Они сели в «Жигули», тихо между собой поговорили, и цыган, выйдя из машины с портфелем, бодро сказал:
— Ну, Жора, идем продавать матку.
За лесом свернули в улицу, потом в другую и остановились возле кирпичного особняка. Цыган толкнул калитку; она оказалась заперта. За забором раздался грозный собачий лай. Цыган, просунув руку в отверстие, отодвинул засов и надавил. Калитка приотворилась. Вытащив из портфеля пышный черный материал, ступил в ограду и швырнул его в сторону собаки. Лай прекратился, раздалось радостное, легкое повизгивание. Цыган вернулся, крепко взял меня за руку и, уверенно сказав: «Пошли», — завел в ограду. Затворив калитку, задвинул засов и пошел к сенкам особняка, держа меня за руку. Я бросил испуганный взгляд на пса: он, оседлав пышную черную материю и придерживая ее передними лапами, отменно работал задом, высунув наполовину ярко-красный кобелиный прибор…
Мы взошли на высокое крыльцо, и цыган, быстро отомкнув замок, увлек меня за собой.
— Стой здесь, сейчас продам или обменяю матку и пойдем, — сказал он и зашел в особняк.
Через отворенные двери сенок я смотрел на потерявшего бдительность кобеля. Он до экстаза увлекся онанизмом! Боже мой! В псе увидел брата по несчастью: я, как и этот кобель, но только из-за болезни, лишен половых наслаждений и всю жизнь занимаюсь мастурбацией.
Скоро вышел цыган с двумя разноцветными картонными коробками. Поставив их, сказал: «Момент», — и вновь скрылся в особняке. Вернулся с двумя большими серыми сумками. Бросив: «Бери», — вышел на крыльцо. Я взял тяжелые коробки.
В огороде мы перелезли через забор и пошли в сторону леса. В ложбине нас ждали белые «Жигули».
Узбек отдал мне сто рублей, и на одной из станций я вышел.
Я сидел в сквере на скамейке и вспоминал воров-интернационалистов, с моей помощью обчистивших подмосковный особняк…
По дорожке шла молодая пара, и я залюбовался женщиной. В белом платье, короткие русые волосы, лет тридцати с небольшим. Рядом молодой мужчина. Вглядевшись, узнал Андрея. Увидев меня, подошел, улыбнулся и поздоровался.
— Ну что, Жора, взял выходной?
— Взял, — я закивал головой.
Они сели на край скамейки, и Андрей поговорил со мной. Так, обо всем понемногу. А потом, наклонившись к женщине, прошептал:
— Вот, Оля, на нем и можно проверить.
— Да ты что! — возмутилась она.
— А ничего. А на ком тогда? Ведь нужен результат. А у него мы всегда узнаем.
Ольга, в задумчивости посмотрев на меня, выпалила:
— Нет-нет, что ты!
— Подумай. Отличный вариант, и Жоре наслаждение доставишь.
Они засмеялись.
— Да ну… с ним… не хочу… А вдруг не вылечилась?
— Вылечилась! Я лишних шестьсот кубов поставил. А если не вылечилась, тогда обоих буду колоть. А потом попробуете вновь. — Андрей улыбнулся и помолчал. — Ну, кто согласится на роль испытателя?.. Если с незнакомым, то не узнаешь…
Ольга вздохнула. Они закурили.
— Подумай, — Андрей выпустил дым.
Они молча курили.
— Георгий, — Андрей повернулся ко мне, — я давно к тебе в гости собираюсь, да все никак. У тебя сегодня выходной, а у нас бутылка есть.
Он поглядел на Ольгу. Она встала.
— Пошли!
У дверей квартиры, пока доставал ключ, Андрей с Ольгой удивленно разглядывали огромный навесной замок.
Долго мучился с врезными и накладными — быстро ломались, видно, кто-то помогал, и я исковеркал всю дверь. Тогда купил навесной. Он работал безотказно.
Зашли в убогое жилище. Из щелей изуродованной двери тянул ветерок.
Дом у меня хрущевской постройки, и Андрей с Ольгой ступили из прихожки в комнату, от пола до потолка заставленную пустыми бутылками.
Они поразились и спросили: сколько бутылок?
— Одиннадцать тысяч, — улыбнулся я, и мы прошли на кухню.
На диване я сплю, никогда его не разбирая. Он был не застлан, а из-под старенького одеяла выглядывала нестираная простыня…
Сели. Ольга из сумочки достала бутылку марочного. Я отметил: семисотграммовая. Андрей, сполоснув стаканы, стал разливать вино.
— Мне немного-немного, — заторопился я, — не пью. Как выпью, так болит голова…
Разговор не клеился. Андрей с Ольгой курили и поглядывали друг на друга.
Когда бутылку допили, Ольга сказала:
— Я не могу тут… А постель грязная…
Андрей что-то сказал ей, но я не разобрал. Она вышла.
— Жора, тебе понравилась Ольга?
— Очень.
— Хочешь побыть с ней?
Я смутился, но Андрей продолжал:
— Сейчас же побрейся, искупайся и будь как огурчик. Приду утром, и мы, пойдем ко мне. Там тебе Ольга даст. И еще: сегодня же купи бутылку водки и духи. Духи подаришь Ольге. Понял?
— Так точно!
Андрей ушел, а я от радости заходил взад-вперед: какое счастье, всю жизнь мечтал об этом! Сколько раз обманывали грязные, зачуханные бичевки, а тут, если не шутит Андрей, достанется такая красивая и чистая Ольга!
Искупался, сходил в парикмахерскую и не только побрился, но и подстригся. Освежили «Красной Москвой». Купил бутылку водки и приличные духи.
Дома курил сигарету за сигаретой, быстро расхаживая по комнате и кухне. Так напрягся, представив Ольгу в объятиях, что бросило в жар и на лбу выступил пот… Била дрожь желания; зашел в ванную и посмотрел в зеркало: лицо пунцовое, зрачки расширенные.
Боже, как мне хотелось Ольгу…
Вновь бил пролетки по квартире, и голова кукурузины щекотала пупок… Казалось, в таком напряженном состоянии не смогу долго находиться, вот-вот — и сойду с ума. Но с какого ума сходить, если и так не в своем. В голове раздался резкий удар колокола, а потом наступила тишина и легкая благодать разлилась по телу: Почувствовал невесомость, а тут вернулось сознание, и понял: я в своем уме. От радости выкрикнул: «Боже, спасибо!»
Сознание теперь работало ясно. Стал прокручивать сцену в сквере: Андрей… Ольга… Слова Андрея: «Вот на нем и можно проверить…» И слова Ольги: «А вдруг не вылечилась?…» Так, так, так… Значит, Ольга от кого-то заразилась… этим, как его… триппером. Андрей колол ей лекарство, и теперь они хотят узнать, вылечилась она или нет. Это что, я выступаю как подопытный кролик? Ну и пусть. Всю-то жизнь мечтал о женщине. А если заражусь? Ну и что. Есть же поговорка: какой ты мужчина, если не болел триппером? А какой я мужчина, если не был ни с одной женщиной? Пускай заражусь, зато побуду с женщиной! Андрей поставит уколы, а потом пересплю с Ольгой второй раз, ведь им надо знать, здоровая она в конце концов или нет. Да, да, я согласен заразиться! Пусть даже меня не Андрей лечит, а в больнице, — согласен! Что в этом особенного? Даже врачам интересно будет: всю-то жизнь они от триппера умных колют, а тут — дурак затесался. Прославлюсь на весь район! Ведь прославился же в Ставрополе восьмидесятилетний дед. Об этом услыхал, когда сидел на скамейке среди пенсионеров. Дед пустил на квартиру двух студенток. Ну, ясное дело, какие у студенток деньги? И он договорился с одной, что не будет с них брать деньги, если она иногда согласится с ним спать. И пошло дело. А в конце семестра попал дел в кожно-венерологический диспансер. Признали сифилис. Весь Ставрополь приветствовал такого сильного деда!
Так что плевал я на триппер! Оля, Оленька… Ну когда же наступит утро?
Разгоряченный, ходил взад-вперед по квартире, и сердце замирало…
Снова зашел в ванную и посмотрел в зеркало: побритый, подстриженный, вроде бы нормальный мужчина. И взгляд не покорно-рабский, как раньше. В расплывшихся зрачках плясали чертики и четко высвечивали страсть, а страсть побеждала рабство!
Взгляд с зеркала перевел на ванну. Вот оно, мое ложе! Всю-то жизнь занимаюсь онанизмом. Правда, когда дали квартиру, стал мастурбировать более утонченно. От уголовников слыхал, как они в зонах умудряются кончать, не прибегая к примитивному способу — дуньке кулаковой. Один зек, отсидевший лет двадцать, по пьянке рассказывал, как он удовлетворял свою потребность. Особенно потряс такой способ. В кочегарке у них стояла ванна, он наливал горячей воды, погружался, а вулкан оставлял на воле и сажал на него таракана. Таракан носился по вулкану в поисках спасения, но кругом — горячая вода, и он продолжал бешеный танец. Как-то в момент извержения таракан пробегал над кратером и вместе с магмой устремился ввысь… В другой зоне молодой зек недурно в компрессорной пристроился. Он направлял — с определенного расстояния — из шланга струю воздуха на свой вулкан… Однажды зек, радостный после оргазма, нагнулся выключить компрессор. Но тут зашел кент и, взяв конец шланга, приставил его, шутки ради, к заднему проходу. Мощная струя воздуха попала в прямую кишку, и зека срочно отвезли в городскую больницу.
Этими способами я не пользовался: тараканов боялся, а компрессора не было. Но мне понравился иной: я залезал в ванну, выкручивал с душа распылитель и направлял сильную струю теплой воды на кукурузину, глядя на портрет любимой Ниночки, представляя, что я на ней… Большую фотографию Нины выпросил у ее сына, когда он был несмышленым, и вставил в рамку под стекло, чтоб брызги воды не испортили портрет.
