялся.
— Примите мое благословение, — торжественно провозгласил он.
Потом, помахав в воздухе угасшей трубкой, он пробормотал какую-то латинскую фразу и исчез.
На Жюльене был свитер. Он хотел было пойти переодеться, но Сильвия запротестовала:
— Вы мне так больше нравитесь. Меньше похожи на солдата. А потом в той стороне мы никого не встретим.
Жюльен все же побежал в дом и возвратился с завернутой в бумагу книгой. Когда они немного отошли, он протянул девушке сверток и сказал:
— На память о нашей первой встрече.
Они оглянулись. С того места, где они стояли, был еще виден окруженный деревьями дом, площадка; там беседовали Ритер и Лорансен. Жюльен и Сильвия прошли немного дальше и, оказавшись под прикрытием живой изгороди, поцеловались.
— Люблю тебя, — сказал он.
— Ты просто сумасшедший, да и я не лучше.
Девушка слегка оттолкнула Жюльена, раскрыла сумочку и вынула оттуда толстый блокнот в темной обложке.
— Я тоже думала об этом стихотворении, — пояснила она. — Но не могла выйти из дому. А потом, должна тебе признаться, я не знала, в какой сборник оно входит. Но стихотворение я помню наизусть.
— И ты его переписала для меня в блокнот?
— Да, в этот блокнот я записываю свои мысли, а также стихи и песни, которые мне нравятся. Держи. Теперь ты в него все записывай и при этом думай обо мне.
Они достигли луга, залитого солнцем, и пошли вниз, вдоль изгороди. Потом опустились на траву, Сильвия достала книгу, а Жюльен — блокнот. После каждой прочитанной страницы, после каждой фразы, написанной на разлинованной в клетку бумаге, они целовались.
На живой изгороди сохранилось еще много ржавых и сморщенных листьев, и ветер время от времени шелестел ими. В воздухе кружилась мошкара, поблескивая на солнце. Далекая гора синела, как это обычно бывает только летом.
Сильвия порылась в сумочке, достала карандаш и написала на первом чистом листке блокнота: «Кастр, дорога в Фурш. Суббота, 15 ноября 1941 года». Затем она протянула блокнот и карандаш Жюльену и сказала:
— Как грустно, что наша встреча отмечена таким печальным стихотворением. Ведь в нем говорится о разлуке. О людях, что грустят осенью, совсем не похожей на нынешнюю.
— Стихотворение вовсе не плохое: ведь благодаря ему мы познакомились.
Сильвия опустила голову. Глаза ее потемнели, и Жюльен почувствовал, что она вот-вот заплачет.
— Что с тобой?
— А ну как и наша встреча принесет несчастье? Ведь она произошла тринадцатого. В четверг тринадцатого ноября.
— Неужели ты это говоришь серьезно?
Он обнял девушку, изо всех сил прижал к себе. Она лежала в еще густой и зеленой траве, золотистые лучи солнца отражались в ее глазах, вспыхивали в волосах.
— Люблю тебя, — снова сказал Жюльен. — И нас ничто не разлучит.
— Ты ничего не знаешь обо мне, а говоришь, что нас ничто не разлучит. Меж тем нас разлучает все. Все разлучает нас.
— Ты даже не заметила, что говоришь стихами Трене, — сказал Жюльен.
Она грустно улыбнулась и продекламировала:
