— ПРЕКРАТИ! — я кричу на нее. — ХВАТИТ!
Она виновато замирает, словно зверек, которого поймали роющимся в мусорном баке, и я тоже замираю, наблюдая за тем, как ее рука тянется к детонатору.
— Ох… прости, — бормочет она. — Я просто… Извини.
Она возвращает порванное болеро на вешалку и даже пытается надеть на него пакет из химчистки, но сдается, когда тот запутывается в проводе.
— Прости, — повторяет она. И сильно краснеет. Наклонив голову, чтобы избежать моего взгляда, она выбегает из комнаты.
Я жду крика, угрозы, требования показать ей достопримечательности чертовой мансарды, но ничего не происходит.
Она оставила меня одну.
Я подскакиваю к туалетному столику и сметаю с него драгоценности и фоторамки. У меня, вероятно, есть всего пара секунд, но если я смогу спрятать телефон в своей одежде, то в следующий раз, когда она потеряет бдительность, я смогу…
Но я сбавляю темп, руки замедляются, пробираясь сквозь жемчуг, убирая в сторону флаконы духов. Я заглядываю в полную пыли и паутины щель между туалетным столиком и стеной на случай, если он упал туда, но его там нет.
Я стою, моргая и сглатывая, внутри меня что-то обрывается. Я ищу в последний раз, но тщетно. Я уверена. Я абсолютно уверена, что видела его.
Но маминого телефона больше нет.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Кэт
Как обычно, я гляжу на свое отражение в причудливом медном дверном молотке Эви, прежде чем нажать на звонок. Я переодела школьную форму в туалете McDonald’s на главной улице, и хотя мой наряд не выглядит эффектно (джинсовая юбка и майка, а не глаз тритона и палец мертворожденного ребенка), я выгляжу хотя бы чуть более взросло, более презентабельно. Даже сейчас, спустя три года после того, как Эви впервые пригласила меня в свой особняк с четырьмя спальнями на окраине Клэпхем Коммон, это по-прежнему похоже на аудиенцию.
Тогда я знала ее только как Teenage Petrolhead, всемирно известную и одновременно сохранявшую анонимность. Она оставила ссылку на мой фанфик в своем тамблере с более чем полумиллионом подписчиков, и моя страничка просто взорвалась, словно исландский-вулкан-с-непроизносимым-названием-нарушивший-все-международное-авиасообщение. Я была в восторге. Я чувствовала, что мое будущее наконец-то наступило.
После бессонной ночи я все еще отвечала на комментарии за завтраком, когда получила от нее личное сообщение. Я прочла его и расплескала молоко и хлопья по всему столу. Она приглашала меня на чай.
Удивительно, как мало изменилось с тех пор. В то время, возможно, сухость в горле была сильнее, дрожала я чуть больше, но руки по-прежнему блестят от пота, и я все так же пропускаю уроки, чтобы оказаться здесь. Биология. Сейчас я едва справляюсь с программой, но я ни разу не отказывалась от приглашений Эви. Я ужасно боюсь, что перестану их получать.
— Белая лошадь! — восторженно приветствует меня Эви еще до того, как открывается дверь. Она, как обычно, в пижаме. Это одно из наших неписаных правил: я наряжаюсь для Эви, она не наряжается для меня. В этот раз на ней розовая пижама с маленькими желтыми бегемотами. Она похожа на гигантскую упаковку мармелада. Но макияж ее безупречен, иного я и не помню.
Как и всегда, в уголке ее рта торчит сигарета. Давно забытое смущение напоминает о себе судорогой в животе, когда я вспоминаю слова, сказанные мной лично Teenage Petrolhead в нашу первую встречу:
— Твои родители разрешают тебе курить в доме?
— Родители? Ты очаровательна. Как ты думаешь, сколько мне лет?
Меня еще в гробу будет передергивать от ее смеха.
— Ну и холод, — говорит она, втаскивая меня через порог, обратно в настоящее. — Тащи сюда свою задницу.
Она закрывает дверь, прижимается к ней спиной и заговорщическим шепотом спрашивает:
— Ты уже видела?
Мгновенный панический инстинкт подсказывает мне все отрицать, поэтому я начинаю говорить «нет», слишком поздно осознаю, что она точно мне не поверит, и в итоге говорю:
— Нееесомненно. Несомненно. Видела, да. Конечно. Я видела.
Она внимательно смотрит на меня:
— Что это было?
— Я мало спала, — говорю я ей, что, по крайней мере, правда.
— А когда ты не спишь, ты превращаешься в персонажа из оперетты Гилберта и Салливана?
— А, что?
— Не бери в голову, — она отмахивается. — Какой идиот! Поверить не могу, что он сломал руку.
— А я могу. Райан состоит из лайков и эго. Помнишь, как он пытался проглотить огонь на концерте в Дублине и загорелся его лак для волос?
Мы обе были на расстоянии около тридцати футов и едва успели закричать, прежде чем Ник повалил его на сцену и сбил пламя своей курткой. Потребовалось менее двух часов, чтобы кадры Ника Лэмба, лежащего на Райане Ричардсе, стали самой популярной аватаркой в твиттере.
— А потом он ходил с этой короткой стрижкой? — смеется Эви. — Да, я помню. RickIsLife в своем блоге вывесила недельный траур по его прическе, но, по-моему, с этим ежиком он выглядел суперсексуально.
Я пожимаю плечами.
— Я как-то не думала о нем в этом плане.
Она протягивает руку и убирает прядь волос мне за ухо, и я борюсь с желанием воспротивиться. Ее взгляд останавливается на моем лице.
— Угу. Поднимайся наверх.
Несмотря на то, что в распоряжении Эви целый дворец, работает она в спальне. Честно говоря, всю нашу квартиру в Тутинге можно вписать в спальню Эви, и еще останется место для «Боинга-747» и игры в крикет, так что нельзя сказать, что она живет в стесненных условиях. В отличие от моей комнаты, плакаты Everlasting на стенах обрамлены, подписаны и расположены на идеальном друг от друга расстоянии. На стене над кроватью доминирует массивная картина маслом, на которой Райан сливается с Ником в поцелуе в стиле Золотого века Голливуда. Она заказала ее у художницы из фандома, которая стала зарабатывать себе на жизнь картинами после того, как Эви показала ее работу в инстаграме.
Если моя комната укрыта густым слоем грязных вещей, пустых пакетов из-под чипсов и недоеденных фруктов, закопанных подальше, словно они — звери в спячке, в большом лофте Эви царит идеальная чистота. Гигантская кровать заправлена. Коврики в стиле Мондриана параллельны доскам пола. Я подозреваю, что она дошла бы даже до такой банальности, как выложенные в ряд на столе ручки, — но, конечно, у Эви ручки не лежат на столе; она хранит их в ящике.
— Всему свое место, и все на своих местах, — любит говорить она.
Год назад у нее был сложный период. Она снова начала резать себя — впервые с тех пор, как ей было столько же, сколько и мне. Я была единственной из сообщества, кому она рассказала. Я был так горда. Я отвела ее к врачу, сидела с ней в приемном покое. Видела порезы. Все они были одинаковой длины, словно кровавый штрих-код на внутренней стороне предплечья.
Она опускается на стул. Полированная поверхность перед ней покрыта полудюжиной айпадов, на каждом из которых открыты разные фотографии Ника или Райана с цитатами из песен. Ей нравится менять их местами в поисках нового смысла. Потом она совмещает две выбранные фотографии так, чтобы они смотрели друг другу в глаза, и выкладывает на RickResource.
Эви хорошо разбирается в интернете. Что, по-моему, также демонстрирует ее глубокое понимание людей, ведь из кого состоит интернет? Она обладает чутьем парфюмера на идеальное сочетание жестокости, секса, милоты и флирта, благодаря которому изображение становится сенсацией в соцсетях и получает в ответ каскад гифок. Знаете, когда идет действительно большая рекламная кампания какого-нибудь фильма, или парфюма, или чего-то еще и невозможно свернуть за угол, не увидев ее? Когда Эви публикует гифки или выкладывает изображение, это то же самое, только онлайн. А я живу в онлайне.
Вот почему я так польщена, когда она поворачивается ко мне и говорит:
— Что-то у меня не получается. Лучше всего подходят вот эти две, но в выражении Райана чего-то не хватает. Помоги мне.
