— Терри, ты даже не представляешь себе, как на него давят в «Дабл-ю-НЭТ»[82]. Кроме того, думаю, за всем этим стоит Ленни Бернстайн.
Моран хлопнул ладонью по столу.
— Но, черт побери, слов не хватает — ведь наш оркестр ничуть не хуже нью-йоркского, если вообще не лучше. Канал, подготовивший этот цикл передач, сколотил на нем целое состояние, мы бы тоже могли использовать подобный способ зарабатывания денег. Я считаю, Дэнни просто обязан показать, как он предан городу, который первым признал его и предложил место дирижера в оркестре. Ты согласна?
— Терри, это нечестно. Ты ставишь меня в неловкое положение.
— Мария, ты давно уже знаешь меня, чтобы понять: я всегда играю честно, без обмана. Сейчас я разговариваю не с женой Дэнни Росси, а просто жалуюсь своему деловому партнеру. Если говорить объективно, тебе не кажется, что свой следующий телевизионный проект он должен делать у нас?
— Если говорить объективно, то да. Но я…
Она вдруг смутилась и не смогла закончить фразу. И хотя за прошедшее время она получила от Терри больше искреннего тепла и поддержки, чем от Дэнни, но все равно в ней все еще жило атавистическое чувство преданности человеку, который был ее законным мужем.
— Я хотел сказать, из всех этих интервью, которые попадались мне в газетах, я понял, что основные решения, касающиеся его профессиональной деятельности, вы принимаете вместе. — Помедлив, Моран добавил: — Или не стоит верить тому, что пишут в прессе?
Мария промолчала, гадая, что еще он мог узнать из прессы.
Вообще-то уже не один раз после долгих посиделок в монтажной комнате она вот-вот была готова поведать Терри о своей несчастной семейной жизни. Ведь он уже успел рассказать ей о себе. Она знала, что он развелся и каким потрясением это стало для его родителей, ревностных католиков. А еще он очень сильно скучает по своим детям.
В результате всех этих многочасовых бесед она поняла, почему они оба не торопятся домой после работы: ни у него, ни у нее не было места, которое можно было по-настоящему назвать домом.
Но все же она стеснялась начать подобный разговор о себе, надеясь в душе, что рано или поздно Терри сам затронет эту тему.
И вот теперь они так опасно приблизились к тому, чтобы переступить черту, за которой скрывались самые интимные подробности ее личной жизни.
— Почему ты вдруг притихла? — дружески поинтересовался он. — Или, может быть, задумалась о лучшем способе заполучить мистера Росси в наши сети?
— Буду откровенна, — начала Мария. — Мне не очень-то хочется обсуждать эту тему с Дэнни, ибо это некоторым образом размывает демаркационную линию, отделяющую то, чем каждый из нас занимается у себя на работе, и нашу… супружескую жизнь.
Она замялась. А затем неожиданно продолжила:
— Слушай, я передумала — ты прав, он действительно обязан Филадельфии. И я обязательно донесу до него мысль, что нужно сделать цикл передач для нас — если мы найдем подходящую концепцию.
— Ты, Мария, человек творческий. Как по-твоему, с чем еще Дэнни Росси следует выступить по телевидению?
Интуиция подсказала ей ответ.
— Поскольку он является одним из лучших пианистов среди музыкантов своего поколения…
— Самым лучшим, — перебил ее Моран.
— В любом случае, я считаю, он идеально подходит для того, чтобы рассказать об истории и искусстве игры на клавишных инструментах.
— Что-нибудь вроде: «Музыка от клавесина до синтезатора», — подхватил Терри, загоревшись идеей. — Думаю, это будет совершенно потрясающе. Если ты заманишь его к нам, я выжму наш бюджет до последнего пенни и предоставлю ему такие роскошные условия, каких наша станция еще никому не предлагала.
Мария кивнула и поднялась из-за стола.
— Конечно, он может и не согласиться, — сказала она тихо.
— Даже если так и случится, я все равно буду любить тебя.
К ее удивлению, эта идея очень понравилась Дэнни.
— У меня есть только два непременных условия, — сказал он. — Во-первых, запись этих программ должна проходить строго в те дни, когда я рассчитываю находиться в Филадельфии.
— Это понятно, — согласилась она.
— А во-вторых, я хочу, чтобы руководителем цикла передач была ты.
— Но почему я? — спросила она, застигнутая врасплох. — По-моему, это будет как-то неловко.
— Ну, знаешь ли, — ответил он, — если мы хотим, чтобы эта работа не уступала по уровню всем предыдущим, то мне нужны самые лучшие специалисты вашей студии. А ты у них — самый надежный режиссер, это без вопросов.
— А ты что, изучал мои передачи?
— Нет, но смотрел некоторые из твоих видеокассет поздно ночью. Я считаю, ты отлично работаешь.
— Ладно, Росси, — произнесла она, не в силах скрыть своего удовольствия. — Но предупреждаю: будешь выделываться, изображая из себя темпераментного артиста, — непременно выведу на экран только твой неудачный ракурс.
— Хорошо, босс, — он улыбнулся. А потом сказал: — Мы могли бы рекламировать эту программу так: «От создателей незабываемой «Аркадии»».
* * *
Мария не могла уснуть той ночью — все гадала, что у Дэнни на уме. Вряд ли ее аргументы были так уж убедительны. Если честно, каким бы хорошим ни было оборудование на их студии, оно не шло ни в какое сравнение с тем, которое имелось в Нью-Йорке или Лос-Анджелесе. И с чего он вдруг вспомнил «Аркадию», или просто пошутил?
Как счастливы они были в те гарвардские времена — их совместная работа вдохновлялась страстной любовью.
— Как он это делает? — воскликнул потрясенный Терри Моран, когда они сидели рядом за режиссерским пультом.
— Видишь ли, — гордо ответила Мария, — он знает наизусть весь клавишный репертуар и может играть на рояле хоть туда, хоть обратно. И, как видишь, он обожает то, что делает.
Даже она не смогла убедить Дэнни, что надо записывать по одному из тринадцати эпизодов в сутки. Он настоял на том, чтобы сделать трехчасовую программу сразу за один день и одну ночь, чем изумил всю съемочную группу, которой никогда прежде не доводилось сталкиваться с такими невероятно энергичными людьми.
— Господи, откуда у него столько сил? — удивлялся их звукооператор. — Я к концу рабочего дня уже весь в мыле, готов рухнуть на пульт. А он сидит в студии как ни в чем не бывало — разговаривает себе и играет, словно какой-нибудь Питер Пэн-виртуоз.
— Да, — задумчиво согласилась Мария, — в нем и правда есть что-то от Питера Пэна.
Но дело было не только в этом. Коктейль доктора Уитни тоже играл свою роль. В сущности, Дэнни уже не мог обходиться одним уколом в неделю. А потому доктор дополнительно снабжал его капсулами, в которых содержался, помимо прочего, метадрин — для поддержки организма.
Во второй передаче из всего цикла, посвященной Шопену, все прошло безукоризненно — и музыкальная часть, и содержательная. С присущей ему самоуверенностью самый сложный материал Росси оставил напоследок — знакомство с кудесником фортепианного искусства, Ференцем Листом.
Дэнни усердно жевал бутерброд в своей гримерке, когда к нему заглянула Мария.
— Мистер Росси, — сказала она, — я не уверена, что у вас получится сыграть эту часть на таком же высоком уровне. Может, мы сейчас закруглимся и запишем Листа в другой раз?
— Ни в коем случае, госпожа режиссер. Я намерен закончить эту запись сегодня и, как всегда, мастерски.
— Неужели ты совсем не устал?
— Есть немного, — признался он. — Но как только начнет работать первая камера, я тоже сразу же включусь.
— Готова поспорить — ты бы очень хотел, чтобы Лист был сейчас жив, Дэнни. — Она улыбнулась. — Мне почему-то кажется, тебе было бы приятно увидеть удивленное лицо маэстро: вот бы он услышал, как здорово ты исполняешь каденции Листа — лучше его самого.
Он встал с места, подошел к ней и поцеловал в щеку.
— Увидимся на площадке через пятнадцать минут.
Дэнни принял душ, переоделся, снова нанес грим и пошел вниз, чтобы появиться в студии точно в 20. 30 и приступить к третьей и последней записи за день.
Первые полчаса прошли идеально — как по нотам. Дэнни рассказывал о детстве Листа в родной Венгрии; о том, в какой строгости отец воспитывал мальчика с самого раннего возраста; о его первом выступлении на публике в восемь лет; о том, что он брал уроки у Антонио Сальери, заклятого врага Моцарта, и у Карла Черни, величайшего ученика Бетховена, — тот так восхищался талантом юного пианиста, что отказывался брать деньги за свои занятия.
Наблюдая в аппаратной за выражением лица Дэнни на мониторе, Мария не могла отделаться от мысли, что в эту самую минуту ее муж вспоминает собственного учителя — доктора Ландау.
Повествование продолжалось: Дэнни описывал, как великий пианист покорил сначала Париж, затем Лондон — а ведь ему еще не исполнилось и шестнадцати лет.
