Вот видите, я уже впадаю в плохой штамп.
Щека к щеке, глаза в глаза, рука в руке… Какими дураками мы становимся, когда любим! Какими глупыми, слащавыми, сентиментальными, безвольными, бездеятельными, эгоистичными, слепыми и глухими! Счастливая, я прогуливаю свою отрешенную от окружающего мира персону по улицам Парижа, меньше всего заботясь о том, пугаю или нет я тех, кто идет вместе со мной, — они для меня больше не существуют, или случайных прохожих — их я просто не вижу. Мне важно мнение только одного человека — Андреа, и его лицо — точная копия моего: тот же блаженный вид, та же улыбка до ушей, и поэтому, если его вдруг что-то удивит во мне, пусть высказывает все начистоту.
Шесть месяцев счастья. Разделенного. Беспорядочные воспоминания и чувство боли где-то в глубине моего существа, когда я их вызываю… Сплетение смеха, ног, дымка от сигарет… Смешение запахов «Дольче и Габбаны» и «Аллюра»… полные истомы нежные слова… на смену зиме приходит весна… мои руки судорожно впиваются в его тело… его голос сводит меня с ума… лучезарная темнота царит в моей комнате, когда я дремлю в его объятиях… охватившая нас лихорадка, наши восторженные возгласы и наши неутомимые объятия… только удовлетворенное желание сразу же вспыхивает снова… этот ничтожный мир для нас не существует… только он… только я… наши тела в полном единении… наш смех созвучен… мы катаемся по полу в облаке белых перьев из подушки, которую мы порвали в нашем бесчинстве… я шутя вырываюсь из его рук… потом даю себе волю и опрокидываюсь на спину… мои оголенные ноги приподнимаются… А после наслаждения — полное согласие… утопить свой взгляд в его ясных глазах… отдать свою шею его ненасытным губам… закурить сигарету, одну на двоих… ничего больше не желать… ни в чем больше не сомневаться… полная удовлетворенность тела телом, сердца сердцем… меня баюкают восторженные звуки слов любви, предназначенные мне… Восхитительная усталость на несколько мгновений оттягивает новый порыв страсти… обессиленные, мы лежим бок о бок… в тишине… и наши тела ликуют, потому что они вместе…
Он небрежно играет с разметавшимися по подушке моими длинными волосами, я провожу пальцем вдоль изгиба его поясницы… спокойная сила его распростертого тела, одно соприкосновение с ним жжет мне кожу и душу… нет, пока я в его объятиях, я ничего не боюсь… ничего… я дышу в такт биению его сердца, мое тело — это отражение его тела, его ноги крепко, словно цепью, охватывают мои ноги… он спит, а я смотрю на него, и тень от его ресниц на плохо выбритой щеке, его детская гримаса, его спокойно лежащая рука вызывают во мне неизмеримо страстные чувства…
И это я, которая бежала от любви, с готовностью бичевала ее! Так было со всеми, кроме Андреа. Мы — единая душа в двух телах, а когда они соединяются, мы уже и одно тело. Шесть месяцев я никуда не выходила. Я ничего не пила, не нюхала. И нормально. Я держала себя в руках, наслаждаясь его кожей, моя потребность к разгулу сгорела в пламени его глаз.
Жить любовью, «Эвианом» и «Мальборо лайт».
И верить, что этого достаточно.
Но этого оказалось недостаточно.
Мы были друг для друга спасительной соломинкой. Перилами, ограждающими пропасть.
Очень скоро я поняла, что наши мысли абсолютно во всем совпадают, и если он иногда пытается оспаривать мои убеждения, то лишь с единственной целью помочь мне одолеть мою неприспособленность к жизни в обществе, от чего он страдал и сам, и именно от ее убийственных последствий он хочет меня уберечь. Жалкий обман… Кто верит, тот ошибается? Наше влияние друг на друга парализовало нашу общую боль, и хотя душа моя была глубоко ранена, а я на веки вечные охвачена тоской, я поймала себя на мысли, что счастлива. И понемногу наше, казалось бы, неодолимое отчаяние впало в летаргический сон… К концу шести месяцев мы стали почти «как все». Если только это и правда было возможно…
Шесть месяцев счастья? Нет. Шесть месяцев отсрочки…
Резкое недовольство начало снова рождаться во мне, оно постепенно росло, потом стало вопить… как только я утрачивала бдительность. Как прежде.
Мы выходили только для того, чтобы поужинать. В одно из тех дурацких мест, куда рисковали заходить лишь редкие парочки, чтобы пощекотать себе нервы видом побоища разъяренных девиц, таскающих друг друга за волосы в спектакле, к их обоюдной радости, сплошь инсценированном. Белокурые шлюхи выставлены напоказ, ноги взлетают под шуршанье обшитых монистами платьев, а публика под позвякивание стаканов и приборов, под звуки расхваленной сверх меры веселенькой музыки и под звонкие песни поющих, срывая голос, и танцующих девиц обжирается, переглядывается.
Улица Сент-Оноре, 239, отель «Кост» или одно из тех мест, где вы в конце концов оказываетесь всегда, когда не знаете, куда пойти. Ну а мы просто хотели выбраться из-за запертых дверей. Нам необходимо было вдохнуть глоток воздуха. Но наверное, нам не стоило переносить наши сопереживания в эту развратную атмосферу. Ведь мы оба слишком хорошо были знакомы с ней.
При виде старых знакомых я едва уловимо меняюсь в лице, а они уже разглагольствуют у нашего столика, сетуют, что давно не видели нас за ним. Это Синтия, Изольда и Татьяна, они с усмешкой улыбаются мне — брови приподняты, локон закрывает один глаз — и удаляются, виляя задом, вспотевшие в своих куртках из обыкновенной кожи или кожи питона, вцепившись в свои сумки от Фенди, словно они помогают им удерживать равновесие. Я поздравляю Андреа, он познакомился сразу со столькими светскими женщинами. Он говорит, что с ними он даже не переспал бы. Но мне не смешно.
Я сжимаю свой бокал.
Бросив быстрый взгляд на зал, я замечаю всех: здесь Б. в T-shirt[16] от Коринн Кобзон, с ним какая-то уличная проститутка. Появляются придурок Бенжи, Джулиан и Крис, тоже в сопровождении уличных проституток, все подсаживаются к Б.
Как раз напротив меня, на другой стороне террасы, Витторио наливает вино в бокал Сибиллы, которая меня упорно игнорирует, а я узнаю ее только по платью с оголенной спиной от Валентино, которое мы покупали вместе. Кажется, она деблокировала материнское наследство, чтобы Витторио открыл свое дело, уж не знаю какое. Кассандра не разговаривает со мной с тех пор, как я встречаюсь с Андреа, под предлогом, что я, мол, человек «непоследовательный», да еще подбила на то же Сибиллу.
В эту минуту меня замечает Кассандра, она опускает свои очки от Гуччи и мечет в мою сторону испепеляющий взгляд.
Одиннадцать часов вечера, а вид у них всех уже блуждающий. Их мрачное хождение между террасой и туалетами напоминает мне о том, что ко мне не вернется уже никогда.
Я сжимаю свой бокал.
Мое радужное настроение, с которым я жила эти последние шесть месяцев, улетучилось. Я пью больше, чем надо бы. Мое отражение в зеркале, что находится как раз напротив меня, позволяет мне видеть, как я потихоньку разлагаюсь, словно картина, на которую плеснули кислотой. Мои волосы кучерявятся, глаза блестят каким-то нездоровым воодушевлением, щеки горят, руки дрожат, а под моим чистым лбом теснятся ужасные мысли. Злой гений былых времен снова постепенно овладевает мною.
Я сжимаю свой бокал.
Мы все же беседуем, но разговор звучит фальшиво, отчаянная попытка создать видимость полного взаимопонимания, но оно уже в прошлом. Мы говорим о других, к счастью, еще есть другие… Андреа рассказывает мне, что тот черный, который в начале ужина подошел поздороваться с ним, сын главы одного африканского государства, что когда они были в Роше, он носил золотые часы «Ролекс» (sic![17]) и каждую ночь ныл, что у его соседа по комнате, сына главы другого африканского государства, золотой «Ролекс» еще и с брильянтами, а Витторио устроил нечто вроде притона, а его отец торгует цветами, а Джулиан докатился до того, что его выставили из Бостона, уж очень он там развратничал, что же касается Криса, то он два года назад, когда был под коксом, пришил одного парня около школы самбы, но его отец дело замял, а отец Кассандры, моей бывшей лучшей подруги, торгует оружием, как и его собственный отец, и ему скоро предъявят обвинение… Но все это меня не интересует, и я начинаю рассказывать ему обо всех своих самых омерзительных былых похождениях. Кивком головы я указываю на своих прежних партнеров по распутству… Вот с ним у меня было… и с ним… и с ним… Отвратительный разврат, свальный грех в десять часов утра, оргии после десяти граммов кокса. Я преувеличиваю, я почти выдумываю. Он остается невозмутимым. Он разливает остатки шампанского, заказывает еще бутылку. Когда приносят кофе, я уже мертвецки пьяна. Он не лучше, но держится. Я задыхаюсь, мне надо выйти на воздух. Пошатываясь, я встаю, меня все больше мутит, но я скрываю это под победной улыбкой, я прохожу переполненный зал с поднятой головой, никто даже заподозрить не может, что я еле держусь на ногах. А у меня слишком высокие каблуки, и платье на мне слишком короткое. Я направляюсь к дамской комнате.
