— Сейчас тебя будем обыскивать — не дергайся.
Словно не услышав предупреждения, тот резко с хрустом крутанулся и, наверное, вырвался бы из захвата, если бы Василий Иванович в этот момент бесцеремонно и от души ладошкой не двинул парня по уху. Того ощутимо качнуло, и он медленно осел, прикрыв ладонью вспыхнувшее — даже в темноте заметно — ухо. Виктор Викторович с удивлением глянул на старшего товарища.
— Уважаю.
— Вы шо, мужики, — выкрикнул парень с напором. — Шо я вам сделал?
— Сейчас объясним, — Виктор Викторович нагнул несопротивляющегося парня вниз и, придерживая, уложил на живот. — Вася, выворачивай карманы.
Тот опять дернулся, но механик держал крепко.
— Что это? — Василий Иванович поднял руку с пакетиком, в котором угадывалась конопляная рассыпуха.
Калашников наклонился и зачем-то заправил вывернутый карман.
— Надо же, с первого раза и в точку. Наркотики. Ну, теперь не отвертишься. В милиции все расскажешь, где взял и зачем. — Узнаешь свое?
Чапай присел рядом и, держа пакетик двумя пальцами, поднес его к лицу парня.
— Так вы менты, — неизвестно чему обрадовался тот, — так это другое дело, — он оживился, — я делаю заявление: это мое, нашел на дороге, буду употреблять сам, никому не дам. А самому у нас можно. Так что вы меня поймали незаконно. И вообще, я жаловаться на вас буду.
Мужики переглянулись.
— Что будем с ним делать? — деловито поинтересовался Виктор Викторович.
Чапай решительно выпрямился.
— Встал, быстро.
Парень не стал перечить, видно, сообразил, что это не поможет, и послушно поднялся, отряхивая пыль с колен.
— Ну и что дальше? — он нахально уставился на Чапая, признав в нем старшего.
Вместо ответа Василий Иванович повернулся к напарнику:
— Что-то не хочется о говно руки марать.
Виктор Викторович оценивающе глянул на парня:
— Еще зашибем ненароком.
— Слушай, — Чапай что-то решил, — у нас на базе кладовка свободная?
Механик усмехнулся:
— Пару железяк вытащим и освободим.
— Берем его.
— Э… мужики, вы чего, куда это? — парень снова забеспокоился.
Казаки, не обращая внимания на его довольно уверенное сопротивление, молча увлекали парня за собой. До базы было недалеко, с полкилометра. Постепенно, сообразив, что от этих непонятных мужиков не вырваться, он перестал сопротивляться и пошел сам. Изредка, когда он замедлял шаги, кто-нибудь из казаков подталкивал его в спину.
— У нас посидишь, а завтра судить тебя будем, — пояснял по дороге ситуацию Виктор Викторович. — В милицию тебя не потащим, раз ты такой шустрый. Казакам ты попался, а это, парень, совсем другой расклад. Нам ведь без разницы, сколько у тебя анаши — один грамм или полкило. Плетей завтра всыплем штук двадцать или тридцать. Как думаешь, Иваныч, хватит ему?
— Как вести себя будет, если не хватит — добавим.
Парень молчал и только иногда усмехался, мол, травите, травите — ничего вы мне не сделаете.
Затолкнув так до конца и не осознавшего серьезность положения наркомана в душную кладовку, Василий Иванович запер дверь и обернулся.
— Ну, что, похоже, скурвился Тихоречкин?
Виктор Викторович поиграл желваками.
— Он свое получит, а раз свой, то и спрос с него другой будет. Чтоб не позорил, гад.
Василий Иванович оглянулся на проходную.
— Может, позвонить Егорычу, рассказать?
— Завтра расскажем, — отрезал Виктор Викторович, — пусть поспит спокойно. Нечего человека на ночь волновать.
— Ну, тогда что, по домам? До завтра?
— Да, давай по домам. Устали сегодня, завтра все решать будем.
Виктор Викторович ушел первым. Василий Иванович еще постоял перед запертой дверью, прислушался — узник не шевелился. Он посмотрел на ключ от кладовки, висящий рядом с дверью на гвоздике, перевел взгляд на замочную скважину, почесал затылок и… решительно отвернулся.
Поручив на проходной казаку из охраны присматривать за кладовкой, отправился домой. По дороге решил завернуть на дискотеку, музыка которой далеко разносилась по притихшим улочкам станицы. И только вывернул из-за угла в последний проулок перед площадью, как увидел шагающего впереди в том же направлении Атамана.
— Ну вот и поспит, — улыбнулся про себя Чапай и, окликнув начальника, ускорил шаг.
Атаман, услышав приближающиеся шаги, обернулся.
— А это ты, Иваныч… Куда торопишься?
— Тебя увидел, решил нагнать… Мы там наркомана с Витей выследили. Взяли с поличным.
— И куда дели?
— У нас сидит пока, в кладовке.
— Там же железа всякого полно.
— Мы почти все вытащили, движок старый только остался, он ему не помешает.
— Ну, хорошо. Утром разберемся.
— А ты, Егорыч, тоже на дискотеку?
— Ну да, загляну, все равно домой идти мимо, как у них там обстановка, гляну.
— Я тоже решил заглянуть…
— Самое злачное место в станице.
— После магазина.
— Может, и так. Они друг друга стоят.
Миновали последний поворот, вышли на площадь, где стоял Дом культуры. Фонари опять не горели. Казаки зашагали медленней, внимательно всматриваясь под ноги.
— Слышь, Егорыч, — оборвал молчание Василий Иванович, — все хотел тебе сказать, да, как-то не получалось…
— Что такое? — встревожился Атаман.
— Племяш твой опять полдня на работе не был, а потом пришел с таким ароматом, что хоть нос затыкай.
Атаман нахмурился.
— Вот же, сучонок, а… Ну все, больше ему это с рук не сойдет. Был бы еще не родственник, можно было еще что-нибудь подумать. А так — перед людьми неудобно. Скажут: покрываешь племянничка, а других за то же самое уже давно бы выгнал. И правы будут. — Он решительно повернулся к Чапаю. — Завтра же пришли мне его — будет писать заявление по собственному желанию.
— А ты, это, не круто ли? Может, так обойдемся? Поговоришь еще, постращаешь? Валерка — парень-то неплохой, работящий.
— Работящий, не спорю, но только когда трезвый. Нет, все, решено.
Василий Иванович нахмурился в темноте. Долго шли молча.
— А давай его на пруды охранником отправим, — Василий Иванович оживился, — я тебе еще не говорил, нам председатель предложил пруды взять в собственность — у него они уже совсем до ручки дошли, рыба почти вся повывелась. А ведь какая рыбалка была! Вот такие, — он отмерил на руке почти до плеча, — амуры ловились и толстолобик. Помнишь, пацанами с удочками бегали? И не гоняли особенно, если не наглели. Что для них пару карпов, если в магазин десятками тонн каждый год сдавали.
— Когда он предложил? — оборвал лирическое отступление Атаман.
— Да сегодня после обеда позвонил, тебя не было. Я думал завтра тебе рассказать.
— Пруды — это интересно, — загорелся Атаман, — а кто там сейчас, раньше же Петровна работала, а сейчас вроде на пенсии она.
— А никого там нет. Как тетя Вера ушла, так больше специалистов на прудах и нет. Она Володю — охранника одного учить пыталась, да он больше по другой части оказался — по спирто-водочной.
Атаман на несколько секунд задумался.
— Ну, хорошо. Если с прудами все выйдет, посажу Валерку на шлагбаум, да и по хозяйству пусть помогает. Петровну надо будет попробовать подключить. Недавно видел ее там, где Митрич цыган порол, она же еще ничего такая шустрая.
— Попробуем, что не попробовать. Только тебе надо будет самому к ней доехать, поговорить. Она тебя больше уважает. За что только, не понятно, — улыбнулся в темноте Чапай.
— Ладно, съездим на днях. Смотри, там на лавочке, не наши сидят?
— Да, вроде, они.
Атаман первым свернул с тропинки и направился в сторону угадывающихся в отсветах дискотеки казаков. Василий Иванович поспешил за ним.
Юре Гойде — пожилому и мирному казаку — водителю автоколонны в субботу выпало дежурить на дискотеке. В напарники ему достался слесарь Колька Самогон. Колька — отдельная страница в истории станицы. Парень с редкой фамилией вырос в семье без отца, пропавшего еще на заре Колькиной жизни, с мамой и бабушкой, тоже женщиной одинокой. Женщины жили тихо, старушка тихая и верующая смотрела за огородом, мать работала уборщицей в школе. Только благодаря должности матери он школу и закончил. Если бы не она, сидеть бы ему по три года в каждом классе, с вечными двойками в дневнике. Из сострадания к маме и со вздохом облегчения его выпустили в срок с троечным аттестатом. Парень выдался крепким, в драки лез по поводу и без, и почти никогда не бывал битым. К 18 годам он уже несколько лет состоял на учете в милиции как завзятый хулиган. Не проходило месяца, чтобы участковый не наведался домой к Самогонам — показать очередное заявление об избиении, рассказать о том, что сына опять видели нетрезвого на улице. Она, соглашаясь, кивала головой и в очередной раз просила простить ее ребенка — он же еще несовершеннолетний. Все были уверены, что уже скоро жизненной школой для парня станет исправительно-наказательная система. Но вышло по-другому. Когда ему стукнул призывной возраст, мать отправилась в район и долго со слезами упрашивала начальника РОВД Семена Семеновича Жигулева — невредного, в общем, мужика, снять сына с учета и отправить в армию «на самую тяжелую службу», чтобы дурь из башки выветрилась. Тот долго не соглашался. В те годы план по призыву выполнялся с запасом, и таких ненадежных, стоящих на учете, забирать на службу не рекомендовали. Но в конце концов сердце у главного милиционера района оказалось не железное, и мужик сдался.
