— Однако планета вернулась к жизни, — сказала Лесли, — мы глаз не могли отвести от речки, деревьев и цветов… она прекрасна!
— Планета вернулась, — повторила Машара и посмотрела в сторону, — а люди — нет.
В ее словах не было не жалости, ни осуждения. Она просто констатировала то, что здесь произошло.
— Эволюция сделала цивилизацию хранителем этой планеты. Но спустя сотню тысяч лет хранитель пошел против эволюции, из помошника превратился в убийцу, из целителя — в паразита. Поэтому эволюция забрала обратно свой дар, уничтожила цивилизацию и спасла планету от разума. Теперь на ней правит любовь.
— Это… — начала Лесли, — и есть твоя работа, Машара? Спасение планет?
— Спасение этой планеты, — кивнула она. — Для нее я — воплощение терпения и защиты, сострадания и понимания. Ушедшая цивилизация во многом была очень талантлива, обладала высокой культурой, но в конце концов пала жертвой жадности и нежелания думать о будущем. Люди превратили леса в пустыни, истерзали душу планеты, извлекая из недр ее сокровища, отравили воздух, воду и землю ядохимикатами и радиоактивными отходами. Миллионы раз у них была возможность измениться, но они ей так и не воспользовались. А когда они одумались, было уже слишком поздно.
— Может ли целая цивилизация развиваться настолько слепо? —воскликнул я. — И то, что ты сейчас делаешь… Ты знаешь ответ!
Она повернулась ко мне, исполненная безмерной любви.
— Я не знаю ответа, Ричард, — сказала она. — Я и есть ответ.
В домике воцарилась тишина. Край солнца уже коснулся горизонта, но до темноты было еще далеко.
— А что случилось с остальными? — спросила Лесли.
— Когда им стало ясно, что изменить уже ничего нельзя, они построили нас — суперкомпьютеры. Наша задача — экологическая реконструкция планет. Люди отдали нам свои убежища, чтобы мы могли спасти в них хотя бы то, что еще можно было спасти. А сами вышли на отравленную поверхность земли, туда, где некогда шумели леса. — Она отвела глаза. — Их больше нет.
Мы вслушивались в эхо ее слов и представили себе одиночество, которое этой женщине пришлось перенести.
Она сказала это так легко.
— Машара, — переспросил я, — они построили тебя? Ты — компьютер? Красавица посмотрела на меня.
— Так можно сказать обо мне, — ответила она. — Но и о тебе тоже.
— А ты… — начал я. — Машара, ты живая?
— А тебе это кажется невозможным? — в ответ спросила она. — Разве важно из каких атомов состоит человеческое существо: уз углерода, германия или галлия? Можно ли родиться человеком?
— Конечно! Самые ужасные… даже убийцы — люди, — ответил я. — Они могут быть нам не по душе, но они человеческие существа.
Машара покачала головой.
— Человеческое существо — это выражение жизни, приносящее свет и любовь в то измерение, к которому оно пожелает прикоснуться, в любой из форм, которую оно пожелает выбрать для себя. Человечность определяется не физическими законами, Ричард, это духовная цель. Это не нечто данное нам, мы добываем ее работой своей души.
Эта мысль, выкованная и закаленная в трагедии несчастной планеты, поразила меня. И как я ни пытался, я не мог посмотреть на Машару, как на бездушную машину. Она живая, это определяется не химическим составом ее тела, а глубиной ее любви.
— Похоже, я просто привык считать человеческими существами только людей, — сказал я.
— Может быть, тебе стоит подумать об этом еще раз, посоветовала она.
И тут мне захотелось ее испытать.
— А сколько будет, если тринадцать тысяч двести девяносто семь разделить на две целых тридцать два миллиона триста семьдесят девять тысяч одну стомиллионную в квадрате?
— А тебе это очень надо знать?
Я кивнул.
Она вздохнула и стала называть цифры:
— Два, четыре, шесть, запятая, четыре, ноль, семь, четыре, ноль, два, пять, восемь, четыре, восемь, два, восемь, ноль, шесть… Сколько тебе надо десятичных знаков?
— Поразительно! — воскликнул я.
— А откуда ты знаешь, что я это все не придумала? — с улыбкой спросила она.
— Ну, мне показалось, что ты…
— А хочешь, устроим главную проверку, — спросила она.
— Ричард, — предостерегающе сказала Лесли.
Машара с благодарностью посмотрела на мою жену.
— Ты знаешь в чем заключается главная проверка, Ричард?
— В общем-то нет. Но всегда можно…
— Ответь мне, пожалуйста, на один вопрос.
— С удовольствием.
Добрая фея леса смотрела мне прямо в глаза, не боясь того, что должно было вот-вот случиться.
— Хочешь, — начала она, — я умру прямо сейчас? Лесли судорожно вздохнула. Я вскочил «Нет!» Она упала легко, как лепесток, жизнь погасла в ее прекрасных зеленых глазах.
Лесли бросилась к ней и прижала к себе так же нежно, как эта добрая фея обнимала свою любимую гигантскую кошку.
— Машара, разве ты хочешь, — взмолилась она, — чтобы Тайин, леса и реки, — вся планета, дарованная твоей любви, умерла вместе с тобой? Или ты ценишь их жизнь так же высоко, как мы ценим твою?
Очень медленно Машара начала оживать, она пошевелилась и с трудом села.
— Я люблю вас, — сказала она, — не думайте… что мне все равно…
Лесли грусно улыбнулась.
— Да разве, увидев твою прекрасную планету, мы могли подумать, что тебе все равно? Как же мы можем любить нашу собственную землю, не любя тебя, дорогая хранительница?
— Вы должны уйти, — сказала Машара и шепотом попросила: — Не забывайте меня.
Я взял жену за руку и кивнул.
— Мы каждый год сажаем деревья и цветы, — сказала Лесли, — отныне мы будем это делать в память о тебе, Машара.
Маленький домик скрылся в водопаде брызг и солнечного света. Наш Ворчун снова поднимался в воздух.
— У нее прекрасная душа! — воскликнул я. — Надо же, у компьютера оказалось больше человечности, чем у всех людей, встреченных нами на жизненном пути!
Мы летели, покореные глубиной любви Машары и ее прекрасной планетой. И нам уже казалось совершенно естественным иметь друзей в иных мирах.
Одни путешествия дарили нам радость, другие — печаль, но с каждой минутой мы узнавали все больше и больше нового, мы повидали такое, что и за сто жизней нам бы в голову не пришло. Нам хотелось путешествовать еще и еще.
Дно внизу порозовело, а узоры заблестели золотом. Без излишней прозорливости я тут же захотел пойти на посадку и вопросительно посмотрел на Лесли. Она кивнула.
— Готова к неожиданностям?
— Думаю, да…
Хотя водопад поднятых нами брызг утих, мы по-прежнему оставались в кабине нашего гидросамолета, который лениво скользил по поверхности воды. Исчез сам океан — картины судеб под нами больше не было.
Мы очутились на горном озере, сосны и ели степенно спускались к янтарному песку, солнечные зайчики плескались в кристально чистой воде. Пришли в себя мы не сразу.
— Лесли! — воскликнул я. — Да я же здесь учился летать на гидросамолете, это озеро Хейли! Мы вернулись в наш мир!
Она оглядывалась, надеясь, что я не прав.
— Ты уверен?
— Абсолютно! Тот же крутой лесистый склон на левом берегу, а вон там,вдали — роща карликовых деревьев, за ними начинается долина. Ура! — закричал я, но не ощутил почему-то радости, да и Лесли меня не поддержала. Я повернулся к ней.
Она была явно разочарована.
— Да, знаю, мне бы надо радоваться, но мы только-только начали, и так много могли еще узнать!
Она была права. Я тоже чувствовал себя обманутым, будто в середине пьесы неожиданно погасла рампа и актеры ушли со сцены.
Я повернул наш гидросамолет к берегу, и тут Лесли воскликнула: «Смотри!»
Чуть правее по курсу, уткнувшись в песок, стоял точно такой же «Мартин Сиберд».
— Ну, вот, — сказал я. — Теперь-то никаких сомнений. Здесь многие практикуются. Мы точно дома.
Казалось, все кругом замерло, никаких признаков жизни. Наконец мы причалили метрах в семидесяти от другого самолета. Я скинул туфли и спрыгнул в воду, ее было всего по щиколотку, помог Лесли спуститься, а затем занялся швартовкой Ворчуна. Тем временем Лесли подошла к нашим соседям и позвала: «Эй, есть здесь кто-нибудь?»
— Что, никого нет? — спросил я, отправившись вслед за ней.
Она не ответила, молча разглядывая чужой самолет. Он как две капли воды был похож на нашего Ворчуна: на его белоснежном фюзеляже сверкала точно такая же радуга, а ведь эту эмблему мы придумали сами, та же обивка кабины, даже наши инициалы на приборной доске.
Очень странное совпадение.
Я дотронулся до капота. Мотор был еще теплым.
— Ага, — пробормотал я, и меня охватило какое-то смутное беспокойство. Взяв Лесли за руку, я пошел обратно.
На полпути она обернулась.
— Смотри! На песке только наши следы. Что же, они испарились прямо из кабины? Знаешь, мне кажется, наше путешествие продолжается… Но тогда мы должны были бы встретить наших двойников.
— Если мы не на Земле, то это, скорее всего, испытание, — сказал я. — Раз мы никого не видим, то урок, видимо, заключается в том, что они приняли другую форму. Мы не можем разлучиться с нашими духовными братьями. Мы никогда не бываем в одиночестве, если только сами не захотим в это поверить.
