Дни шли, некоторые стали называть Горбачева «меченым» за пятно на его голове. Говорили: он заведет страну в тупик, но я не верил злым языкам и клал поклоны первому человеку в государстве.
Я плохо обращался с магнитофоном, и скоро его сломал. Отремонтировав, повез в Малаховку, на толкучку, но никто не купил. Отнес в комиссионный. Приняли за полцены, а я купил другой, с приемником, за семьсот рублей. Случайно сломал антенну, вновь сдал за полцены. В магазине понравился новый, но он скоро стал барахлить. Из ремонта его не вернули, — принимая, мастер не выписал квитанцию.
И всю-то жизнь меня дурачат. Что говорить — дурак, и удел мой — очищать Москву от бутылок.
Самый больной вопрос у меня — женщины. Ни с одной не был. Когда въехал в квартиру, понравилась соседка, очаровательная блондинка, длинноволосая студентка Нина. Я ее полюбил. Бывая в здравии, дураком ли, любовался ею, и Нина всегда дарила улыбку. Но сколько терпеть? Решил признаться.
Часто поджидал ее утром, у дверей. Как только щелкал ее замок, выходил на площадку, здоровался, и мы вместе спускались по ступенькам. Иногда шли до остановки, и я думал: сейчас признаюсь. Но у меня не получалось. Робел, столбенел даже, когда оказывался с ней рядом.
И тогда написал длинное любовное послание и вручил его. Недели через две столкнулся с Ниной в подъезде, она улыбнулась и потрепала меня по голове.
Вскоре она вышла замуж и переехала к мужу, и я ее встречал, лишь когда она навещала родителей. У нее рос красивый, ох как на нее похожий, сын.
Нина недолго прожила с мужем и разошлась, вернувшись к родителям. Они были старенькие и вскоре умерли.
Нина такая же очаровательная. При встречах здороваюсь, а она всегда дарит улыбку.
Женщины для меня остаются загадкой. В тысячный раз задаю себе вопрос — что такое женщина? — и не найду на него ответа. Хоть бы раз побыть с одной — тогда бы, может, прояснилось. Сколько ни прикладывал усилий, никого не смог уговорить. Уж как ни пытался это сделать!
Многих бичевок приглашал домой, они выпивали, но под разными предлогами уходили. Одна сказала: «Мало бутылки», — и послала в магазин. В момент обернулся, бичевка пытается открыть кладовку. Там хранился магнитофон.
Как-то встретил у магазина молодую, но потасканную женщину, пригласил домой. Купил выпить, закусить, и мы пошли на остановку.
— Ты где живешь? — спросила она.
Я рассказал.
— Далеко. Пошли на стройку.
Она завела меня на первый этаж строящегося дома. Сели на кирпичи, и она выпила пол бутылки.
— Пол грязный, ты сними дверь… — Встав, заткнула бутылку. — Поднимемся выше, а то сюда могут зайти.
Взвалил на себя дверь, и мы поднялись на второй этаж.
— Здесь сквозняк. Пошли на третий.
А на третьем оказалось много наляпанного раствору…
Я таскал дверь по этажам, а они ей все не нравились… Чертовски устав, бросил дверь и сбежал от обманщицы.
Прозревая, надеваю приличную одежду и брожу по улицам. Хочется познакомиться с женщиной и пригласить домой. Со мной разговаривают, но отказываются разделить мое дурацкое одиночество. Понял: я похожу на ненормального, даже если в своем уме. Женщинам смешны умные речи столичного дурака, который так крепко сидит во мне. Особенно выдают глаза: покорные, на мир смотрящие с испугом.
Давно выдумал сам себе визитку. На миллиметровой бумаге написал адрес, имя и номер телефона, ниже: «Приходи. Я один в квартире». Визитки раздаю женщинам. И некоторые приходят. Ради любопытства. Поговорят, посмотрят на бутылки и торопятся назад.
Боже милостивый, Ты снова дал мне разум, и я до безумия рад! Какие времена наступили для меня, какие! Просто не нахожу слов. Спа-си-бо!
Но все по порядку.
У меня много знакомых мужчин. Когда встречаемся, здороваются за руку и спрашивают: как здоровье, как работа? — имея в виду собирание бутылок. Иногда отвечаю: сегодня взял выходной. Они одобряют: «Молодец, Жора!» — и это придает силы.
Вот и на прошлой неделе взял выходной и после обеда вышел из дома. В сквере сел на скамейку, стал смотреть по сторонам. Мне так хотелось, чтоб женщина заговорила со мной, а я бы вручил визитку. Все надеюсь: придет какая-нибудь, и ее уломаю.
Глядел на прохожих и мечтал. Мимо пробежала породистая собака, и я вспомнил недавний случай.
На одной из подмосковных станций мне нравится природа. Там сосновый лес соседствует с березовым и напоминает далекое детство, родную Васильевку. И я туда езжу.
Как-то на станции заметил рыжую бездомную суку. Покормил пирожками — увязалась за мной. Гулял по лесу, а она рядом бегала, признав меня за хозяина. А потом проводила до электрички.
Через неделю вновь поехал на природу и недалеко от станции увидел рыжую суку. Она, в окружении кобелей, тянула к лесу. Понятно: собачья свадьба. Пирожки у меня были, и решил подкрепить ее. Свистнув, закричал:
— Рыжая!
Собаки повернули в мою сторону морды, а я крикнул еще:
— Рыжая! Рыжая!
Сука, узнав мой голос, подбежала. Потрепал по голове и дал пирожок. Она нехотя съела и, вильнув хвостом, потрусила в окружении кобелей в сторону леса. Я направился следом. Тут остановились белые «Жигули», и водитель, кучерявый блондин лет двадцати пяти, поприветствовал:
— Здорово, земляк!
— Здравствуйте, — робко ответил я.
Он внимательно разглядывал меня и мою поношенную одежду. В левой руке старенькая сумка. Пока доехал до станции, нашел несколько пустых бутылок.
— Ты здешний? — спросил водитель.
— Нет.
— А откуда собак знаешь?
— Да в прошлый раз познакомился с рыжей сукой.
— А-а-а, — протянул водитель. — А из здешних кого знаешь?
— Кроме суки, никого.
— Тебя как зовут?
— Меня-то? Жора.
— Слушай, Жора, просьба к тебе. Ты знаком с рыжей сукой, поймай ее. За это получишь двадцать пять рублей.
— Хорошо, — сказал я, — поймаю.
— Тогда садись.
Я плюхнулся на заднее сиденье к молодому, модно одетому цыгану. Впереди, рядом с водителем, средних лет мужчина, похожий на узбека. Мы нагнали собачью свадьбу в лесу, петляя между деревьями, и остановились возле поваленной березы.
Вышли из машины. Цыган держал тонкую веревку с приготовленной петлей на конце. Он сунул ее мне в правый карман брюк так, что петля оказалась сверху и чуть выглядывала, прикрытая пиджаком.
— Жора, — сказал он, — действуй так: когда сука тебя подпустит, левой рукой погладь ее по голове и на секунду накрой ладонью глаза. В этот момент правой выхвати из кармана петлю и надень ей на голову. Помни: ты ловишь собаку, а вместе с ней четвертную.
На мой свист кобели в березняке повернули морды. Я закричал:
— Рыжая! Рыжая!
Сука завиляла хвостом. Направился к ней не торопясь, вытянув вперед руку. Не доходя, сел на корточки и стал ласково звать. Она подбежала, и я сделал все, как сказал цыган. Сука заскулила, стараясь вырваться, и петля затянулась. Подоспевший цыган выхватил у меня веревку и потащил суку к раздвоенной кривой березе. Перекинув веревку через ствол, потянул… Хриплый визг огласил лес, и раздался кобелиный лай, удаляющийся от нас.
Подошел узбек с монтировкой в руке и протянул четвертную.
Собака хрипела и дергалась. Узбек с плеча ударил монтировкой ее по голове, а у цыгана сверкнул в руке нож…
Я тронул в сторону машины за своей сумкой. Убийство собаки живодерами показалось мерзостным. Вдруг сзади услышал торопливые шаги и окрик:
— Жора, подожди!
Оглянулся. Ко мне спешил цыган.
— Слушай, земляк, не уходи, мой напарник подвернул ногу, — подойдя, сказал цыган. — Мы сейчас вырежем у собаки матку и продадим, как лекарство, за большие деньги. Помоги нам, и получить еще сто рублей.
Я слыхал: цыгане и вшей продают от желтухи как снадобье, а тут собачья матка. Любопытно! И я согласился.
Мы вернулись. Узбек растирал подвернутую ступню.
Цыган полоснул по веревке ножом, и мертвая собака упала на красную траву. Из крови он оттащил ее за хвост и располосовал живот. Я отвернулся и закурил.
Цыган вырезал у суки матку и завернул в носовой платок.
Мы медленно шли к машине. Узбек опирался о палку, несмело ступая на больную ногу.
Они сели в «Жигули», тихо между собой поговорили, и цыган, выйдя из машины с портфелем, бодро сказал:
— Ну, Жора, идем продавать матку.
За лесом свернули в улицу, потом в другую и остановились возле кирпичного особняка. Цыган толкнул калитку; она оказалась заперта. За забором раздался грозный собачий лай. Цыган, просунув руку в отверстие, отодвинул засов и надавил. Калитка приотворилась. Вытащив из портфеля пышный черный материал, ступил в ограду и швырнул его в сторону собаки. Лай прекратился, раздалось радостное, легкое повизгивание. Цыган вернулся, крепко взял меня за руку и, уверенно сказав: «Пошли», — завел в ограду. Затворив калитку, задвинул засов и пошел к сенкам особняка, держа меня за руку. Я бросил испуганный взгляд на пса: он, оседлав пышную черную материю и придерживая ее передними лапами, отменно работал задом, высунув наполовину ярко-красный кобелиный прибор…
