— Мне показалось, мы ещё о многом не поговорили, — возразил Саранцев.
— Конечно. Но ты же не хочешь в один присест наговорить за все пропущенные тридцать лет? Так и до больничного недалеко.
— Видимо, Игорь Петрович не уверен, сможет ли ещё раз выкроить для нас время, — съязвила бывшая Корсунская. — Я вас подвезу, Елена Николаевна.
— Нет, почему? — встрепенулся президент. — Я думал, мы ещё проедемся перед расставанием.
— Нет-нет, Игорь, я с Анечкой. Спасибо за шурум-бурум в школе, но как ты себе представляешь мою дальнейшую жизнь в тихом квартале девятиэтажных панельных домов после того, как я появлюсь там с президентским кортежем?
— Всё равно вас губернатор скоро переселит в отдельный коттедж — на всякий случай, — продолжала обличать общественные язвы бывшая одноклассница.
— Анна Батьковна, ты забываешь о своём Боге буквально каждую минуту, — разозлился Саранцев. — Теперь, если губернатор действительно подарит Елене Николаевне дом, ты скажешь «Я же говорила», а если не подарит, то «Саранцев решил доказать мою неправоту». Правильно я размышляю?
— Ты прямо мои мысли читаешь.
— Анечка, ты действительно слишком уж нападаешь на Игоря. Он всё же перед тобой ни в чём не виноват.
— Я и не думала на него нападать.
Бывшая Корсунская водрузила на лицо маску безразличия и невинности, а президент всё пытался и не мог разглядеть под ней намерения соперницы.
— Ребята, я не собираюсь оставить вас поссорившимися. Тем более, из-за меня.
— Почему из-за вас? — вскинулась Аня.
— Как же — если бы не я, вы бы не встретились и не поссорились.
— Ну что вы говорите, Елена Николаевна? И вообще, мы вовсе не поссорились.
— Тогда поцелуйтесь на прощание.
— Что?
— Я говорю — поцелуйтесь на прощание.
Учительница произносила странные слова профессионально, самим тембром звучания понуждая слушателя подчиниться.
— Нет, Елена Николаевна, я не согласна.
— Игорь, а ты?
— Елена Николаевна, так нечестно! Вы нас шантажируете.
— Хочешь сказать, я тебя шантажирую?
— И меня тоже.
— Вовсе нет. Он так смотрел тебе в спину на уроках — я никогда в жизни больше не видела ни у одного парня такого взгляда.
— Как он на меня смотрел? — снова вспрянула Корсунская и посмотрела теперь уже на Саранцева.
Тот смешался и продолжал глупо молчать — ни одна шутка в голову не лезла. Разумеется, следовало отбояриться от неловкой ситуации залихватской беззаботной фразочкой, но как её найти в испуганной пустой голове? Будь сейчас рядом Юля Кореанно — даже она бы не спасла.
— Елена Николаевна, вы меня пугаете, — всё не могла замолчать Аня.
— Вовсе я тебя не пугаю, просто рассказываю запоздалую правду.
— Какую ещё правду?
— Обыкновенную. Миша, подтверди.
Конопляник неопределённо хмыкнул и скользнул быстрым взглядом по всей аудитории.
— Конопляник, не отмалчивайся. Ты уже забыл свои школьные годы? Я ведь всё равно заставлю тебя выдать все тайны.
— Елена Николаевна, они подумают, что я вам на них стучал, — взмолился под напором классного руководителя Мишка.
— Вряд ли они обо мне такого низкого мнения, — Елена Николаевна осмотрела собравшихся и остановилась на поссорившихся. — Вы способны предположить, будто я слушала доносчиков?
Мальчики и девочка поспешили дать шумный отрицательный ответ на грубо поставленный непедагогичный вопрос.
— Ну так что, Конопляник, будем молчать?
— Елена Николаевна, вы меня ставите в неловкое положение.
— Какое ещё положение? Они оба давным-давно в своих отдельных друг от друга браках, и даже дети у них взрослые. Подумаешь, юношеская симпатия — эка невидаль! И ничего постыдного, даже наоборот — свидетельство молодости души.
— Елена Николаевна, вы хотите сказать, он был в меня влюблён? — возмутилась Аня.
— Хочу. А ты не прикидывайся, будто не знала.
— Я не прикидываюсь!
— Как же, не прикидываешься.
— Честное слово, не прикидываюсь! Мишка, подтверди.
— Да почему именно я должен подтверждать? — искренне изумился Конопляник. Он не хотел вмешиваться в путаную ситуацию с непредсказуемой развязкой.
— Потому что ты в нашем тесном кругу остался последним нейтральным наблюдателем, — объяснила Елена Николаевна.
— Я вовсе не нейтральный наблюдатель.
— Разве ты тоже был в неё влюблён? Анечка, ты, оказывается, весь мой класс перебаламутила, а я и не догадывалась.
— Да не был я в неё влюблён!
— Тогда почему ты — не нейтральный наблюдатель?
Мишка постеснялся рассказать о своём нежелании вмешиваться в личные дела президента Российской Федерации и неуклюже оборвал себя на полуслове.
— Ты, Аннушка, так возмутилась, словно я жаба какая-нибудь, — печально выговорил Саранцев малую толику нахлынувших на него сумбурной толпой посторонних мыслей.
— Причём здесь жаба? Я просто не понимаю, к чему всё это.
— Что «это»?
— Ну, всё это. Зачем целоваться и ворошить прошлое.
— Анечка, а почему для тебя принять товарищеский поцелуй в щёчку — такая тяжкая проблема? Тебе ведь не одиннадцать лет, и на тебя не смотрит весь класс.
— На меня и тогда весь класс не смотрел.
— Может, и не весь, но половина — точно.
— Вы о чём сейчас? — заинтересовался Конопляник.
— Вот видите, он не смотрел, — обрадовалась Корсунская.
— Она поцеловала меня при всём честном народе, — объяснил Игорь Петрович.
— Подумаешь, просто вошла в раж.
— В какой раж? — ещё больше сосредоточился на происходящем Конопляник. Возможно, в его голове даже возникли фантастические картины эротического свойства.
— Была школьная спортивная эстафета — кажется, нужно было пройти какую-то дистанцию, ведя по-баскетбольному мяч. Я хорошо отработал, и когда вернулся к классу, она с визгом восторга меня обняла и поцеловала.
— Да там вокруг, наверное, сотни человек визжали и вопили! — воскликнула Корсунская.
— Но поцеловала меня только ты.
— Просто очень хотела, чтобы наш класс победил, и вошла в раж.
— Да-да, я понял. Но всё же поцеловала.
— Игорь, а ты до сих пор помнишь? — уточнила Елена Николаевна.
— Конечно, помню. Впервые в жизни меня девчонка поцеловала — разве забудешь такое?
— Да в щёку чмокнула, и всё!
— Аня, значит, ты тоже помнишь?
— Помню, ну и что?
— Ты тогда впервые поцеловала мальчика?
— Возможно. Откуда я знаю?
— Возможно? Ты к одиннадцати годам уже вовсю целовалась, но запомнила только один из этих поцелуев? Каким же образом? Ты ведь не знала тогда, что он станет президентом.
— Разумеется, не знала.
— Так почему же из всех своих многочисленных ранних поцелуев запомнила именно этот?
— Ладно, хорошо. Первый раз поцеловала. Но просто от счастья — потому что наш класс побеждал, и он ничего не испортил. Был бы на его месте кто-нибудь другой, и его бы тоже поцеловала.
— Игорь ведь не один участвовал в той эстафете. Все мальчишки по очереди пробегали одну и ту же дистанцию и возвращались назад, но ты именно ему уделила особое внимание. И, кстати, до сих помнишь всю эту историю, как и он.
— Наверное, она ожидала от моего выступления неудовлетворительного результата, — решил помочь своей бывшей пассии Саранцев.
В конце концов, зачем её так настойчиво беспокоить. Ну, не хочет она признать свой первый поцелуй подаренным ему. Игорь Петрович не мог постичь мотивы бывшей Корсунской, но боялся довести ситуацию до безобразной ссоры и мысленно осуждал упорство классного руководителя. Сам он ту секунду помнил очень хорошо, хотя не мог назвать ни даты, ни даже года. Шум, гам, кавардак, школьный спортзал переполнен и гудит от криков. Их класс выстроен вереницей, рядом вытянули свои вереницы параллельные классы, метрах в десяти перед каждой из верениц стоит по одному стулу. Саранцев оказывается впереди, получает мяч, проводит его вокруг стула, возвращается назад к классу и передаёт мяч следующему, оказавшемуся первым в веренице. И вдруг на него налетает невесомое существо с прыгающими по плечам косичками, обхватывает его руками за шею и касается прохладными губами его щеки. Кажется, никто ничего не заметил или просто не обратил внимания, эстафета продолжилась, юный Саранцев после секундного приключения направился, как положено по условиям соревнования, в конец вереницы и занял своё место. Не упал в обморок, и душа его не вырвалась наружу, но едва ли не каждую секунду той минуты он помнит до сих пор. Помнит лёгкие руки у себя на плечах и почти неосязаемое прикосновение девчачьих губ — словно ветерок погладил в жаркий день.
— Я не собираюсь утверждать ничего определённого, — упорствовала Корсунская. — Мне кажется, просто, в силу подросткового возраста, поддалась азарту толпы и почему-то очень хотела победы своего класса.
