А поскольку по должности от Адама требовалось лишь быть в досягаемости, то он имел возможность больше времени проводить в лаборатории, откуда до любой палаты было рукой подать. И всякий раз, как научные изыскания начинали казаться ему бесплодными и вгоняли в уныние, он находил утешение во врачебной работе.
Адама всегда приводило в восторг появление на свет хнычущих, раскрасневшихся младенцев — ведь этим крохам предстояло навсегда изменить жизнь своих родителей.
А может быть, изменить мир.
Однако этот аспект своей работы он едва ли мог обсуждать с Лиз. Его не покидало чувство, что смерть Макса лишь усугубила горечь в душе Лиз, вызванную бездетностью. Но с течением времени вдова стала понемногу свыкаться с утратой. И тем отчетливее видела, что Адам со своей потерей еще не смирился.
— Адам, поверь мне. Макс бы не обрадовался, если бы увидел, как ты превращаешься в отшельника. Ты еще совсем молодой. Тебе надо думать о своих детях, а не только о чужих.
Адам пожал плечами.
— Дай мне немного времени, Лиз, — уклончиво ответил он. — Пока что Каванаг всеми силами старается осложнить мне жизнь.
— А кстати, как у тебя дела с той миловидной девушкой из Вашингтона?
Адам развел руками.
— Что тут можно сказать? Она там, я здесь. Все решает география.
— Почему бы тебе не перевезти ее сюда?
Адаму не хотелось вдаваться в подробности непростого социального положения Тони. Но он поддался на уговоры Лиз и, во всяком случае, не стал противиться собственным желаниям. В тот же вечер он позвонил в Вашингтон и навязался в гости на выходные. Тони не скрывала своей радости.
Она встречала его в аэропорту. Что-то в ней изменилось. Стала спокойнее?
Из аэропорта они ехали в ее машине. Хотя они мимолетно поцеловались еще в аэропорту, теперь оба почему-то испытывали неловкость. Наконец Тони произнесла:
— Спасибо тебе.
— За что?
— За то, что ты хочешь, но никак не можешь мне сказать — что ты рад меня видеть.
— Откуда такая уверенность? — спросил Адам.
— Люди редко улыбаются, если чему-то не рады.
Адам снял пиджак, повязал фартук и стал помогать Тони готовить салат. Они молча трудились вместе, как коллеги по лаборатории.
— Что-то ты сегодня такой разговорчивый? — заметила она с иронией.
— Я ведь ученый, — стал оправдываться Адам, стряхивая воду с салатных листьев. — Сначала должен проанализировать полученные данные.
— И к какому же выводу ты приходишь, доктор?
Адам повернулся к ней и дал выход досаде, которую почувствовал с первых минут их встречи.
— Тони, мне очень не по себе, — откровенно признался он. — Все слишком непросто. С одной стороны, ты даешь мне понять, что я тебе небезразличен. С другой стороны, мы с тобой оба знаем, что у тебя есть определенные обязательства.
— Да, Адам. Перед моей фирмой. То есть Министерством юстиции. Ты-то уж должен это понять!
— Точнее — перед твоим начальством.
Тони не на шутку разозлилась.
— Если не возражаешь, я хотела бы заметить, что сама — начальство. Можешь мне не верить, но у меня в подчинении двое младших юристов и два секретаря. Как я провожу свободное время, тебя не касается. Я же тебя не спрашиваю о твоих романах в Бостоне.
— Могу тебя заверить, Тони, у меня нет романов с замужними женщинами, — огрызнулся он.
— Тебе повезло, Адам. — Она ядовито рассмеялась. — Ты живешь в городе, где соотношение между мужчинами и женщинами получше, чем один к пяти. Позволь заметить, что эта деревня — не только столица нашего государства, но и большой политический гарем.
Она помолчала, после чего спросила:
— Ты что же, специально летел из Бостона, чтобы ссориться? У меня такое впечатление, будто ты из кожи вон лезешь, стараясь подавить свои чувства ко мне.
— Угадала, — признался Адам. — На медицинском языке это называется реакцией отторжения.
Внезапно она нежно положила руку ему на затылок и прошептала:
— Адам, у меня с ним все кончено. После того как я вернулась от тебя домой, я с ним порвала. Я собиралась тебе сказать, но не на похоронах же! Я открыла для себя разницу между тем, когда мужчина тебя хочет и когда ты ему нужна. Надеюсь, ты не сочтешь меня самонадеянной, если я скажу, что, по-моему, я кое-что изменила в твоей жизни.
— Да, изменила. И продолжаешь менять. Жаль только, что ты мне этого раньше не сказала.
— Ну, во-первых, я сказала как раз вовремя. Ну, как теперь настроение? Изменилось хоть чуть-чуть?
— Я бы сказал, изменилось кардинально.
Те выходные стали своего рода прологом к серьезным отношениям. Тони наконец увидела в нем близкого человека, которому можно было открыть и сердце, и душу.
Ее детство было полной противоположностью детству Адама. Если Адам стремился подняться выше отца и ради этого карабкался на вышку для ныряния, то она, напротив, с ранних лет взирала на мир с высоченного пьедестала, куда водрузил ее отец.
С матерью Тони отец развелся и после этого еще дважды был женат. От этих браков у него было два сына, ни один из которых не мог сравниться с Тони жизненной энергией.
Где-то в среднем управляющем звене «Бэнк оф Америка» имелся даже Томас Хартнелл Второй. Этот «второй» сильно разочаровал своего отца и тезку, предпочтя тихую жизнь менеджера бурному круговороту жизни политического истеблишмента. А юный Нортон Хартнелл оказался еще более склонен к уединению — он преподавал английский некоренным американцам в небольшом техасском поселке.
Так и вышло, что Тони — или Шкипер, как по давнишней флотской привычке называл ее отец, — была его любимым «сыном».
Адам понял, что ее пристрастие к зрелым мужчинам логически вытекало из глубокой привязанности к отцу.
Зная, с чем и с кем ему предстоит соперничать, Адам нашел в себе мужество поведать подруге о своих тревогах.
— Послушай, Тони. Никто лучше меня не знает, как ты близка с отцом. Думаешь, эти отношения не помешают твоей личной жизни?
— Не знаю. — Она пожала плечами. — Давай не будем забегать вперед.
— Понимаешь, — улыбнулся Адам, — я просто пытался мыслить в категориях будущего. Или, по-твоему, это чересчур обременительно?
— Честно говоря, — ответила девушка, — я вообще себе не представляю, что такое счастливая семейная жизнь.
— Я тоже. Вот и еще одно сходство между нами. Что, если нам летом поехать в свадебное путешествие? Снять домик на Кейп-Код… Если понравится, можно будет потом пожениться.
— Что-то новенькое, — просияла Тони.
— Ну, ты же знаешь, — улыбнулся Адам, — я обожаю эксперименты.
16 марта
На днях я нашла у папы старый учебник латыни. Для меня будто новый мир открылся.
Я обнаружила корни такого количества английских слов! Это было страшно увлекательно.
Я боялась, что папа меня заругает, когда узнает, что я потратила часть драгоценного времени на что-то, помимо точных наук. И очень удивилась, когда он сказал, что у меня потрясающая интуиция. И что этот так называемый «мертвый» язык — не только хорошая гимнастика для ума, но что если я его выучу, то смогу запросто обсуждать «химические темы» и такие слова, как «карбонат» или «ферментация», будут мне понятны без перевода.
В первый pas папа обрадовался, что я заинтересовалась чем-то, помимо наших занятий. Наверное, как раз потому, что это оказалась латынь, которая служит основой терминологии многих естественных наук.
Хорошая новость — Питера только что приняли в университетскую футбольную команду. Я так рада!
Изабель только-только исполнилось одиннадцать, когда она сдала экзамены за курс средней школы, что теоретически давало ей возможность поступать в колледж — конечно, при условии, что она успешно преодолеет единый экзамен — так называемый «тест академических способностей».
Дождливым воскресным утром в октябре 1983 года Рей с Мюриэл (которая еще силилась удержать за собой хотя бы небольшую роль в духовном развитии дочери) отвезли Изабель в ближайшую среднюю школу. Вместе с учащимися выпускного класса — на пять, а то и шесть лет старше ее — девочка писала ответы на вопросы единого экзамена, по которым вузы потом станут судить об уровне ее гуманитарных и математических способностей. Затем был обеденный перерыв, во время которого Рей подкреплял силы дочери шоколадными пирожными. После этого Изабель сдала еще три дополнительных экзамена — по физике, математике и латинскому языку.
На первом листе экзаменационной работы она указала название учебных заведений, куда хотела бы ее переслать — Калифорнийский университет в Сан-Диего и Беркли.
Второй вуз в этом коротком списке был упомянут по предложению Рея — просто чтобы посмотреть, как результаты Изабель будут восприняты в лучшем университете штата. Разумеется, речь не шла о том, чтобы отсылать дочь учиться в другой город в столь юном возрасте.
