— Кто их, художников, знает! — неопределенно отозвался Мартынов. — Тонкие натуры. Полгода назад он был похож на человека, которого жизнь достала по полной программе.
— Гоша! Ему было двадцать пять лет! Вникни — всего двадцать пять! Из-за чего стреляются в двадцать пять лет?
— Из-за любви.
— И это говоришь ты? — поразился Авдеев. — Не ожидал услышать такое от муровского опера, специалиста по раскрытию сексуальных преступлений!
— Из-за чего, по-твоему, стреляются в двадцать пять лет? — огрызнулся Мартынов
— Из-за белой горячки. От наркоты. Но ничего такого экспертиза в крови не обнаружила. Ни алкоголя, ни наркотиков. Что и заставляет меня отнестись к этому случаю с присущей мне серьезностью.
— Хватит трепаться, Димон. Давай по делу.
— По делу так по делу. Вот ты прочитал протокол осмотра места происшествия. Тебя ничего не удивило?
— Две рюмки?
— Да, две рюмки с коньяком „Хеннесси“. Не одна, а именно две. Егорычев достал вторую не по случайности, поскольку обе были наполнены. Но почему-то не выпиты. Правда, пальчики на обеих принадлежат Егорычеву. Но вот зажигалка… Между прочим, изящная штуковина. И, заметь себе, золотая. Зажигалка — единственный предмет в квартире, на котором не обнаружены отпечатки Егорычева. Зато присутствуют другие пальчики. Некоего мистера или миссис Икс. Для кого и была наполнена вторая рюмка. В картотеке их нет. И это, Гоша, еще не все.
Авдеев извлек из папки еще один документ.
— Заключение криминалиста. „Расположение отпечатков на рукояти и спусковом крючке пистолета свидетельствует о его крайне неудобном для произведения выстрела положении пистолета в руке лица, производившего выстрел“. Если перевести с канцелярского на русский, это значит, что Егорычев держал пистолет вот так…
Авдеев достал из сейфа табельный „ПМ“ и выщелкнул обойму.
— На себе не показывай, — предупредил Мартынов.
— Не буду. Здесь прилагается схема расположения отпечатков пальцев на рукоятке. Если располагать пальцы, следуя этой схеме, получится вот что. — Авдеев взял „Макаров“ в руку таким образом, что на курке оказался не указательный, а большой палец. — Понял? Выстрелить, конечно, можно и из такого положения, но кто мне объяснит, для чего нормальному, без физических отклонений, здоровому парню нажимать на курок подобным образом? Вижу по лицу твой ответ: никаких! И наконец вот это: „Входное пулевое отверстие расположено в двух сантиметрах над правым ухом, выходное — сверху в сантиметре от левой брови“. Это он не просто большим пальцем нажал на курок, но еще и с вывертом, почти сзади.
Авдеев загнал на место обойму, убрал пистолет в сейф и заключил:
— Вот теперь все. Что скажешь?
Мартынов подошел к окну. Некоторое время молча смотрел, как с низкого серого неба валит крупными хлопьями снег, укладывается на ветках деревьев и проседает на черных слякотных тротуарах. Наконец спросил:
— Думаешь, инсценировка?
— Да, Гоша, именно это я и думаю. Инсценировка, причем не очень умелая. И прокурор со мной согласен, хотя, как ты сам понимаешь, лишняя головная боль ему ни к чему. В общем, дело возбуждено, приказано сформировать оперативно-следственную группу.
— Что ж, Димон, бог в помощь.
Авдеев словно только и ждал этих слов, чтобы снова начать ерничать.
— Очень на Него рассчитываю. А почему? Потому что стою на страже интересов Его. Ибо даровать человеку жизнь и отнимать ее — это прерогатива не человека, но Бога.
— Ладно, поеду. На какое время ты вызвал Рогова?
— На десять. Будешь?
— Постараюсь быть, — неопределенно пообещал Мартынов.
Но он уже твердо знал, что обязательно будет.
* * *
К началу допроса Мартынов опоздал. Ночью вдруг ударил мороз под двадцать, его старая „шестерка“ не завелась. С полчаса он, матерясь, чистил клеммы, менял свечи. Бесполезно. Только окончательно посадил аккумулятор и перемазался. Пришлось возвращаться домой и отмывать руки. Потом тащился на маршрутке по гололеду. Когда добрался, наконец, до прокуратуры и вошел в кабинет Авдеева, тот заканчивал заполнение протокола: анкетные данные свидетеля и прочие формальности. Рогов держался спокойно, хотя и чувствовалось, что он встревожен вызовом в прокуратуру. Поздоровавшись молчаливым кивком, Мартынов повесил „аляску“ и шапку на вешалку у двери и сел в сторонке. Авдеев представил его:
— Старший оперуполномоченный МУРа майор Мартынов Георгий Владимирович. Он будет присутствовать при нашей беседе. Не возражаете?
— А я могу возражать?
— Вы правы, нет. Мой вопрос продиктован присущей мне вежливостью. Распишитесь, что предупреждены об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний.
Пока свидетель расписывался, Мартынов внимательно его рассмотрел. Коренастый, чуть ниже среднего роста, крепкий, с широкими плечами. Подобранный, как сохранивший форму боксер. За его внешностью угадывался образ жизни: тренажеры, бассейн, теннисный корт. Короткие черные волосы, низкий лоб, выбритое до синевы лицо с твердым подбородком. На безымянном пальце правой руки — обручальное кольцо с алмазной гранью. Взгляд жесткий, уверенный. Чувствовалось, что это человек, который знает себе цену.
— Давайте начнем, — предложил Авдеев, когда с формальностями было покончено. — Господин Рогов, вам принадлежит пистолет марки „Таурус“ ПТ-99 номер TLR 37564. Я не ошибаюсь?
— Да, у меня есть пистолет „Таурус“. Номера, естественно, не помню. Но разрешение на него в полном порядке. А в чем дело?
— Где сейчас находится этот пистолет?
— Там, где и всегда. Дома.
— В вашей московской квартире?
— Нет, в загородном доме.
— Вы утверждаете, что пистолет находится у вас, вы его не передавали в чужие руки, не продавали, не теряли, у вас его не похищали?
— Да, утверждаю. Вы можете наконец объяснить, что происходит?
— Могу. Дело в том, что пистолет „Таурус“, зарегистрированный на ваше имя, был обнаружен на месте происшествия в одной московской квартире. Из него был произведен выстрел, о чем составлено соответствующее заключение эксперта. Хотите посмотреть на этот документ?
— Зачем? Я вам и так верю. Но… Вы уверены, что это не ошибка?
— Более чем. Есть немного вещей, в которых я так уверен. Что вы на это скажете?
— Только одно. Я по-прежнему считаю, что пистолет находится в моем доме, а если это не так, то собираюсь немедленно подать заявление о пропаже.
— На вашем месте я именно так бы и поступил, — одобрил Авдеев. — Где вы храните пистолет? В сейфе?
— Нет, в кабинете, в нижнем ящике письменного стола.
— Ящик запирается?
— Да.
— Ключ носите с собой?
— Зачем? Он лежит в другом ящике стола, в верхнем.
— Значит, любой человек, проникший в ваш дом, может отпереть стол и взять пистолет?
— В мой дом не так-то легко проникнуть. Он оборудован современной системой охранной сигнализации.
— Это может быть человек, которого вы сами привели в дом, — высказал предположение Авдеев. — Скажем, ваш гость.
Рогов усмехнулся со смесью снисходительности и презрительности.
— Извините, господин следователь, но мои гости не имеют привычки шарить по чужим столам.
— Когда вы видели пистолет последний раз?
— Месяца два назад. Или даже три, не помню.
— Странно. Вы каждый день сидите за своим письменным столом и три месяца не заглядывали в ящик?
— Каждый день с утра до вечера я провожу в офисе или езжу по объектам. У меня остается не так уж много времени, чтобы сидеть за столом. А когда нужно поработать, я работаю, а не шарю по ящикам. Я знаю, что пистолет под рукой, мне этого вполне достаточно. Разрешение распространяется только на его хранение, да носить его с собой я не собирался — к чему мне это? А дома оружие не повредит. Времена сами знаете какие.
— Это мы знаем, это мы с майором Мартыновым очень хорошо знаем, — покивал Авдеев. — Перейдем к другой теме.
* * *
— Мы еще не закончили с этой, — возразил Рогов. — Вы нашли мой пистолет. Выяснили, что он был у меня украден. Вор арестован?
— Мы вернемся к этому позже. Прошу извинить, господин Рогов. Не хотелось бы цитировать плохие фильмы, но вопросы здесь задаю я. И в каком порядке их задавать, определяю тоже я.
— Да, конечно. Спрашивайте.
— Вам что-нибудь говорит такая фамилия: Егорычев?
— Егорычев? Не припоминаю.
— Константин Иванович Егорычев. Художник, — подсказал Авдеев.
— А, этот! — Лицо Рогова исказила брезгливая гримаса. — Да, знаю.
— Когда вы с ним познакомились? Где? При каких обстоятельствах?
— Месяца четыре назад. В конце лета. Но я не стал бы называть это знакомством. Видел я его, в общей сложности, минут двадцать, и никакого желания видеть снова не испытываю. Мне был нужен специалист по интерьерам. Жена порекомендовала своего знакомого, интересного, как она сказала, художника. Я посмотрел его работы и от его услуг решительно отказался.