"Пусть так длится подольше. Это Вентура. Пусть никогда не кончается. Я не хочу того, что было..."
Она устремила глаза вверх, уже готовая сказать: "Я не хочу выходить замуж. Ты не веришь этому, а мне безразлично..."
Но он выглядел таким обеспокоенным, любящим, таким встревоженным, что она не стала произносить слов, которые могли бы их снова разлучить. Едва уловимое, сдержанное прикосновение его пальцев к подбородку.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, малышка. Это единственное, что я могу тебе дать, — сказал он.
Она не хотела лишать его возможности как-то утешить ее. (Он уже столько дал ей...
Благодаря ему она раскрыла для себя новый мир, целую жизнь. Благодаря ему познала радость сотворения чего-то нераздельного с ней, всепоглощающего, торжественного, ликующего, сладострастного и целомудренного. Он сделал ее жизнь чище и лучше.)
"Но разве обстоятельства не принуждают тебя?" Накануне он узнал о том, что ее выгнали из дома.
Он проводил ее, как обычно, и они расстались на углу улицы Йесерос. Ей бы не хотелось, чтобы он провожал ее до самого подъезда. Когда она свернула на улицу Дон-Педро... Тоска и стыд охватили ее при мысли о том, что придется обратиться за помощью к Валье, поскольку в глубине души презирала приятельницу за сомнительный образ жизни, который та вела, и откровенно рассказать обо всем. Валье снимала комнату на улице Дон-Педро и была единственной, кому Пресенсия могла довериться, хотя та слишком беззаботно и ложно истолковала ее признание.
"Дорогая, сегодня я помогу тебе, а завтра — ты мне. Пока мы с тобой подыщем что-нибудь другое, скажу, что ты моя сестра". Но Пресенсия всем своим существом противилась этому.
Она не могла уснуть: тело ее было напряжено, сердце переполнено до краев. Тяжелое дыхание спящей рядом подруги вызывало у нее тошноту. Кровать была слишком узкой для двоих, но и за это приходилось благодарить.
— Я чудненько выспалась. Ты такая маленькая, что почти не занимаешь места.
Пресенсия сжималась в комок, отодвигалась на самый край матраца и не шевелилась. "Я здесь ради тебя. Я такая ради тебя". Так она доказывала свою любовь к нему.
"Я буду спать здесь ради него..." И она вся переполнялась нежностью.
От тела Валье исходил терпкий запах духов. Пресенсию мутило. "Она добра ко мне. Нельзя ее осуждать". Она откидывала дешевое одеяло. "О господи, сейчас меня стошнит! Лучше думать о чем-нибудь другом. Вентура..."
О нем она никогда не переставала думать.
В тот момент, когда Пресенсия должна была свернуть на улицу Дон-Педро, кто-то подхватил ее под руку, и, еще не обернувшись, она уже знала, что это он.
— Куда идешь?
Он улыбался, довольный, но выражение его лица сразу изменилось, едва он заметил, что она чем-то очень расстроена.
— Что с тобой, Пресенсия?
— Ничего особенного. Рано или поздно это должно было произойти. Я с детства им мешала...
Он побледнел. Иногда у него бывал такой побитый, виноватый вид. "Я не хочу больше видеть его таким. Такое выражение ему не свойственно".
— Не будь этого повода, нашелся бы другой.
Они ухватились за него, потому что им было выгодно. Дядя заметил, что я беременна, а я не стала, не сочла нужным отрицать. Я много раз слышала, как они говорили о подобных случаях, не придавая им никакого значения!
После смерти матери, оставшись круглой сиротой, она переехала жить к тете с дядей.
— С детства они не выносили меня. Возвращаясь из школы, я помогала тете Луисе по хозяйству. У нее были только сыновья. Откуда столько жестокости у детей? За столом в присутствии родителей они попрекали меня куском хлеба. "Ты живешь здесь из милости".
Однажды услышав где-то эту фразу, они повторяли ее без конца.
Но мне было одиннадцать лет, и их слова не трогали меня, потому что мне нравилось жить у них в доме. Когда была жива мама, у нас было очень грустно. Она долго болела, и я только и слышала ее страдальческий голос: "Пресенсия!" У меня не оставалось времени ни поиграть, ни погулять или хотя бы побыть одной. Я корила себя за то, что так нетерпелива, и сама придумывала наказание: читать лишний час вслух. Когда дядя сказал: "Будешь жить с нами", я обрадовалась.
Нередко они приглашали меня к обеду. За столом, где я сидела рядом с кузенами, царило шумное веселье, и тетя смотрела на все сквозь пальцы...
Я переехала жить туда, испытывая к ним самые нежные чувства.
Девочкой Пресенсия никогда не предавалась печали и плохому настроению. Мать ее качала головой, откинувшись на подушки:
— Не понимаю, откуда у тебя берется хорошее настроение, чтобы все время смеяться и петь.
Разве ты не видишь, в каком мы положении и какая жизнь тебя ждет? Скорее, ты должна была бы впадать в уныние. Часто я сама не знаю, чего бы хотела тебе пожелать... Если бы я только могла...
Пресенсия возвращалась с улицы раскрасневшаяся от холода, глаза ее светились восторгом.
Она придумала для себя маленькую уловку: говорила, что ходит по утрам к мессе.
— Ты куда собралась в такую рань, дочка?
— К мессе, мама.
— Хорошо, доченька, помолись за меня. Однажды она сказала Пресенсии:
— Если бы я знала, что ты уйдешь в монастырь, я умерла бы спокойно.
(Жить с Вентурой было все равно что жить в монастыре. Длинном монастыре со стройными аркадами и символами, в тиши, рядом со скромным садом. И глубоким колодцем, в котором всегда была студеная вода, даже летом. Для любви оставался полдень.)
Пресенсия забегала в церковь лишь на минутку, для очистки совести, чтобы потом не приходилось прятать глаз от матери, отвечая на расспросы. И тут же уходила оттуда, распоряжаясь по своему усмотрению временем, положенным на мессы. Всю жизнь ей нравилось бродить на рассвете по городу, разглядывать улицы и дома, такие первозданные без шумной толпы и рокота моторов. В эти ранние часы все казалось ей прекрасным, скромным, наполненным колдовского очарования. Тогда она еще не знала, что в эти часы люди не только предаются порокам, убивают, вступают в грязное сожительство, но и отправляются в дальние путешествия, рождаются, умирают или просто спят, а может быть, уже просыпаются. И все они ждут, сами того не подозревая, какого-то чуда от нового дня, от предстоящих им часов жизни.
Она едва сдерживала себя, чтобы не запеть, пока поднималась по лестнице. Жизнь прекрасна!
"Разве ты не видишь, в каком мы положении? Какая жизнь тебя ждет!.."
Какая жизнь ждет меня!
Она останавливалась на мгновенье, чтобы вдохнуть воздух полной грудью, прежде чем войти в квартиру.
Квартиру, насквозь пропахшую потом и лекарствами, где долго лежала ее больная мать.
Пресенсия приходила в отчаяние, думая о том, что, возможно, из жизни ее что-то ускользает, и стремилась опередить события и ничего не упустить.
— Да, жизнь прекрасна.
Жизнь вселяла в нее силы. Становилось легче понять больную мать, лишенную этого великого импульса, заботиться о ней, причесывать ее длинные волосы, менять ночные рубашки.
"Жизнь хороша и прекрасна. Как утренняя заря. Как завтрашний день..."
Когда у Пресенсии умерла мать, дядя забрал девочку к себе в дом и первым делом подверг ее медицинскому осмотру за ширмой в полутемной комнате при мягком красноватом освещении настольной лампы. По оголенному телу девочки пробегали мурашки.
Дядины руки в полумраке — очки его сверкали — скользили по ее телу, поворачивая во все стороны. Ладони у него были жесткими и шершавыми. Тетя Луиса стояла тут же с детской одеждой в руках и с любопытством наблюдала за этой процедурой.
— Ребра торчат. Девочка, наверное, болезненная. Сердце... В чем только у тебя душа держится, Пресенсия...
Наконец дядя включил свет и, ко всеобщему удивлению, заявил:
— Абсолютно здорова. Только немножко отстает в развитии.
Недовольство проявилось во время экзаменов. Двоюродные братья находились на полупансионе в привилегированных коллежах и провалились на экзаменах. Она же училась в обыкновенной школе со средним образованием и благополучно перешла в следующий класс.
Непонятно было, каким образом ей это удалось, поскольку, откровенно говоря, она почти не занималась: не могла сосредоточиться на уроках, витала где-то в облаках.
Один из кузенов был ее ровесником. И тетя Луиса, поджав губы, заявила:
— Ну что ж, раз ты такая умная, будешь повторять с ним уроки летом.
К счастью, униженный брат отказался от ее помощи, и Пресенсия смогла побродить по улицам. Постоять на мосту, заглядывая с него вниз. У нее было много школьных подруг, которые любили ее. Иногда Пресенсию удивляла такая любовь, особенно со стороны тех, от кого меньше всего ее ждала.
— Пресенсия, где ты пропадала? — спрашивали они.
А когда она отмахивалась от них решительным, энергичным жестом, смеялись:
— С кем воюешь?
Но она не воевала. Она шла навстречу чему-то, самая маленькая из них, но самая неутомимая и настойчивая. Она не могла сказать, о чем думала. Ее мысли были подобны вспышкам молний.
