Собкор прочитал корреспонденцию.
— Вы своей фамилией подписали. Надо бы от имени Ходакова. Но ничего. Запишите мой номер телефона и в конце недели позвоните.
С Ходаковым Коля поехал к адвокату. Мария Ивановна просмотрела толстую папку документов.
— Я заводскими тяжбами не занималась, но документы за Илью Васильевича.
Петров поглядывал на отца Марии Ивановны. Он сидел за столом, слушая разговор. Дед крепкий, седоватый, с руками, широкими в кости.
Пора уходить, и Коля спросил:
— Дедуля, нам Мария Ивановна рассказывала, как вы пришли в райком. Я восхищен вами, вы — настоящий коммунист!
Собкор «Правды» не смог помочь Ходакову, но он не унывал: отправил письма в областной ВОИР и обком партии. Коля ему помогал. Илья Васильевич надеялся поставить волгоградский сталепроволочноканатный завод на колени.
С месяц назад Коля забрал зарисовку о мастере на все руки из «Молодого ленинца» и отдал в «Волгоградскую правду». Вскоре позвонила на работу журналист Любовь Нежданова.
— Твой материал опубликуем. Но я сокращу немного. Позвони через неделю.
«Наконец-то, — подумал Петров, — меня опубликует областная партийная газета».
Через неделю Нежданова сказала:
— Позвони дней через пять. Твой материал я подготовила.
Но в другой раз она прокричала:
— Плохо слышу. Забери свой материал, не подошел он.
Симпатичная Нежданова в своих статьях воспитывала волгоградцев, учила, как жить, но чаще опускалась на дно семейной жизни. Уж все-то ей известно: почему развелись молодые, почему ребенок не похож на отца…
И Коля ужаснулся, узнав: незамужняя Нежданова несказанно рада родившемуся у нее вне брака малышу!
Зарисовку он забрал у Любови и обалдел: она исковеркала ее до неузнаваемости, выбросив самые лучшие места.
Семен Иванович Комов, редактор «Сталеканатчика», мужчина компанейский, и Петров сошелся с ним ближе. Семен Иванович, не найдя поддержки, бросил искать спортивную одежду и инвентарь.
В обед Коля заглянул к Комову. Он чертил макет.
— Семен Иванович, у меня к вам просьба. Хочется поработать в многотиражке. Найдите место.
Он оторвался от макета.
— В районе все места заняты. Но освободятся. Заходи или позванивай. Писать ты можешь. Мне понравилась корреспонденция о Ходакове. Из тебя выйдет журналист.
Как-то, заглянув к Семену Ивановичу, услышал приятное:
— На «Химпром» в многотиражку нужен корреспондент. Там редактором работал мой приятель, а теперь уходит в цех. Редактором будет Татьяна Мигулина, начинающая поэтесса. Ее муж Василий Макаров. Знаешь такого поэта?
— Читал стихи.
— Татьяна два года корреспондентом проработала. Я тебя рекомендовал. Не подреди.
Утром поехал в редакцию. Ничуть не волнуясь, отворил двери и вошел в довольно просторный кабинет. За столом молодые мужчины.
— Мне Татьяну Мигулину.
Ему не успели ответить, как в кабинет влетела чернявая симпатичная женщина лет тридцати, с высоким бюстом, широкими плечами и коротко остриженными волосами.
— Татьяна, к тебе, — сказал один из мужчин, и она круто повернулась.
— Я от Семена Ивановича. Пришел на работу устраиваться.
Татьяна живыми темными глазами осмотрела Колю и спросила:
— Публиковались в газетах?
— Я принес вырезки, — и он протянул десять плотных листов бумаги с наклеенными печатными материалами.
Он взял пример с Тенина. Тот все свои газетные публикации наклеивал на толстые листы.
— Я посмотрю, — быстро проговорила Татьяна и, крутнувшись, скрылась в другой комнате.
— Мне надо на работу позвонить, — сказал Коля.
— Звони, — кивнул на телефон мужчина лет тридцати пяти.
Набрал номер начальника участка.
— Это Петров. Я на Сакко и Ванцетти…
Он не договорил, как начальник закричал: «Где ты болтаешься? Приезжай сюда!»
— Сейчас, выезжаю.
— Значит, ты на Сакко и Ванцетти, — улыбнулся мужчина.
— Мне с утра надо быть в конторе.
— Кем работаешь?
— Мастером, в ЖКО.
А тут вышла Татьяна.
— Я беру вас. Когда рассчитаетесь?
— Через две недели буду у вас.
Она испарилась.
— Как устроишься, я рассчитаюсь. Сядешь на мое место. Здесь писать надо иносказательно, как в баснях Крылова, — сказал веселый мужчина.
— Почему так?
— Наш завод секретный, и потому нельзя писать слова «Волгоград», «Сталинград», «река Волга», словом, нельзя делать привязку к местности.
Услыхав слово «секретный», напугался, но виду не подал. Другой мужчина, моложе, добавил:
— Еще пройдешь через первый отдел: не спала ли твоя бабка с Керенским?
Петров не знал, что такое первый отдел, но понял: нехороший, и не растерявшись, пошутил:
— С Керенским бабка не спала, а если и спала, то с Колчаком. Я из Сибири.
— Неважно, — продолжал мужчина, — здесь всех, кто на завод устраивается, проверяют.
Коля, сраженный, поплелся на остановку. «Да ведь я на секретный завод устраиваюсь! Не возьмут. Спросят: «Судимый?» Как быть? А так хочется в редакции поработать! А если ответить: «Несудимый!» Узнают. Но парень сказал, что проверят, не спала ли бабка с Керенским? Значит, будут проверять родственников? Проверят отца — а он работал начальником милиции, — и меня не сильно будут трясти. Живой отец в ТОЙ зоне не помог, а вдруг мертвый в ЭТОЙ поможет?»
Петров подал на расчет, отправил литературоведу письмо и быстро получил ответ. На майские праздники Олег Викентьевич срочно приглашал в Москву.
Тенин встретил трезвым, на этот раз пожал руку крепче, и сразу:
— Зря устраиваешься в редакцию. Пора переезжать в столицу. Техникум закончил, Волгоград ничем не держит. В Москве войдешь в литературный круг, и я тебе помогу.
Сели в кресла.
— Олег Викентьевич, где я пропишусь в Москве и где буду жить? Ведь я с женой и дочерью.
— Я пропишу тебя в Московской области, а работать поступишь в Москве. Кем? В многотиражную газету корреспондентом. Но это будет Москва, а не Волгоград. Жилье найдем. Снимешь дом, я помогу, и жена с дочкой приедут. Жена дворником в ЖЭК устроится и быстро получит квартиру. Да и ты в ЖЭК поначалу ради квартиры можешь пойти. Вот это мы и обсудим.
Коля молчал. Не хочется бросать Волгоград, там квартира. И отказался.
— Зря!
— Не зря! У меня на переезд и денег-то нет.
— Дебаты продолжим позже, а сейчас надо выпить.
— Пить не будем. В прошлый раз ваша жена разбомбила меня, сказав, будто я вас спаиваю. И в этот раз придет…
— На праздники ее не будет. Она на даче…
— Как с моими рассказами? Пристроили хоть один?
— Пока нет. Ты же не хочешь переехать в Москву. Будешь жить здесь, и будешь вхож в редакции и дело сдвинется. Давай, сходим в магазин.
— Хорошо, только одну бутылку в честь моего приезда.
Но одной оказалось мало.
— Все, Олег Викентьевич, хватит. У меня с деньгами туго.
Тенин прошелся по комнате и остановился возле книжных полок.
— Бери еще две бутылки и выбирай две любые книги. Кроме собраний сочинений, чтоб не разбивать.
И он соблазнился книгами. Разглядывал корешки и не знал, какие выбрать.
— Выберешь потом, а сейчас дуй в магазин.
Тенин расколол Колю, и они загудели. Но пил он мало, больше на книги глазел.
К ночи Тенин свалился и захрапел, и он подошел к полкам. «Какие взять?» Нравились многие. Выбирал долго, но сон поборол.
Утром, опохмелившись, вновь чудили по телефону, обзванивая писателей и соблазняя их огненной.
Тенин, сняв трубку, сказал:
— Надо бы твою жену с праздником поздравить.
И он передал по телефону телеграмму:
«ПОЗДРАВЛЯЮ ПРАЗДНИКОМ НИКОЛАЙ ВЕРА НАДЕЖДА ЛЮБОВЬ».
— Зачем вы, Олег Викентьевич?
— Пусть поволнуется!
«Так вот почему он часто мне шлет телеграммы! Вечером напьется, снимет трубку, передаст телеграмму, а на другой день я лечу его опохмелять!»
Они гудели три дня, и Коля пропил все деньги. Тенин был должен Петрову десять книг, любых — на выбор! «Как же я повезу их? Придется просить сумку».
В день отъезда пришла жена Тенина, и он протрезвел. Они вполголоса долго разговаривали в комнате. Но вот Тенин вышел, и Коля напомнил о книгах. Олег Викентьевич развел руками.
— Она не разрешит.
— Что, и на работу не пойдет?
— Пойдет.
«Так. Поезд отходит после обеда, а Фаина Антоновна будет сидеть до тех пор, пока я не уйду. Что делать?»
Он попрощался и поехал на вокзал. Купив билет, позвонил Тенину — короткие гудки. И звонил до отхода поезда…
Петров с документами заявился в редакцию, написал заявление и ему рассказали о начальнике отдела кадров, Петре Афанасьевиче Апанасове. В молодости он занимался в художественной самодеятельности Дворца культуры имени Кирова. Играл в пьесах, читал стихи, был конферансье и слыл первым самодеятельным мастером разговорного жанра. Как-то он вышел на сцену и сказал:
