– Ну, конечно, мог бы. Я не хотел бы думать,– добавил Тим, переходя на характерную для англичан насыщенность речи сослагательными наклонениями,– что один из моих родственников мог бы предположить что-нибудь иное.
– Кажется, я твой племянник, троюродный,– вставил Палмер. Он помолчал.– Во всяком случае, дядя Тим, спасибо за уделенное мне время.
– Нет необходимости становиться… м-м… – Подхалимом,– подсказал Палмер.– Правильно. И еще раз спасибо. Что-нибудь передать Джейн?
– Скажи ей, что племянник у нее нахал.– Тим перешел на чисто американскую речь.
– Ха! До свидания.– Палмер повесил трубку и снова перечитал свой план. Значит, так: в принципе он получил согласие Гаусса и совершенно конкретное предложение Хейгена.
Правительство может или поднять, или не поднять шум. Если не вмешается департамент Тима, то Вторая Фаза плана усложнится. А если бы Тим попытался воспрепятствовать переходу Гаусса, Вторая Фаза оказалась бы проще простого.
Он взглянул на часы. Из-за задержек, вызванных поисками телефонных номеров, разговоры затянулись почти до одиннадцати часов. Он поднял трубку и набрал номер Гейнца Гаусса.
– Алло?
– Гаусс, снова Палмер.
– Рад, что вы позвонили. Так много осталось висящим в воздухе.
– Ничего больше не висит. Как только вы разделаетесь с вашим контрактом с Джет-Тех, вы получите новый на пять лет, начиная с пятидесяти тысяч, и акции.
– Но вы… Акции? Пятьдесят тысяч? – Немец помолчал.– А с какой фирмой?
– Я расскажу вам обо всем в понедельник за ленчем.
– Вы хотите приехать сюда?
– Этого я не могу сделать,– объяснил Палмер.– Это было бы в высшей степени неблагоразумно. Кроме того, с нами будет еще один человек. Тот, кто вас нанимает. Как насчет ленча в «Клубе» в деловом квартале Нью-Йорка? Вы можете вылететь в понедельник утром и сесть на вертолет в Айдлуайлд до станции на Уолл-стрит. Там я вас встречу.
– Пожалуйста. Все происходит так быстро… Я должен знать больше.
– Вы и узнаете. На ленче в понедельник.
– Но как я объясню свое…
– Послушайте,– резко прервал его Палмер.– Вы ведь не должны отчитываться перед ними за каждую секунду вашего времени, не правда ли?
– Ну, конечно, нет.– Неожиданно ответной резкостью Гаусс попытался искупить свою прежнюю неуверенность.– Совсем нет,– уверил он Палмера.
– Есть все же одна вещь, которую я хотел бы обсудить с вами заранее,– продолжал Палмер.– Эти, гм, эксперименты, о которых вы рассказывали. Раз это ваша собственная работа, вы свободно можете перевести их в другое место, не так ли?
– Но, Палмер, вы не обсуждали их с новой компанией?
– Ну, конечно, нет. Все же эти эксперименты являются решающим фактором сделки.
– Я вел записи,– сказал Гаусс.– Это мои личные журналы.
Даже если бы они остались там, посторонние ничего в них не поймут. Но в любом случае я помню все нужные данные.
– Вы знаете расписание утренних самолетов до Нью-Йорка?
– В девять, по-моему, и в одиннадцать.
– Возьмите на девятичасовой. Это десять по нью-йоркскому времени. В Айдлуайлд вы прибудете в 11.30, а на Уолл-стрит– к полудню. Найдете меня там.
– Разве это должно происходить в таком ускоренном темпе, мой друг?
– Я думаю, что,– начал Палмер тоном, который, он надеялся, прозвучал не слишком уж торжественно,– я думаю, что каждый день, в течение которого вашей работе мешают, препятствуют, является одновременно и днем, в который, возможно, другие ученые опережают вас.
– Очень хорошо сказано,– сухо произнес Гаусс.– Но у меня огромное, страстное желание узнать, почему вас вдруг так заинтересовали мои дела?
– По многим причинам. Я уже объяснил, что чувствую ответственность за некоторые ваши неприятности. Но я не отрицаю и корыстный мотив.
– Так. И что же это за корыстный мотив?
– Человек, который встретит нас в понедельник за ленчем,– мой старый друг. Его фирма потерпела несколько неудач. Поскольку мы являемся их банком, я знаю, что компания хочет пойти по новому пути. Техника космического века так быстро развивается, что сегодняшний успех может стать завтрашней головной болью. Им ужасно нужен хороший рывок. Я думаю, что вы-то им и нужны. Я нашел, как одним выстрелом убить двух зайцев. Вот в чем дело.
– М-м. Кажется, я начинаю догадываться о личности нашего компаньона за ленчем.
– Давайте на этом остановимся. Вы слишком проницательны для меня.
– Только одно,– настаивал Гаусс.– Он недавно потерял хорошего человека?
– Это – лишь последнее звено в цепи неудач.
– Так. Тогда он также и мой старый друг, nicht wahr?
– Bis Montag, mein alter Freund. Bis Montag[67],– парировал Палмер.
– Понимаю.– Несколько секунд Гаусс молчал. Потом: – Очень интересно. Я начинаю думать, что, вполне вероятно, мне это очень понравится.
– Мы должны выработать тактику освобождения вас от контракта с Джет-Тех.
– Последний из пятилетних контрактов истек в прошлом году. С тех пор из-за неудач ракеты «Уотан» на мысе Канаверал[68] я сижу на 90-дневных… э-э, как там они называются?
– Гаусс, я должен сейчас попрощаться.
Немец довольно рассмеялся: – Разве не auf Wiedersehen?[69]
– Naturlich. Auf Wiedersehen.
– Bis Montag.[70]
Палмер повесил трубку и скорчил гримасу телефонному диску. Можно было бы предположить, мысленно сказал он себе, что Гауссу так же, как и мне, разговор по-немецки не должен доставлять удовольствия, хотя бы как некое возвращение к прошлому, к началу наших взаимоотношений. Но, по-видимому, ни один немец никогда не сможет преодолеть внутреннего убеждения, что его родной язык – самый лучший. Ведь, в конце концов, это язык расы господ. Палмер еще раз внимательно изучил свой рабочий план и перечеркнул пункт, обозначенный: «второй звонок Гауссу… корыстный мотив. § 1… компании нужен один хороший рывок». Он также перечеркнул пункт «первый звонок Хейгену… упомянуть Ааронсона… все время стараться уводить разговор от сделки». Потом он опять снял трубку и набрал номер Хейгена. Генерал ответил сам.
– Эдди, снова Палмер. Можешь ли ты пообедать со мной в Нью-Йорке в понедельник?
– Ты чудак, Вуди. Ты же знаешь, у меня тут полно дел.
– Чтобы встретиться с человеком, о котором я говорил.
– Я его встречал.
– Ему нужно подтверждение некоторых моментов, таких, как возможность проводить эксперименты по его собственной инициативе, и прочее.
– Подтверди все, я тебя поддержу.
– Ну, ты знаешь людей такого сорта. Уважающих ранги.
Один взгляд на тебя, и он будет щелкать каблуками.
– Старый армейский дружище, ты считаешь, что оказываешь мне одолжение. Допустим, одолжение. Но не кажется ли тебе, что ты становишься довольно-таки надоедливым.
– Ладно, Эдди. Просто мне не хотелось, чтобы сделка сорвалась.
– Есть такая опасность?
– Ты ведь не считаешь себя единственным покупателем на аукционе?
Хейген помолчал.
– Что это, пожар?
– Точно.– Палмер постарался, чтобы в голосе прозвучал сарказм.– А когда ты вскроешь конверт с деньгами, там окажутся обыкновенные клочки бумаги. Эдди, если ты хочешь отказаться, так и скажи. Но пожалуйста, сделай это сейчас.
– Боже. В котором часу и где?
– Двенадцать тридцать. «Клуб» в деловом квартале.
– Может быть, еще более уединенное место – возле витрины Мейси.[71]
– Да или нет?
– Пошел к черту. До свидания.
– Пока.– Не успел Палмер повесить трубку, как вошла Эдис с чашкой кофе.
– Целый час, чтобы приготовить кофе?
– Я не хочу, чтобы ты пил даже эту чашку, Вудс. Тебе следует скорее выспаться.
– Скоро лягу.– Палмер тяжело вздохнул и начал маленькими глотками пить кофе. Потом со стуком поставил чашку на стол.– Не можешь ли ты сделать один телефонный звонок?
– Кому?
Палмер пододвинул к себе справочник по Манхэттену и начал его листать.
– Ты позвонишь от имени генерала Хейгена и закажешь хороший столик возле окна к двенадцати тридцати в понедельник.
– Я должна быть секретаршей Эдди?
– Ты просто звонишь от его имени.
– Он член этого клуба?
– В том-то и дело. Я – нет, он – да. Понятно?
Эдис прищурила свои светло-карие глаза.
– Я не совсем уверена, что ты осознаешь все свои действия. И у меня ужасное чувство, что и ты тоже не уверен в себе.
– Позвони.
– Сейчас?
– Первая Фаза закончилась. Чем скорее ты позвонишь, тем скорее начнется Вторая Фаза.
– А после моего звонка ты пойдешь спать?
– Почему ты так заботишься о моем здоровье?
– Разве каждая преданная, верная своему долгу жена не делает этого?
Он поднял глаза, стараясь прочесть на ее лице, что она хотела этим сказать. Долго они молча смотрели друг на друга. Наконец она сняла трубку.
