Паскаль Киньяр - Альбуций

— Apud patres nostros nefas putabatur brachium toga exserere (Во времена наших предков считалось преступлением оголить руку, скрытую тогой).

Некий человек безжалостно изгнан из дома своим отцом, своей матерью и своим дядею, да еще с помощью четырех рабов, за то, что не хочет расстаться с куртизанкой по имени Гиспала, в которую влюблен без памяти. Он стал жить с нею. Они любили друг друга. У них родился сын, которого они вместе и воспитали. Но потом этот человек заболел. Он послал за отцом, чтобы поручить ему своего сына, сказавши так:

— Я тебе уже не сын. Но этот ребенок — твой внук. Его родила от меня Гиспала.

Он умер. Едва куртизанка предала его тело огню, как отец явился к ней. Он не потребовал у нее урну с прахом, но взял к себе в дом младенца. Его младший сын затеял процесс против отца. Он обвинил его в слабоумии.

Отец:

— Эта куртизанка была примерной супругой. Я сам видел, как усердно она заботилась о больном и как горевала. Мало сказать, что волосы ее были растрепаны, — она рвала их, обуянная скорбью.

Младший сын:

— Он уже не был тебе сыном. Ты выгнал его из дома.

Отец:

— Мне сказали: твой сын умирает. Я поспешил к нему, я бежал как безумный (Amens cucurri).

— Я — твой единственный сын.

— Там, в доме куртизанки, я увидел двух моих сыновей. Один умирал. Другой плакал.

— Incidit in meretricem inter omnia mala etiam fecundam (Он встретил блудницу, которая помимо прочих своих пороков отличалась еще и плодовитостью). Отец, ты должен отвергнуть ребенка, рожденного бог знает от кого!

— Я готов признать, что был безумен — в тот миг, когда глаза мои не видели, которого из сыновей должен изгнать.

— Adoptavit ejus filium propter quam etiam suum ejecerat! (Мой отец усыновил ребенка от этой шлюхи, из-за которой отверг родного сына!) Я обвиняю своего отца в слабоумии.

— Ut intravi, cadentes jam oculos ad nomen meum erexit fugientemque animam retinuit. «Pater» inquit... (Когда я вошел и он услышал мое имя, то открыл глаза, уже затуманенные близкой смертью, и удержал готовое отлететь дыхание. «Отец мой», — прошептал он...) А потом спросил: «Где мой брат?»

Мы можем привести отрывки из девяноста сюжетов Альбуция Сила. Среди романов о разврате есть еще одна декламация, где отца обвиняют в слабоумии: некий отец задумал хитростью вернуть сына, погрязшего в распутстве. Он делает вид, будто и сам предается блуду, бесчестит свои седины развратными ласками шлюх, душится благовониями, удлиняет свою тогу, украшает ее яркой каймой. Мало-помалу старик входит во вкус. Проматывает свое состояние. Сын, обеспокоенный неминуемым разорением, обвиняет своего отца в безумии.

В «Слепом развратнике» Альбуций выводил на сцену десятерых юношей, проигравших в кости все свои богатства. И вот, лишившись состояния, вздумали они поставить на кон собственные глаза, дабы отыграться: тот, на кого падет жребий, во-первых, даст себя ослепить и, во-вторых, получит несколько тысяч денариев вспомоществования, которое государство оказывало после расследования причин несчастья. Проигравшим считается тот, кто вытянет самую короткую кость. Один из них выбирает такую кость; девятеро других выкалывают ему глаза, однако государственное казначейство отказывает в сумме, на которую рассчитывали игроки. Слепой начинает процесс против казначейства, но магистрат объявляет, что призван помогать изувеченным, а не оплачивать изувеченье.

Некий человек тайком проникает в сад одного гинекея. Той же ночью он силой овладевает там двумя юными девушками. Первая требует наказать его смертью. Вторая хочет, чтобы он на ней женился.

В романе описан спор сестер. Виновник преступления со скрученными руками находится в атрии. Ноги его, однако, не связаны. Из дома несутся стоны и плач, крики радости и шум приготовлений к свадьбе. Мать подходит то к одной, то к другой дочери. Рабыни также бегают между двумя девушками. Младшей сестре говорят:

— Он не согласен жениться.

— Но он разбудил мое сердце, когда овладел мною, — отвечает та.

— Пускай его подвергнут пытке. Пускай распнут на глазах у всех. Пускай он умирает целый день, этот насильник, осквернявший целую ночь двух девственниц, — требует старшая.

— Он сказал мне: Dum te peto, in illam incidi (Отыскивая тебя, я наткнулся на другую). Он любил меня. Он овладел мною на коленях.

— Он овладел тобою силой, против твоей воли.

— Его любовь была так неистова, что он забыл спросить, согласна ли я ответить на его желание.

— Он зажал мне рукой рот. Сорвал с меня ночную тунику. Связал мне руки. Я требую, чтобы это насилие было наказано смертью.

— Сестра, если ты любишь меня, прости моего мужа!

Альбуций разрешал эту коллизию следующим образом: мужчина не может жениться на двух женщинах сразу, но он может умереть из-за двух сестер.

— Я должна тебя огорчить, — сказала мать, — у твоего супруга есть любовница. Он изменил тебе с нею в ночь перед твоей свадьбой.

Некая девушка, которую изнасиловали в саду, близ куртины с розами, хочет выйти замуж за своего насильника, но встречает отказ.

Девушка:

— Я скорблю о том, что меня ранило.

Молодой человек:

— Мой живот ни разу не прильнул к ее животу. Она скорбит о том, чего не было.

Девушка:

— Я не желаю смерти тому, кто меня опозорил. Я заявляю свое неотъемлемое право на того, кто отвергает мою руку.

— Я не смотрю на женщин. Ни разу в жизни не приподнял я свою тунику. Клянусь, что не знаю даже, что растет у меня меж ног.

— Это ты лишил меня девственности. Вспомни о розах.

Тут-то насильник вспомнил об аромате роз и впрямь согласился признать содеянное, сказавши так:

— Nox, vinum, error... (Ночь, вино, безумие...) Да, я соблазнил, я изнасиловал ее. Луна не сияла в небе. Во тьме, едва видные, смутно белели розы. Одновременно увидел я и ее лампу, и ее грудь. О, как всесильны красота и аромат женщин, когда они молоды!

Однако этот последний сюжет, не очень типичный для Альбуция, скорее можно приписать Юнию Галлиону.

У подножия крепостной стены тоже цветут розы, только желтые, крошечные, дикие, запорошенные пылью, которую не смывает даже утренняя роса. Стоит середина сентября 48 года. Цезарь находится в Трое, где оплакивает Энея, освобождает город от налогов и покидает новые террасы, защищенные каменным барьером. Илион голосует за возведение статуи Цезаря. Выбитая на нем надпись пережила века: «Гаю Юлию Цезарю, сыну Гая, верховному жрецу, императору, потомку Ареса и Афродиты, возрожденному богу, спасителю человечества».

Иногда человечеству выпадает счастье не знать спасения. В конце сентября Цезарь решает вновь посетить Родос. Он посещает Родос. Вспоминает детские годы. Едет на могилу своего учителя Аполлония. Цезарю пятьдесят два года, он наслаждается жизнью и странствиями. За спиной у него одиннадцать лет непрерывных войн. Он садится на корабль, который доставляет его с Родоса в Александрию. Под навесом, растянутым на палубе, в бронзовой вазе стоит огромный букет пурпурных роз. 2 октября судно входит в гавань, причаливает к берегу. Цезарь спускается по деревянным сходням, ступает на землю; ему подносят голову Помпея. Он отворачивается. Ему подносят перстень с печатью, принадлежавший Помпею: слезы брызжут у него из глаз. Он прикрывает глаза рукою. Идет по пристани, в толпе греков и египтян. Что-то неожиданно сломалось в нем. Он лишился врага. Кончено извечное соперничество, которое всю жизнь подстегивало его. То, что на протяжении двадцати трех лет вдыхало в него энергию, теперь, чудится ему, бесследно исчезло — и душа опустела.

Чуть позже он скажет:

— Пережить другого всегда постыдно.

Ему уже не так легко дышится. От езды в носилках ломит все тело. В 47 году Цезарь верхом прибывает в Малую Азию, возвращает Армению Дейотару, Каппадокию — Ариобарзану. Это занимает у него пять дней. 2 августа 47 года, находясь в Зеле, он диктует рабу-писцу проект приветствия для своего триумфа. Он утомлен. Пишет в Рим: «Veni, vidi, vici», изобретая, таким образом, и телеграмму, и рифму.

Цезарь подсчитал, что его «груда мертвецов» составляет примерно 1192000 убитых врагов; никто, по его мнению, не воевал лучше, и ни один полководец, ни современный, ни древний, не может с ним соперничать.

В 46 году (то есть на 708-м году существования Рима) Альбуций впервые увидел жирафа и буквально влюбился в него. Этой радостью он был обязан Цезарю; чтобы накормить животное, ему подавали траву на шестах пятиметровой длины. Альбуций восторженно созерцал это существо, жующее пищу совсем как человек. Он любовался стройными, длинными ногами жирафа, его неспешной грациозной поступью, нежной пятнистой желто-коричневой шкурой. Его восхищали большие темные глаза с длинными ресницами, выразительный, чуть удивленный взор, коротенькие смешные рожки с кисточками на концах, молчание, изредка прерываемое шумными вздохами и фырканьем. Он смотрел, как жираф спит ночью стоя, в загоне близ Помпеева форума, и не мог прийти в себя от изумления. Готовился четверной триумф Цезаря.