— Ей-богу, ребята, соскучился я по вас.
Он зашел в комнату контролера, который тоже встретил его радушно, предложил стул, угостил чашечкой кофе. Мастер Махмуд уселся, не зная толком, что сказать, не зная даже, в сущности, зачем он пришел. Он знал лишь, что останься он дома, он чувствовал бы себя как рыба, выброшенная на берег. Они с контролером завели разговор о том о сем. Тут в комнату ворвался мастер Ханафи в синем рабочем костюме и, не замечая мастера Махмуда, обратился к контролеру:
— На шестом станке гайка ослабла. Дайте заявку на склад, чтоб прислали новую. Я остановил станок.
Мастер Махмуд с тревогой проговорил:
— Зачем ты его остановил, Ханафи? Он может работать, только не в полную мощность. А запасных частей на складе нет. Ты же сам знаешь.
Обернувшись к нему, мастер Ханафи радостно воскликнул:
— Дядя Махмуд!..
Кинулся к нему, обнял, засыпал вопросами:
— Как поживаешь, мастер Махмуд? Как дела? Соскучились мы…
Разжав объятия, Ханафи продолжал:
— Ну что это такое? Ты ведь отдыхать должен, а приходишь на работу. И чего тебя сюда принесло?
Мастер Махмуд с печалью в голосе ответил:
— Эх, сынок, не привычен я к отпускам…
Потом глаза его блеснули, и он продолжал:
— Не останавливай станок, Ханафи. Просто пусти его на семьдесят два оборота. Помаленьку. Идем, я тебе покажу.
И мастер Махмуд отправился в цех. Ханафи пошел за ним со словами:
— Клянусь аллахом, мастер Махмуд, мы без тебя как без рук.
Махмуд скинул пиджак и начал копаться в станке. Рабочие стояли вокруг, улыбаясь, и глаза их светились приязнью.
Станок заработал. А мастер Махмуд стал ходить взад-вперед по цеху, наблюдая за работой, словно он вовсе и не был в отпуске. Потом он заметил, что улыбки рабочих стали гаснуть, а мастер Ханафи начал его избегать. Он почувствовал, что каждое его движение вызывает какую-то неловкость. Может быть, мастер Ханафи досадовал, что он вмешивается в работу, тогда как ему положено быть в отпуске. Может, это смущает рабочих. Они не знают, кого им слушаться — его или мастера Ханафи. Но нет, пустое. Немыслимо, чтобы Ханафи или кто-нибудь из рабочих тяготился его присутствием в цехе, даже если он числится в отпуске. Просто немыслимо. Все они для него все равно что дети. Он воспитал их. И потом, он не может сидеть дома. Решительно не может.
И тем не менее он ощущал неловкость. Ощущал и смущение своих товарищей. Но все же оставался на фабрике до конца смены. Потом вернулся домой, как обычно, купив по дороге фруктов. Его встретила Девлет, такая близкая, знакомая. Девлет в семь вечера. Красивая, милая, улыбающаяся. И Самира и Наваль. Нет, он здесь не чужой. Он у себя дома.
В постель он лег с улыбкой… Но не успел смежить веки, как тут же вновь открыл глаза. А что он будет делать завтра? И что за неловкость он там почувствовал?
Всю ночь он пролежал без сна.
Но все же на другой день снова пошел на фабрику. Не мог иначе. Останься он дома, пришлось бы вызвать врача.
Рабочие встретили его приветливо. Даже более приветливо, чем накануне. Он пошел в цех. Осмотрел каждый станок. Потом мастер Ханафи вдруг спросил его:
— А ты, мастер Махмуд, тянул жребий?
Махмуд переспросил с удивлением:
— Какой такой жребий?
— Да ведь фабрика сняла в Александрии меблированную квартиру для семей рабочих. Каждая семья имеет право прожить там десять дней. По жребию. Кому выпадет жребий, берет семью и едет в Александрию.
— Да что ты, Ханафи, разве мне место в Александрии?
— А почему нет? Это твое право. Поезжай, проветрись. Все мастера из-за этого ссорятся, каждый хочет съездить. Я внесу твою фамилию в список. Уж если не ради себя, то хоть ради семьи поезжай. Пусть дочки отдохнут немного.
И Ханафи поднялся в контору, чтобы внести его в список. А мастер Махмуд только плечами пожал.
Вернувшись из конторы, Ханафи объявил:
— В обеденный перерыв будет жеребьевка.
Мастер Махмуд внимания не обратил на его слова.
Он ходил меж станков, очень довольный собой. Здесь он чувствует себя человеком. Здесь он подлинный мастер Махмуд.
В обеденный перерыв, когда все рабочие и мастера собрались на дворе фабрики, вышел один из служащих и объявил, что мастер Махмуд выиграл по жребию и имеет право через пять дней занять квартиру в Александрии. Прежде чем мастер Махмуд успел взять в толк, что говорит служащий, рабочие радостно зашумели и бросились его поздравлять:
— Подыши и за нас морским воздухом, мастер Махмуд.
— Не забудь прочитать за нас «Фатиху»[16] в мечети святого Абуль Аббаса.
— Будь осторожен, мастер Махмуд, гляди не утони!
Мастер Махмуд растерялся и не знал, что делать, что говорить. На лице его застыла глупая улыбка. Он хотел было отказаться, но стало жаль упустить такой случай. Подумать только, квартира в Александрии, да еще задаром… Море… Мечеть святого Абуль Аббаса. Всю жизнь слышал он об Александрии, но ни разу там не бывал. К нему подошел мастер Ханафи.
— Иди, дядя Махмуд, собирай вещи. Поздравляю тебя. Еще увидимся до твоего отъезда.
Махмуд вышел за ворота растерянный, все с той же глупой улыбкой на лице.
Едва он сообщил новость жене, как та взвизгнула от радости. Самира кинулась к окну, чтобы крикнуть соседке:
— Санийя, мы едем в Александрию!
Потом к другому окну:
— Дарийя, мы едем в Александрию!
Наваль, бегая вокруг стола, распевала:
— Ля-ля-ля, девчонки из Александрии, мы едем к вам, мы едем к морю.
Соседка Азиза, высунувшись из своего окошка, сказала Девлет:
— Милая, поздравляю. Слушай, привези-ка мне бутылочку морской воды.
Из-за ее спины выглянул муж, маляр Хасан:
— Скажи мастеру Махмуду, чтоб не забыл привезти нам рыбки.
Хадига тоже высунула голову из окна:
— Девлет, ты знаешь халву вроде тянучки? Ее только в Александрии делают.
А Девлет, радостная и гордая, кивает головой, твердит:
— Хорошо, миленькая. Привезу, дорогая. А лучше поедемте с нами.
Мастеру Махмуду некуда было деваться. Раз уж подняли столько шума, оставалось лишь ехать. На этом и порешили.
Мастер Махмуд так и не узнал, что все мастера фабрики добровольно вычеркнули свои фамилии из списка, чтобы квартира досталась ему.
Пять дней пролетели незаметно. За эти дни мастер Махмуд ни разу не соскучился, у него свободной минуты не было. Нужно было сделать так много. Он купил чемодан. Потом пришлось купить и второй. Купил себе две рубашки и брюки. Купил платье жене, по платью Самире и Наваль. Шляпу, чтобы прикрыть голову от солнца. Снял со своего текущего счета двадцать фунтов. Потом еще двадцать. И едва успевал купить одно, как выяснялось, что необходимо еще другое… Он кричал, смеялся, был полон энергии.
Девлет упорно желала сварить пять кило мяса и взять с собой в Александрию. Махмуд кричал:
— Ты что, мать, думаешь, в Александрии мяса нет?
Девлет, словно речь шла о чем-то очень важном, настаивала:
— Говорят, в Александрии мясо плохое, не уваривается.
— Ежели александрийцы его едят, будем есть и мы.
И с улыбкой он добавлял:
— Или, по крайности, поедим рыбки.
Самира подошла к матери и умоляюще прошептала:
— Скажи папе, чтоб он купил мне купальник.
Девлет взглянула на дочь в полнейшем изумлении.
— Ты собираешься надеть купальник?!
Самира, бесстрашно глядя на мать, ответила:
— А что? У всех девушек есть купальники. И Санийя, наша соседка, когда в прошлом году ездила в Порт-Саид, тоже брала с собой купальник. Она даже сфотографировалась в купальнике. Или ты хочешь, чтобы я ходила на пляж, закутанная в малаю?
Девлет поразмыслила немного. Добрая и наивная, она старалась сообразить, что к чему. Потом сказала:
— Ну ладно, только если мы скажем об этом отцу сейчас, он рассердится, и мы вообще никуда не поедем. Погоди до приезда в Александрию. Аллах нам поможет.
Самира недовольно надула губки.
Так мастер Махмуд очутился в Александрии.
Он сидел на пляже «Камп-Сезар» в окружении своей семьи… Сидел он под зонтиком. А на песке было расстелено одеяло. Рядом стояли кастрюльки с едой, прихваченной из дому. Кастрюлька с фаршированными овощами. Кастрюлька с жареным мясом. Коробка печенья. И еще коробка с семечками и орешками из Каира. Несколько лепешек. Огурцы, виноград.
Мастер Махмуд растерянно озирался. Все тут было для него в новинку: песчаный пляж, люди, море. Какое же оно огромное! Великий боже, воистину ты всемогущ! Махмуд переводит глаза на женщин и девушек в купальниках. Раньше ему случалось видеть женщин в купальниках лишь на картинках в журналах да в тех немногих кинофильмах, которые он смотрел. Но впервые в жизни он видит их воочию. Спаси аллах! И они ничуть не стесняются! Он взглянул на жену, улыбнулся молча. Потом взглянул на свою дочь Самиру, и лицо его потемнело. Обернулся к младшей дочери Наваль, погладил ее по спине. Снова покосился на женщин и девиц в купальниках. Вспомнил, что это грешно. Мысленно испросил прощения у аллаха, взял огурец, раскусил его с хрустом. Подставив лицо морскому ветерку, глубоко вздохнул и распустил пояс на брюках. Улыбаясь, сказал Девлет:
