Стекла блеснули. Оттуда появилась рука в сером рукаве и приняла книжку.
– Ну как, как, Клавдий Петрович? – торопил замдиректора. – Оформляем товарища?
Очки грустно кивнули на стол.
– Идет, – утвердительно сказал замдиректора и взял со стола зажигалку. – Ну вот, оформляйтесь и приступайте к работе, а в курс дела я вас введу. Значит, оформляемся.
– А остальное как всё? – поинтересовался Коля. – Какая работа?
– Работа такая, – опять подпрыгнул замдиректора и твердо посмотрел на Колю. – Юбилей, – значительно сказал замдиректора и поставил зажигалку стоймя на стекло. – Понимаете?
– Не совсем, – сказал Коля.
– Ясно, – сказал замдиректора, – десять щитов и одиннадцатый. Понятно?
Коля молчал.
– Заглавный, – сказал замдиректора.
– Простите, я все не пойму, – сказал Коля, – выставка, что ли?
– Ну! – радостно крикнул замдиректора. – Выставка, юбилей!
– Ага! – сказал Коля. – И это всё?
– Хе-хе! Нет, не всё: это сначала, на сегодняшний день.
– То есть как – на сегодняшний день? – испугался Коля.
– Ну, так сказать, в свете очередных задач.
– А-а, – сказал Коля, – а потом?
– О! Потом. Потом, – строго сказал замдиректора, – текущая работа. В чем она заключается? – Замдиректора посмотрел на Колю, помолчал.
Коля тоже молчал.
– Ну, во-первых, она заключается в оформлении стендов в музее, поскольку в НИИ имеется музей, а в нем, соответственно, стенды. А в чем заключается оформление стендов? – спросил замдиректора и сам себе ответил: – Оформление стендов заключается в расположении экспонатов и написании табличек к ним. И к стендам тоже. Понятно? А кроме стендов будете писать объявления, ну там собрание или еще что-нибудь там; еще стенгазету оформлять (это к датам). Вот еще наглядная агитация у нас хромает; есть у нас такая мечта. Ну вот. – Замдиректора мягко накрыл зажигалку ладонью.
Коля задумался.
"Многовато работы, – думал Коля, – просто бессовестно, чтобы все это за семьдесят рублей. Ну да ладно, не в этом дело, деньги – не главное".
– А вот как у нас с рабочим днем? – спросил Коля. – Как рабочий день? Нормирован или нет?
– Это – да. Это… нормирован. Рабочий день у нас нормирован. С девяти пятнадцати и до восемнадцати ноль-ноль.
– Ну а если я, например, всю работу переделаю, то смогу после этого свободно ходить? Ну, не совсем свободно, а так: есть работа – хожу, нет – нет.
– Нет, так нельзя, – сказал замдиректора, – это нельзя. Вы сами подумайте: вы же в коллектив вступаете. У нас борьба. Фронт. Мы боремся. Если вы так быстро работаете – хорошо. Значит, производительность, рост. И вообще, вы не беспокойтесь: без работы не останетесь, найдем работу. Нам еще альбомы выпускать надо – будем альбомы оформлять.
– И кроме того трудовая дисциплина, – раздалось со стороны очков, – коллектив и дисциплина. Мы ведь боремся за звание, Николай Николаевич.
– Ну что ж, – тяжело вздохнул Коля, – очень жаль. Я так не могу. На семьдесят рублей я согласен, но чтобы все время… Нет, я так не могу. – Коля встал.
– Вы подумайте! – крикнул вдогонку замдиректора.
Коля вышел на Большой проспект. Дворники посыпали солью тротуары, и под ногами разъезжалась какая-то каша. Было светло, но солнце уже куда-то ушло, и улица стала безразлична.
"К Бибикову к двум, – подумал Коля, – к двум часам. Куда же время девать? Домой идти? Нет, не хочется. Сейчас мрачно там. Пойти к Александру Антоновичу? Пойду к Александру Антоновичу, – подумал Коля, – или даже поеду, пожалуй".
И Коля отправился к Александру Антоновичу. Не то чтобы это ему было так уж по пути. Даже совсем не по пути: Александр Антонович жил на Измайловском проспекте у Троицкого собора.
"Далеко, но надо же хоть кому-то рассказать о своих неприятностях. И хоть бы только работа… Ладно бы… А то еще и Бибиков впереди. Да, неприятности…" И Коля поехал к Александру Антоновичу, чтобы скоротать время, а заодно уж и облегчить душу немного, а может быть, духу набраться перед самым неприятным.
"Ах, скверно! – думал Коля, качаясь на заднем сиденье автобуса. – До чего же все это скверно! Что же теперь будет? И как мне с Бибиковым вести разговор? Скверно! А может быть, стоило согласиться? – усомнился вдруг Коля. – Черт с ним, что семьдесят рублей. Ах, нет, я ведь не потому, – вспомнил Ко- ля, – я потому, что работы много и восемь часов. Я ведь из-за этого. Нет, все правильно. Только как же теперь… Что бы придумать?" – думал Коля, поднимаясь по лестнице, но, так ничего и не придумав, нажал кнопку звонка.
Александр Антонович возлежал на софе и примеривал грелку, наполненную горячей водой, только что принесенную теткой. Грелка служила катализатором рюмочке водки, рюмочку водки Александр Антонович всегда называл посошком. Почему посошком? А кто его знает? Может быть, потому, что всегда устремлялся куда-нибудь – не телесно, так мысленно. Или, может быть, потому, что считал эту рюмочку Александр Антонович как бы последней, предшествующей каким-то свершениям. Может быть. Себя же Александр Антонович называл алкоголиком, и, надо отдать ему должное, до исключительной изощренности довел этот благородный, по его мнению, порок, выпивая не более десяти-двенадцати рюмочек в день, но и эти двенадцать-тринадцать в течение дня помогали поддерживать mens sana in corpore. Non sana, добавлял Александр Антонович. Александр Антонович пристроил как полагается грелку.
– Николай Николаевич! Ужели? И в кои-то веки! Сколь счастлив! Но погодите минуту. Нет – две. Дайте живительной влаге разлиться в моем истощенном болезнью, измученном теле. (Сугубо секретно: болезнь, подточившая силы Александра Антоновича, была поистине барской болезнью. Нет, не подагра).
Коля присел на бледные полоски и венки ампирного кресла, взял в руки журнал (ну конечно, это был изысканный журнал "Старые годы"), впрочем, не читал, а так, повертел в руках, ну, может быть, полистал, а в общем, все это время смотрел на Александра Антоновича, и смотрел довольно-таки грустно. Александр Антонович принял взгляд на свой счет и заерзал, разрушив саркофаг из подушек, и грелка забулькала; Александр Антонович стал извиняться за пьянство.
– Да нет, Александр Антонович, я не о вас, – сказал Коля, хотя он и вовсе ничего не говорил. – Я, Александр Антонович, должен сегодня того… подписку давать.
Александр Антонович замахал руками:
– Что вы, Николай Николаевич, вы что? Какую подписку? Упаси вас Бог! Ни за что не давайте.
Заметим, Александр Антонович вообще не знал, о чем речь.
– Подписку. Подписку участковому инспектору.
– Это что, о должности, что ли?
– Да, о работе. И в десять дней. – И, подумав, добавил: – Иначе сошлют.
– Сошлют? – Глаза Александра Антоновича загорелись восторгом. Перспектива иметь ссыльного приятеля увлекла его. Правда, не больше чем на минуту. Все-таки Александр Антонович искренне любил Николая Николаевича, которого в глубине души считал чудаком. Николай Николаевич, напротив, считал чудаком Александра Антоновича. В Александре Антоновиче с минуту боролись два чувства – дружба победила.
– Николай Николаевич, а вы его убедите. Ну, знаете, там, объясните, что вы художник и творческий человек, что вы приносите большую духовную пользу. В конце концов, он человек – должен понять. И квартальные люди.
Александр Антонович с видимым увлечением развивал эту мысль, но тайно в разгоряченной его голове строились планы спасения и побега. Нет, конечно же, не был Александр Антонович лицемером, но все-таки, как это выглядит. Друг, опальный художник, выбиваясь из сил, спускается по длинной веревке со стены Трубецкого бастиона, и он, Александр Антонович, ожидающий внизу на снегу. Да с парой лихих лошадей… Как бежать через Неву, Александр Антонович не представлял.
– Ну, это устроится, – сказал Александр Антонович, – замерзнет, – и, возвращаясь к скучной реальности, заключил: – И квартальные люди, – и совсем неожиданно, – у них дети есть… маленькие… мальчики, девочки… бегают… – Александр Антонович прослезился и некоторое время огромным клетчатым платком протирал глаза.
– Однако, мой дорогой, mon cher, простите забывчивость, – встрепенулся вдруг Александр Антонович. – Наверное, не ели сегодня? Откушайте рюмочку.
Водка синим огоньком блеснула в маленькой рюмочке.
– Закусите грибочком.
Коля подцепил скользкий грибок и проглотил, холодный.
– Погодите минутку, Николай Николаевич, я сейчас насчет чаю распоряжусь.
Александр Антонович, шаркая туфлями, вышел из комнаты. Александр Антонович над газовой печкой распоряжался. Коля достал из кармана повестку и прочитал, что ему, Николаю Николаевичу Болотову, явиться туда-то, а именно, в штаб дружины номер такой-то, к участковому инспектору Бибикову.
"Бибиков?.. М-да… Неприятный тип. Рыжий, маленький, похожий на клоуна… Да, был разговор, а теперь… подписка… десять дней… М-да!" Александр Антонович распоряжался теперь у стола. Расставил чашечки, блюдечки, ложечки разложил. Получилось изящно. Александр Антонович полюбовался и поменял местами розетки.
