— Гаражи больно хорошие, мне бы такой, — ответил я.
Рыжий подумал и спросил:
— Что, купить хочешь?
— Неплохо бы…
— Ну, раз такое дело, купи мой.
— А твой который?
— Вот, чуть дальше…
Мы подошли к деревянному контейнеру, приспособленному под гараж.
— Вот, — кивнул рыжий, — только дверей нет.
— У меня старые есть.
Мы ступили в проем маленькой двери, а большие, двустворчатые, были заперты изнутри навесным замком. Пахло бензином.
— Недорого продам, — мурлыкал рыжий, тряпкой смахивая в углу паутину, — всего за сорок рублей.
Денег не хватало, и мы пошли ко мне домой.
Отдав рыжему четыре червонца, хлопнул его по руке и, взвалив на себя старую дверь, попер к гаражу. Прислонив к проему, стал смотреть: большая. В этот момент сзади раздался окрик:
— Ты что тут хозяйничаешь?!
Обернулся. Передо мной стоял бородатый мужчина.
— Как что? — удивился я. — Купил гараж, вот дверь примеряю.
Тут бородатый понес меня:
— Вали отсюда! — И матом.
— Дак я купил, купил этот гараж…
Мужчина, выслушав меня, объяснил…
В обиде на лжепродавца поплелся домой.
Снова я прозрел, Господи. Благодарю Тебя.
Вот уже девятый день Ольга не приходит ко мне — некогда. Зато звонит по телефону и спрашивает, как дела и сдаю ли бутылки. Бутылки сдаю, а деньги прячу подальше, чтоб потом поближе взять.
Вчера Ольга пришла с подругой. Ирина смотрела на меня с восхищением, чуть улыбаясь. Она была плотнее Ольги, моложе, ниже, с грубым голосом.
Я поставил бутылку водки, женщины выложили закуску и, наполнив стаканы, выпили в мою честь. Глотнул и я.
Забалдев, Ольга увлекла меня на диван, а Ирина вышла в комнату, притворив дверь. Отдав страсть девятидневной разлуки, Оля вспорхнула, и на ее место легла раздетая Ирина и принялась меня целовать…
Когда на нее лег, она подняла ноги, устремив пятки к потолку, и вдруг грубым голосом завыла и так сильно сжала в объятиях, что понял: она гораздо сильнее Ольги — и напугался, как бы в экстазе не задавила меня. Но руки ее ослабли, и вскоре мы втроем сидели за столом.
Женщины достали принесенную бутылку, и пьянка продолжалась. Они любили меня по очереди, но когда набрались окончательно, то в пьяном угаре пели и танцевали голые, а потом падали на диван и отдавались мне. Иногда путал, кто подо мной, тем более, если любила одна, другая целовала. И чего только они со мной не вытворяли, проказницы, соревнуясь в любви. От Олиного гортанного клекотания прозревал, а от Ириного грубого, пропитого воя вновь терял рассудок. Так продолжалось, пока не поборол сон.
Пробудился от холода. Ирина, похрапывая, спала с устремленными к потолку пятками, и одеяло колыхалось на ее загорелых ступнях. По очереди опустил ей ноги, она прекратила храпеть; и только начал засыпать, вновь устремила к потолку пятки и подняла одеяло…
Всю ночь опускал Иринины ноги. Видно, это была ее любимая поза.
Утром женщины, встав, закурили и, вспоминая вчерашнюю оргию, от души смеялись. Им так хотелось опохмелиться! Ирина вызвалась достать водку.
Скоро она вернулась с бутылкой, победно протянув ее Ольге. Выпивая, стали свои проблемы обсуждать, совсем на меня внимания не обращая. Я с утра в здравии пребывал и с удовольствием женские похождения слушал, ума набирался. Они нигде не работали и жили на счет мужчин, своим телом торгуя. Ольга была замужем, но муж в тюрьме сидел и часто письма слал, в любви признаваясь. У нее полно поклонников, ее по Москве разыскивали, а она у меня пропадала.
У женщин блестели глаза, и они, довольные, часто потягивались, изредка на меня поглядывая, и улыбались.
— Ты за последнее время растолстела, а все на жизнь жалуешься, — проворковала Оля.
— Да уж, растолстела… Я в норме. Вот тогда, после родов, расплылась так расплылась. Почти девяносто килограммов весила, — Ирина затянулась, выпустила дым и засмеялась.
— Ты чего? — спросила Ольга.
— А-а, случай вспомнила. Когда вышла из декретного отпуска, корова коровой, как-то со второй смены шла. А за мной парень увязался, щупленький такой. Заливает. Ступили в темноту, он приподнял меня и потащил в кусты. А там канава. Он не заметил и вместе со мной в канаву… И сломал ногу. Стонет. Вытащила его, взяла на руки и понесла к остановке.
Они загоготали.
— И со мной подобный случай был, — стала теперь Оля рассказывать. — Тоже со второй смены шла. Два парня схватили меня за руки — и в посадку… Сильно не сопротивлялась… Мне особенно второй понравился… Потом долго еще — на работу ли шла, с работы ли — все его в толпе выглядывала… Мне так хотелось, чтоб он меня каждую ночь насиловал…
Девки опять засмеялись, а я пошутковал:
— А вот второй был я!
Ольга, стрельнув на меня глазами, парировала:
— Если б это был ты, я б тебя не отпустила!
Закурив, продолжала:
— Когда была девушкой, за мной так один ухаживал! Он мне нравился. Целовались… Упрашивал, а я стеснялась… — Ольга помолчала. — Как людей портит жизнь! Тогда одному, почти любимому, стеснялась дать, а теперь двоим-троим по пьянке отдаюсь…
Через день да каждый день Олечка с Ириной бывают у меня, иногда до беспамятства напиваясь. Они так ладно делят меня между собой, и, если нахожусь в здравии, от такого бардака теряю рассудок.
На диване троим спать тесно, и я купил матрац. Стелю себе в комнате рядом с батареей отопления. Женщины спят на кухне. Ирина по ночам также устремляет ноги к потолку, и Ольга от холода просыпается. По утрам они над этим смеются.
Время идет, бутылки тают, и тают мои деньги. Оля ходит теперь одна. Со мной не так напивается.
Боже, благодарю Тебя и всех-всех-всех! Я опять в своем уме.
Как стремительно летит время! Сдал все бутылки, а тут ремонтировали наш дом, и в моей квартире побелили и покрасили. Благодать.
Диван оставил на кухне, а в комнату поставил тахту — Ольга достала. Спать теперь ложимся каждый в свою постель. С ней заснуть невозможно, как напьется — храпит.
Израсходовал почти все деньги, несколько раз из тайников доставал, но Ольга всегда требует бутылку, и не знаю, как буду жить дальше, когда не останется ни копейки. На одну пенсию не протянуть, и вновь придется собирать бутылки.
Сразу после ремонта Ольга привела давнюю подругу. Лидия ростом более двух метров. С такой высокой женщиной ни разу не разговаривал.
Потягивая водку, женщины вспоминали молодость. Опьянев, Лида стала о своих похождениях рассказывать. Ольга восторгалась.
Лида жила с мужем и имела сына. Он был большенький, и она часто уходила из дома, гуляя в свое удовольствие.
— В последний раз около недели не ночевала. Ну, пришла, муж открыл варежку, а я ему: «Боюсь возвращаться. Опять будешь орать. И чем дольше не прихожу, тем сильнее у меня страх, а раз боюсь, то все медлю и не возвращаюсь. Не ори, пожалуйста, а то испугаюсь и уйду. А когда вернусь — не знаю. Вновь будет страшно». Муж сразу сбавил обороты и ласковым стал, а потом: «Я ж тебя люблю…» Ну, постель помирила.
Ольга, смеясь, наполнила рюмки.
— Весной мы к родителям ездили, — продолжала Лидия, — ну и покутила я! Как-то провожали подругу, пропили все деньги, что взяли с собой, а когда стали садиться в экспресс, у нас с Аркадием не хватило мелочи. Поехали на рейсовом. У железнодорожного переезда авария: экспресс сбит товарняком, так исковеркало! Господи! Несколько человек насмерть. Много раненых. Вышли из автобуса — и меня рвать. А муж говорит: «Если бы мы ехали на экспрессе, я бы точно погиб, а ты бы живая осталась».
Женщины засмеялись.
Вскоре Лида ушла на кухню. Оля оседлала меня, и под гортанное клекотание я наслаждался жизнью…
После этого женщины достали свою бутылку. Но Лида пила мало, все на меня поглядывала, и скоро окосевшая Ольга ушла спать на кухню.
Лидия своим ростом подавила меня. Поднимая руки, несколько раз задевала люстру, и, где бы ни стояла, казалось: она рядом.
И вот мы одни. Глотнув водки, протянула через стол руку и положила на мое плечо. Я замер: такая высокая женщина — будет что-то необычное. Потрепав мои волосы, выключила люстру и зажгла ночник…
Мы лежали на тахте, и я смотрел в потолок, побаиваясь такой необычной по высоте женщины. Будь сейчас со мной Оля, я бы давно был готов к бою, но около меня лежала Лидия, и моя кукурузина покоилась в правом паху, поникшая и испуганная.
Лида повернулась и провела рукой, нежно и медленно, по моей голове, шее и остановила длинные пальчики на соске. Погладив, принялась крутить его, как горошину, и, обняв меня, поцеловала в мочку; я ощутил: ее язычок проник в ухо, раздалось шебуршание, будто рядом мяли грубую бумагу. И тут вспомнил: вот уже несколько дней не мыл в ушах, и мне стало стыдно…
