«Оглохнув и ослепнув, бултыхаюсь в мягкой белой теплыни. Если это смерть, пускай себе наступает».
Но его слишком быстро выудили.
— У меня закружилась голова, — объяснил он.
— Нисколько не сомневаюсь… чем ты занимался?
— Ничем, — ответил Мун. — Я пытался смотреть то в одну, то в другую сторону, все перепутал и упал.
«Пусть это станет моей эпитафией».
Он встал, смахивая пену с одежды.
— Дорогой, это уж слишком.
Джейн выскользнула из халата, весело улыбнулась лорду Малквисту и вступила в пену, выпрямив спину и вытянув руки, словно собиралась погрузиться по шею. Она наклонилась зачерпнуть пригоршнями мыльной пены и скромно задрапировала себя ею, перед тем как с улыбкой повернуться к ним:
— Ну вот! Как вам мой купальный костюм?
— Он идеален, миледи. Более художественной двусмысленности я и не надеюсь увидеть. — Девятый граф набрал еще пены и украсил ею Джейн, возмещая ущерб, причиненный лопнувшими пузырьками. Он отошел, чтобы полюбоваться еще раз. — Не могу поверить, что вы были рождены, — скорее уж сотворены, как Венера Анадиомена, выходящая из волн!.. Вы не согласны, мистер Мун?
Джейн прыснула и обдала их мыльными брызгами. Она села в ванну и откинулась, обезглавленная пеной.
Мун взял одно из больших белых полотенец и вышел обратно в спальню. Ковер темнел от влаги там, где он проходил. Повсюду валялись осколки разбитого зеркала. Он сел на кровать и снял туфли с носками. Кровать намокла там, где он сел, поэтому он поднялся. Снял всю одежду, завернулся в полотенце и встал перед зеркалом, закутав полотенцем тело и голову. Посмотрел на себя.
«Вполне себе святой, господи ты мой боже. Говорю вам, я не прерву свой пост, покуда британцы не вернут мне мою страну, высокочтимый сэр».
Это ошибка. Он содрогнулся при мысли о сорока миллионах голодающих со вздутыми животами, натянул полотенце на лицо, закусил свежую ткань, пахнущую прачечной, и ожил. Зазвонил телефон.
— Алло, — сказал Мун.
— Мари?
— Нет.
— Мари дома?
— Не вешайте трубку.
Мун вышел на лестницу и наклонился через перила:
— Мари!
— Храни вас Бог, ваша честь!
— Я не тебя зову, — сказал Мун.
— Здесь больше никого нет.
— Хорошо, — сказал Мун.
Воскресший Христос искоса улыбнулся ему, сжимая высокий бокал с зеленой, мерцающей льдинками жидкостью. Он вскинул большой палец и подмигнул всем лицом:
— Редкостная штука, ваша честь.
Мун вернулся к телефону:
— Алло.
— Мари?
— Нет. Я могу ей что-нибудь передать?
Короткая пауза.
— Мари ведь здесь живет? — спросил голос в трубке.
— Она здесь работает, — ответил Мун.
— Да, понимаю. Я звоню по ее объявлению.
— По объявлению?
— Я бы хотел заскочить. На уроки, понимаете?
— Уроки?
— По французскому. Исправительные.
— Извините, — сказал Мун. — Ее сейчас нет.
— Так. А еще кто-нибудь есть?
— Еще кто-нибудь?
— Какая-нибудь другая девушка?
— Вы имеете в виду Джейн?
— Да, сойдет.
— Она моя жена.
— А… Ну, это ведь вам решать, не так ли? Я заскочу.
— Она не знает французского, — сказал Мун. — Только то, что учила в школе.
Пауза подольше.
— В школе?
— Да. Вы ее друг?
— Не совсем. Но я в полном порядке, не волнуйтесь. Она ведь исправительная?
— Исправительная? — спросил Мун.
— Строгая.
— Да нет, не совсем. Скорее веселая.
— Веселая?
— Да.
— Так. Послушайте, а когда освободится Мари?
— Не знаю, — ответил Мун. — Я бы перезвонил завтра. Но, может быть, у нее выходной — это же суббота.
— Послушайте, я в полном порядке, понимаете?
— Да, конечно.
— Ну так я еще позвоню.
— Я передам ей, что вы звонили, — пообещал Мун. — Как вас представить?
— Юргбраун.
— Простите?
— Браун, — яростно сказал человек.
— А… хорошо. Тогда до свидания.
Он повесил трубку. Бомба зловеще улыбалась ему. Он положил ее на ладонь и осмотрел, поставив одну ногу на кровать и утвердив локоть на вздернутом колене. «Ступай теперь в комнату к своей даме и скажи ей, что, хотя бы она накрасилась на целый дюйм, она все равно кончит таким лицом: посмеши ее этим… Ее губы будут розовы, как кости, а глаза — зелены, как пепел».[9]
Он посмотрел на гранатовое сопло бомбы и перевернул ее, чтобы разглядеть утопленный часовой механизм и ключ, который безвозвратно высвободит ее энергию. Интересно, будет ли она тикать? Мун сжал ее ладонями, пока его тело не лишилось крови и вновь не наполнилось ею. Он насухо вытерся полотенцем, завернулся в него, положил бомбу рядом с телефоном, прошел по мокрому следу к двери в ванную и постучал.
— Кто там?
— Я, — ответил Мун.
— Чего тебе надо?
— Записную книжку. Я забыл там записную книжку.
— Тогда входи.
В ванне плескалась пена. Джейн и девятый граф — виднелись только их головы — лежали и в оцепенении опиумного блаженства смотрели друг на друга сквозь дымку. Джейн приветственно подняла облепленную пеной руку, но не оглянулась. Лорд Малквист лежал с закрытыми глазами, опустив голову на краны. Его одежда была аккуратно переброшена через вешалку для полотенец.
— Редактору «Таймc», — сонно бормотал он. — Здравствуйте, милый мальчик. Ваша жена как раз рассказывала мне о вашей проблеме. Примите мой совет: воспринимайте это как благо и больше не думайте об этом. — Он сдул небольшой хребтик пены перед своим лицом. — Редактору «Таймc». Сэр. Позвольте воспользоваться гостеприимством ваших колонок, с тем чтобы ознакомить ваших читателей с научным принципом, пришедшим мне в голову в ванне. Он касается измерения объема предметов эксцентрической формы наподобие кубка, или пианино, или швейной машинки, или чего бы то ни было, что не определяется удобным образом своей высотой, шириной и глубиной. Мне пришло в голову, что если указанный предмет поместить в прямоугольный или цилиндрический сосуд с водой, то его объем будет представлен легко измеряемым количеством воды, которую он вытеснит. Ваш и т. д., Малквист. — Его голова опустилась ниже, а одна нога поднялась из пены, капая, как у прокаженного. — У меня ноги скрипача, — заметил он и, опустив ногу, по-видимому, уснул.
— Какая такая проблема? — спросил Мун.
— Дорогой, только не делай вид, что у тебя нет проблем. Они у всех есть.
— Ты в этом ничего не понимаешь.
— И у тебя их больше, чем у остальных.
Закутанный в полотенце Мун опустился на пол, обмякнув, привалился к краю ванны и приник ртом к ее уху.
— Джейн… — Он говорил очень тихо. — Позволь мне. Пожалуйста. Я одинок.
Она лежала с закрытыми глазами и тихо дышала.
— Дорогой, ты не сделаешь для меня кое-что?
— Да, — выдохнул Мун. — Джейн, я сделаю для тебя все что угодно.
— Тогда потри мне носик. — Она сморщила лицо в поросячье рыльце.
Мун опустил голову на край ванны и вытер об него лоб. Джейн потерлась лицом о его волосы, и он опять задрожал от любви.
— Так-то лучше!
Когда он посмотрел на нее, ее лицо разгладилось, лишилось выражения. Мун встал.
— Этот ковбой, тот, что на улице.
Джейн молчала.
— Он называл тебя Фертилити.[10]
Она молчала.
— Фертилити! — Он горько и хрипло рассмеялся и собрался уходить.
— Ты забыл записную книжку.
Он осмотрел ванную, но не увидел ее. Обыскав полки, подоконник и углы, он плюнул и открыл дверь.
— Держи.
Рука Джейн высоко поднялась из пены, сжимая записную книжку. Он взял размякший томик и застегнул его.
— Ты выронил ее в ванне, когда туда рухнул. — Она закрыла глаза.
Джейн и девятый граф трупами лежали в волнующейся пелене. Они не взглянули на него, и он вышел в холодный коридор, закрыв за собой дверь.
Наверху лестницы Мун опять остановился. Воскресший Христос привалился к дверному проему гостиной, ухмыляясь, точно менестрель. Бокал с джином совершенно неподвижно стоял у него на лице, сопротивляясь взгляду Муна. Воскресший Христос изменил угол наклона и упал, но умудрился удержать бокал вертикально, перекатившись и извернувшись под ним, как дрессированный тюлень, и опять вскочил на ноги все с той же ухмылкой.
— Вот это выпивка, — сказал он. — Мы двинем вперед, одетые в тончайший лен, и выкурим фаристимлян и филисеев из храма Святого Павла, это уж как пить дать.
Он рыгнул, с претенциозностью плохого актера тронул свободной рукой губы, поклонился, подмигнул, скрестил ноги и упал на спину, вертикально прижимая бокал к груди.
Мун спустился вниз и переступил через его тело. Верхний свет — люстра — был включен. Он выключил его, оставив гореть только лампу на столе и еще одну, которая стояла посреди разноцветных бутылок на шкафчике в углу. Включил электрокамин и поднес к теплу записную книжку, пытаясь разлепить страницы. Написанное расплылось бледными оттенками синего. Он положил записную книжку на плоский верх камина и открыл письменный стол. После некоторых трудов отыскал список имен, который задумчиво прочел. Положил его на место, достал письмо и прочитал следующее.
