Несколькими днями позже, в гостинице, я услышал короткие отрывистые удары в свою дверь.
Это был господин Анри, а в руках у него было радио.
— Это мое радио, — сказал он, — оно, возможно, старое, но еще работает!
— Здравствуйте, господин Анри! — сказал я ему с улыбкой. — Как вы себя чувствуете?
— Очень хорошо. А вы?
— У меня все нормально.
— Послушайте, — продолжил он, — я не очень часто им пользуюсь, поэтому подумал, что мог бы вам его оставить на некоторое время.
— Но вы не обязаны…
— Я знаю, — отрезал он.
Он сунул радио мне в руки.
— Но я вас предупреждаю, — добавил он, — только потому, что вы спасли мне жизнь, вы не можете слушать его слишком громко!
— Согласен, — ответил я. — Спасибо, господин Анри.
— Не за что.
— Не хотите ли зайти и послушать радио вместе со мной? — спросил я.
— Отлично. Но только станцию выбираю я.
Я всегда любил тот короткий момент после пробуждения, когда ты находишься в каком-то забытьи. И мне кажется, что в пиве я больше всего люблю — помимо его способности быть одновременно прохладительным напитком и согревать — то, что, если выпить его много, короткий момент амнезии после пробуждения длится дольше.
Но когда пробуждение происходит в постели, которую ты не узнаешь, ощущение забытья переходит из приятного в ужасающее.
Я узнал Сабрину, которая спала рядом, и сообразил, что я лежал без рубашки, мне захотелось провалиться сквозь землю.
Я закрыл глаза. Я постарался вспомнить. Ничего.
Я почувствовал тепло под веками. Они увлажнились. Я схватил руку зубами и укусил ее. Лучший способ плакать беззвучно.
Я взглянул на Сабрину. В моей груди раздувалась какая-то сила. Что-то жестокое, что хотело разорвать девушку на куски. Я укусил руку еще сильнее. Чтобы не причинить Сабрине вред.
Появилась кровь. Металлический вкус вызвал тошноту. Я поднялся. Огляделся вокруг. Я никак не мог найти свою рубашку. Я должен был уйти. Я поднял с пола футболку и ушел.
Я почти бежал. С кем-то столкнулся. Лил дождь. Я несся на желтый и красный. Я шел все прямо и прямо.
Я поздоровался с хозяином. Не взглянув на него. Он что-то сказал. Задал какой-то вопрос, содержавший слово «педик».
Я закрылся в своей комнате. Я стянул футболку. Упал в кровать.
А затем завыл, все так же кусая руку — не из-за шума, а чтобы было не так больно.
* * *
Я так и лежал, не двигаясь, пока не услышал стук в дверь и голос Марко.
— Это я, — сказал он.
— Проваливай! — крикнул я. — Оставь меня в покое!
— Хе, успокойся, товарищ. Открой, я только что говорил с Сабриной, ничего не произошло.
— Заткнись! Я не хочу тебя больше видеть! Никого больше не хочу видеть!
Я орал, наплевав на все гостиничные правила.
— Дружище… Да не злись ты из-за этого… Это все бухло. Со мной тоже было, что девка привела меня к себе и я отрубился прямо в ее гнездышке! Это из-за бухла, но это не значит, что ты не мужик!
Я поднялся.
— Как ты говоришь? — спросил я через дверь.
— Ну, я не знаю… Как-то так. Когда сильно напиваешься, хочется спать, а не целоваться…
Он начал смеяться:
— Некоторые даже блюют, лежа сверху!
Тут он рассмеялся еще сильнее:
— Со мной тоже такое было, и я блевал сверху. Вот это подстава!
Я открыл ему. Он улыбнулся и начал объяснять, что Сабрина меня не хотела, а затем остановился, увидев мою руку.
Я тоже взглянул: выглядело не очень красиво. И так как внутренняя боль уже начала проходить, я почувствовал боль в руке, адскую боль.
— Сейчас вернусь! — сказал он. — У меня есть то, что нужно!
Я ждал, застыв на месте. Он вернулся с ватой, пластырем, дезинфицирующим средством и двумя упаковками пива.
Он был весь мокрый.
— Говорю тебе, это настоящий потоп! — выдохнул он. — Взгляни на мою шевелюру!
И он провел руками по волосам, чтобы привести их в порядок.
— У тебя нет геля? — спросил он.
— Нет, — ответил я.
— Э-э! — воскликнул он. — Гель — это самое важное!
Марко смочил ватку дезинфицирующим средством и смазал мою руку. Он приклеил пластырь и открыл мне пиво.
— Я как настоящая медсестра, а? Мне только сисек не хватает!
Он чокнулся со мной.
— За груди медсестер! — пошутил он.
Мы сидели и пили. Марко крутил сигареты, говоря, что надо экономить деньги, чтобы отправиться следующим летом в Италию. Он хотел поехать в Милан, в Мировую столицу класса, но я предпочитал Неаполь, там море. В конце концов мы сошлись на Риме. Мы еще не знали, на чем собираемся экономить, но пока это было неважно.
Он показал мне, как надо ходить в Италии, чтобы привлекать женщин и вызывать уважение мужчин. Он выпячивал грудь и крутил плечами.
— Достаточно, чтобы люди поверили, что мир принадлежит тебе, и — хоп! — он тебе принадлежит!
Он попросил меня пройтись так же, и я попробовал, но он сказал, что у меня пока не очень получается, но еще есть время потренироваться.
* * *
Марко посмотрел в окно, все еще шел дождь.
Когда льет вот так, — сказал он, — мой патер говорит, что это ангелы пьют ведрами!
Он поднял пиво, как бы чокаясь с ангелами.
Иногда мне хочется иметь отца, — сказал я. А мне иногда хочется, чтобы у меня его не было!
Я разрыдался, просто так. Я знал, что это не очень по-мужски, но я же не смог даже пройтись по-итальянски, и это уже было не страшно. Марко сел со мной рядом.
Что с тобой происходит, дружище? Я уверен, что Сабрина уже забыла. Не бойся, она рассказала только мне! Давай, выпей глоток!
Он улыбнулся.
— Ты знаешь, почему бутылка пива лучше девчонки?! Потому что ее не надо тащить в ресторан — там уже есть! К тому же ты можешь ее взять публично, сидя за столиком!
Он рассмеялся, я тоже; а затем я снова разрыдался.
— У меня нет отца, — вырвалось у меня, — у меня вообще нет семьи!
Марко обнял меня одной рукой.
— Скажи себе, что ты сын божий! Когда я был маленьким, нам говорили, что мы все дети божьи! Это означает, что и я тоже. А значит, мы с тобой братья, а брат — это уже семья!
Он поднял пиво, я чокнулся с ним. А затем он посмотрел наверх и поднял бутылку к небу, и мы чокнулись с ангелами.
Я был слеп, а теперь прозрел.
Уже прошло более двух месяцев, как я появился в баре и поселился в гостинице, когда случилась необыкновенная вещь.
День клонился к вечеру. Я играл в шахматы с Дерьмовым Писателем, и тут в бар, задыхаясь, ворвался Момо, завсегдатай.
— Поглядите-ка, что я нашел! — произнес он, размахивая каким-то листком бумаги.
Все посмотрели на листок, и когда я увидел, что на нем было, во рту у меня мгновенно пересохло: там был я.
Я подошел, вгляделся. На нем было изображено мое лицо, мое собственное улыбающееся лицо. Это была увеличенная фотография, взятая с группового снимка. Над моим лицом было написано: «Разыскивается». А под ним был номер, по которому надо было позвонить. А под номером стояло имя: Юлия.
Я чувствовал, как кровь отхлынула от моих щек, и слышал голоса вокруг меня, будто идущие откуда-то издалека:
— Может, это преступник, и никто не знает…
— Не болтай! Да он и мухи не обидит!
— Но часто именно те, кто совсем не выглядит…
Я не мог оторвать глаз от объявления.
«Разыскивается». Там написано «разыскивается».
Юлия меня разыскивает. Кто-то разыскивает меня. Меня разыскивают.
— Что это за Юлия? — спросил кто-то.
Я не ответил. Марко повторил вопрос, хлопнув меня по спине. Это вернуло меня к действительности.
— Девушка, которая училась со мной на одном факультете…
— Почему она тебя ищет?
— Не знаю…
— А она симпатичная?
Я вспомнил ее шею, ее затылок, ее подбородок, ее лоб.
— Утонченная, — прошептал я. — Ее шея, подбородок… Все в ней деликатное.
— А мне, — сказал Луи, — один лекарь как-то сказал, что у меня желудок деликатный.
— Пф-ф-ф… — фыркнула Хозяйка.
Она поставила барный телефон на стойку.
— Если будет какое-то вознаграждение, — продолжил Момо, — скажи, что это я тебя нашел, окей?
Я взглянул на телефон.
— Не знаю, что делать… — сказал я.
— Когда не знают, что делать, пьют пиво! — посоветовал голос, сопровождаемый одобрительным гулом.
Поскольку я действительно не знал, что делать, я решил последовать совету.