В дверь выглядывает мама. Она смотрит на меня и на Мишку, склонив голову к плечу.
- Илья, - стараясь быть строгой, говорит она. - Зайдите в квартиру. Что же ты, а? К тебе пришли, а ты в подъезде гостя встречаешь. Не стыдно?
- Вы извините, я не надолго, - торопливо заступается за меня Мишка.
- Да ладно, заходи, в комнате поговорим, - отзываюсь я. - Мам, это вот Миша, ну, парень, что вчера... ну, умылся я у него, я тебе говорил. Собака ещё у них...
- Очень приятно, Миша, а я Наталья Николаевна, мама этого растяпы. Спасибо тебе, Миша, за то, что ты Илюшке помог.
Мишка краснеет и, откашлявшись, говорит:
- Да ну, я и не сделал ничего особенного.
- Это уж точно, - ляпаю я, вот ведь язык мой проклятый! - Ну, заходи, чего мы, и правда, в подъезде-то...
Я показываю Мишке, куда можно повесить его зимнюю куртку-аляску, и киваю на мою комнату.
- Туда, - коротко говорю я, а сам отчаянно смущаюсь и думаю: - и чего же это ему надо?
- Илья, можно тебя на секунду? - зовёт меня мама.
- Проходи, я сейчас, - говорю я Мишке и иду к маме в комнату.
- Илюша, ты чего это так с ним, а? Такой приятный мальчик, и красивый, и вежливый, да и старше он тебя всё-таки, а ты... Он же тебе помог вчера? Что, не понравился он тебе? Не понимаю.
- Да ладно, мам, всё в порядке, как-то неожиданно просто. Ну, не ждал я его совсем, вот и всё. Пойду я к нему, что-то он сказать хочет.
В моей комнате Мишка сидит на самом краешке дивана, сложив руки на коленях, - как первоклассник у директора, хмыкаю я про себя. Я сажусь рядом и смотрю на него. Мне вдруг, неожиданно, становится весело. Жду.
- Это что, шпага, такой тебе досталось, да? - Мишка смотрит на мою спортивную саблю.
- Такой, только это сабля, а не шпага.
- Ясно. Так вот, Ил-Илья, я чего пришёл. У нас сегодня только четыре урока было, вот я пораньше со школы и пришёл... Вот. Нет, не то... Я это...
- Да ты говори нормально, - что я тебе сделаю, ничего я тебе ведь не сделаю.
- Ладно. Илья, я сегодня утром, перед школой съездил к Наилю, ну к этому гаду, что вчера...
Я резко отворачиваюсь от него и смотрю в стену. Вот ведь...
- Да ты погоди, Ил! Послушай. Ну вот, съездил я, значит, к нему и поговорил с ним как надо.
- Зачем? - сглотнув, спрашиваю я. - Зря...
- Не зря, - жёстко и холодно говорит Мишка. - Не зря, Ил. Так надо было. И тебе, и мне. Ну вот, забудь о них, вообще забудь, как будто не было их. Они теперь не то, что к нам на квартал, они теперь и остановку нашу, и то с закрытыми глазами проскакивать будут.
- Ты что, бил его? - решаюсь я, наконец, взглянуть на Мишку.
- Мозги я им там прочистил, чтобы и мыслей таких больше не возникало у них! Хорошо, что и Толик, ну второй, тоже там оказался. Всё, Илья, всё! Забыли о них. Ладно?
- Попробую, - потихоньку говорю я
- Молодец! Ну, вот, это во-первых.
- А во-вторых?
- Держи-ка, - Мишка достаёт что-то из кармана и, взяв мою ладонь, вкладывает в неё какую-то маленькую штучку.
У меня в руке лежит, - не пойму я, что у меня лежит в руке.
- Что это?
- Зуб, - спокойно так отвечает Мишка.
- Зуб, - повторяю я. - Ничего себе. А чей это зуб?
- Дракона, - так же спокойно говорит он.
- Какого ещё дракона? Ты что, ладно тебе, - я не маленький, я в драконов не верю.
- Это зуб динозавра, Илья, а говорят, что они и были драконами.
- Правда? Настоящего динозавра? А где ты его взял?
- Мне его один человек дал, а я его тебе дарю вот. Ты не сомневайся, Илюха, это самый настоящий динозавр. Этот человек был геологом, вот, ну и нашёл этот зуб.
- Ничего себе. А где он его нашёл?
- В Монголии. Я, правда, не знаю, что это был за динозавр, этот человек говорил, что этого никто не знает. Череп и остальной скелет у них там трактор раздавил, а вот несколько зубов осталось. Так что, считай, что это и взаправду дракон. А назвать его можешь, как захочешь, я вот так и не назвал, не придумал...
- Здоровски, - шепчу я, рассматривая Зуб. Он сантиметров пяти в длину, чуть кривой, окаменевший, коричневый, отполированный временем, миллионами лет, - подумать страшно! И сам он какой-то тёплый, как живой, и совсем не кажется каменным, а в его основании проделана маленькая дырочка.
- Это что бы его носить можно было. Ну там, как талисман, какой или, как залог... - Мишка вдруг осекается. - Ну, в общем, найдёшь шнурок или там, цепочку, например, - и носи. Тот человек говорил, что этот зуб удачу приносит. Я-то сам, правда, не знаю.
- А что это за человек?
- Хороший очень это был человек, один из самых лучших. Я это, правда, потом только понял. Ты извини, Ил, я не очень хочу про него сейчас говорить, ладно? - и лицо при этом у Мишки делается грустным-грустным.
- Конечно, Миш, как хочешь. А можно я зуб маме покажу? И Вовке Рыжкову, - он точно от зависти помрёт, зараза, это ему не в морской бой мухлевать! Это же... Можно?
- Можно, конечно! - смеётся Мишка и легонько тычет меня кулаком в плечо. - Это твой друг?
- Ага, классный пацан, хитрый только уж очень. Изобретатель! Слушай, а как же мне Зуб назвать?
- Не знаю, Ил. Ты не спеши, подумай. Серьёзное имя должно быть и верное, - дракон всё-таки, не щенок.
- Я подумаю. Погоди, я счас...
Я срываюсь и чуть не в припрыжку бегу к маме. Она восхищённо рассматривает Зуб, а я торопливым шёпотом рассказываю ей, что это такое.
- Мам, а можно я Мишке покажу? Ну, дедовы, - можно?
- Ты же никому не показывал, - удивляется мама и говорит: - Покажи, конечно, они же теперь твои.
Я, покивав, спешу назад в свою комнату. Мишка уже не сидит на диване, а стоит, засунув руки в карманы.
- Ну что, Ил, пойду я, а? - опять он какой-то грустный.
- Как пойдёшь, - глупо спрашиваю я, и так же глупо добавляю, - Куда? Ты торопишься, что ли?
- Да нет, просто...
- Ну и всё, не гоню же я тебя. Я наоборот...
Мишка бросает на меня быстрый внимательный взгляд. И вдруг улыбается мне такой улыбкой, что я сразу понимаю, - нет, не хочу я, совсем не хочу, чтобы он уходил. Ни сейчас, ни вообще...
- А я, Миш, тебе показать хотел тоже кое-что, ты такого никогда не видел. Вот, а потом я на лыжах хотел, вместе можно.
- Нельзя на лыжах, - смеётся Мишка. - Не умею я, Ил, на лыжах. Я на них, как корова на льду!
- Как это, - не умеешь? - поражаюсь я.
- Да вот так, - не научился. Там, где я жил снега почти и не бывает, - океан, - вот и не научился. А я и на коньках не умею.
Мишка говорит эти поразительные вещи совершенно спокойно, и даже улыбается! Я потрясён. Как же это так, ведь лыжи, коньки, - это ж... Это ж надо!
- Ну, не знаю, на коньках тебе поздно, наверное, - большой ты уже, а на лыжах я тебя запросто натаскаю. Хочешь?
- Если ты, то очень хочу, - Мишка снова делается весёлым и насмешливым. - А ты меня как, не сильно покалечишь?
- Да нет, так только, - чуть-чуть совсем, - подхватываю я.
- Ну смотри, если чуть-чуть, тогда ладно. Только не сегодня, а то у меня и лыж-то нету. А что ты мне показать хотел, а?
- Я покажу, но только ты никому не говори, хорошо?
- Хорошо, конечно, никому не скажу, - посерьёзнев, обещает мне Мишка.
Я прячу Зуб в коробку со своими сокровищами, - ну, всякое разное там у меня, пусть и Зуб там же полежит. Я беру Мишку за рукав и веду его к сундуку.
- Ты обещал, - говорю я ему. - Не забудь, Миша.
Мишка согласно кивает мне головой, ему явно очень интересно, - чего же это я хочу такое показать, да ещё и под секретом. Я сажусь на пол рядом с сундуком и хлопаю рукой по полу, приглашая Мишку тоже сесть. Он усаживается, подогнув ноги по-турецки. Я открываю тяжёлую, окованную широкими железными полосами, крышку. Помедлив чуть, я достаю широкий и длинный кожаный футляр с медными углами и увесистый свёрток китайского шёлка. Свёрток я кладу рядом на пол, а футляр передаю Мишке. Он осторожно берёт его и вопросительно смотрит на меня.
- Вот, Миша, это деда моего. Теперь я храню. Открывай, не бойся.
Мишка открывает крышку футляра и замирает, увидев, что там внутри.
- Вот это ничего себе! Это что же, - настоящие? Конечно, сразу видно, что настоящие! Вот это да! Ну, ты даёшь, Илья! А... А можно? Я осторожненько, честное слово! Можно, Ил?
- Можно, - улыбаюсь я, очень я доволен, какой эффект на Мишку произвели дедовы шашки. - Вот эту сначала посмотри, а потом уже кавказскую.
Мишка, поставив футляр на пол, достаёт из него офицерскую шашку с бронзовым призовым знаком на ножнах, между устьем и обоймицей. Он, запинаясь на непривычных буквах, читает надпись на знаке:
"II ИМПЕРАТОРСКIЙ ПРИЗЪ Л. Гв. КЕГСГОЛЬМСКАГО П. ПОРУЧИКУ
И. П. ТОКМАКОВУ ЗА СОСТЯЗАНIЕ НА ШТЫКАХЪ
МАРТА 28го 1912го".
- Ничего себе! Так это что, - при царе ещё было? - удивлённо спрашивает меня Мишка.
- Да, после Пажеского Корпуса дед в Гвардии служил, а потом, - когда война началась, - в Армию перевёлся, в кавалерию.
- Ух ты! Гвардия, Первая Мировая... Сколько ж ему было лет?
- Он в 1890-м году родился, я же тебе говорил, что он девяносто пять лет прожил.
