— Когда тебе будет столько лет, сколько мне, Шарлотта… — говорила миссис Даррант, взяв девушку под руку и прогуливаясь вместе с ней взад и вперед по террасе.
— А почему вы так печальны? — вырвалось у Шарлотты.
— Я кажусь тебе печальной? Неужели? — сказала миссис Даррант.
— Нет, вот только сейчас. Вам ведь не так много лет.
— Достаточно, чтобы быть матерью Тимоти. — Они остановились.
В углу террасы мисс Элиот смотрела в телескоп мистера Клаттербака. Глухой старик стоял рядом с ней, поглаживая бороду и называя имена созвездий:
— Андромеда, Волопас, Сидония, Кассиопея…
— Андромеда, — прошептала мисс Элиот, слегка поворачивая телескоп.
Миссис Даррант и Шарлотта поглядели на небо, туда, куда указывала труба инструмента.
— Звезд — миллионы, — убежденно проговорила Шарлотта. Мисс Элиот отвернулась от телескопа. В столовой расхохотались молодые люди.
— Можно мне посмотреть? — горячо попросила Шарлотта.
— А мне звезды быстро наскучивают, — призналась миссис Даррант, проходя по террасе с Джулией Элиот. — Я как-то читала книгу о звездах… О чем они разговаривают? — Она остановилась перед окном столовой. — Тимоти, — сказала она.
— Этот молчаливый молодой человек, — произнесла мисс Элиот.
— Да, Джейкоб Фландерс, — сказала миссис Даррант.
— Ой, мама! Я тебя не узнала, — воскликнула Клара, подходя вместе с Элсбет с другой стороны. — Как пахнет, — выдохнула она, разминая лист вербены.
Миссис Даррант повернулась и отошла в сторону.
— Клара! — подозвала она. Клара направилась к ней.
— Как они непохожи, — заметила мисс Элиот.
Мимо прошел мистер Уэртли с сигарой.
— Я буквально каждый день обнаруживаю, что соглашаюсь… — говорил он, проходя мимо них.
— Так интересно угадывать, — пробормотала Джулия Элиот.
— Когда мы только вышли, видны были цветы на той клумбе, — сказала Элсбет.
— Сейчас почти ничего не видно, — отозвалась мисс Элиот.
— Она, наверное, была очень красива, и в нее все, конечно, были влюблены, — сказала Шарлотта. — Наверное, мистер Уэртли… — Она не кончила фразу.
— Смерть Эдварда была трагедией, — сказала мисс Элиот твердо.
Тут к ним подошел мистер Эрскин.
— Тишины в природе не существует, — заявил он. — В такой вечер, как сегодня, я могу различить два десятка разных звуков, не считая ваших голосов.
— Спорим, — предложила Шарлотта.
— Идет, — согласился мистер Эрскин. — Море — раз, ветер — два, собаки — три…
Остальные отошли.
— Бедный Тимоти, — сказала Элсбет.
— Чудесный вечер, — прокричала мисс Элиот в ухо мистеру Клаттербаку.
— Хотите посмотреть на звезды? — спросил старик, поворачивая телескоп к Элсбет.
— А вам не делается грустно, когда вы смотрите на звезды? — прокричала мисс Элиот.
— Господи помилуй, конечно нет, — засмеялся мистер Клаттербак, когда понял, о чем она спрашивает, — с чего это мне должно делаться грустно? Ни на одну секунду. Нет, конечно.
— Спасибо, Тимоти, но я иду в дом, — сказала мисс Элиот. — Элсбет, хочешь шаль?
— Я тоже иду, — пробормотала Элсбет, прильнув к телескопу. — Кассиопея, — прошептала она. — Где вы все? — воскликнула она, отрываясь от телескопа. — Как темно стало!
Миссис Даррант сидела в гостиной у лампы, сматывая клубок шерсти. Мистер Клаттербак читал «Таймс». В другом углу комнаты стояла вторая лампа, и вокруг нее молодые дамы блестели ножницами над расшитой серебром материей, готовясь к домашнему спектаклю. Мистер Уэртли читал книгу.
— Да, он совершенно прав, — сказала миссис Даррант, выпрямляясь и переставая сматывать шерсть, и пока мистер Клаттербак дочитывал речь лорда Лансдауна, она сидела прямо, не прикасаясь к клубку.
— А, мистер Фландерс, — произнесла она величественно, будто обращаясь к самому лорду Лансдауну. Затем вздохнула и снова стала сматывать шерсть.
— Сядьте туда, — велела она.
Джейкоб вышел из темноты у окна, около которого топтался. Свет заливал его, озаряя все поры на коже, но ни один мускул его лица не пошевелился, когда, усевшись, он стал глядеть в сад.
— Я хочу услышать рассказ о вашем путешествии, — сказала миссис Даррант.
— Да, — отозвался он.
— Двадцать лет назад мы тоже так плавали.
— Да, — повторил он. Она пристально посмотрела на него.
«Удивительно неловок, — подумала она, заметив, как он теребит носки. — Но какой благородный вид».
— В те дни… — продолжала она и рассказала ему, как они плыли… — мой муж замечательно в этом разбирался, у него была яхта еще до того, как мы поженились —…и как необдуманно они решили тягаться с рыбаками, и чуть не поплатились за это жизнью, но были так горды собой! — Она выбросила вперед руку, держащую клубок.
— Подержать вам шерсть? — скованно предложил Джейкоб.
— Вы дома помогаете матери, — догадалась миссис Даррант, передавая моток и снова внимательно поглядев на него. — Да, так, конечно, гораздо удобнее.
Он улыбнулся, но ничего не сказал.
Элсбет Сиддонс, перекинув через руку что-то серебряное, кружила рядом с ними.
— Мы хотели бы, — пролепетала она. — Я пришла… — Она не договорила.
— Бедный Джейкоб, — сказала миссис Даррант негромко, как будто знала его всю жизнь. — Они собираются вас заставить принять участие в спектакле.
— Как я вас люблю! — закричала Элсбет, опускаясь на колени рядом с креслом миссис Даррант.
— Давайте сюда шерсть, — сказала миссис Даррант.
— Пришел! Пришел! Пришел! — завопила Шарлотта Уайлдинг, — Я выиграла!
— Там еще одна гроздь, выше, — пробормотала Клара Даррант, поднимаясь на следующую ступеньку стремянки. Джейкоб внизу держал стремянку, а она встала на цыпочки, чтоб дотянуться до высоко висевшей грозди винограда.
— Вот, — сказала она, перерезая стебель. Там, среди виноградных листьев и желтых и фиолетовых гроздей, среди плавающих вокруг островков света, она казалась полупрозрачной, бледной, восхитительно прекрасной. На толстых подставках стояли герани и бегонии в горшках, по стене взбирались помидоры.
— Листья, конечно, пора прореживать, — размышляла она, и один зеленый лист, распластанный как ладонь, полетел вниз, прокружившись над головой Джейкоба.
— Мне все равно уже столько не съесть, — проговорил он, глядя вверх.
— Это все же так нелепо, — начала Клара, — ехать сейчас в Лондон.
— Дико, — подтвердил Джейкоб.
— Тогда, — сказала Клара, — вы непременно должны приехать на будущий год, и по-настоящему, — добавила она, быстрым движением отхватив еще один виноградный лист, выбранный, пожалуй, наобум.
— Если только… если…
Ребенок с криком пробежал мимо оранжереи. Клара медленно спустилась со стремянки, держа корзинку с виноградом.
— Одна гроздь белого и две розового, — сказала она, укладывая поверх теплых, свернувшихся в корзинке гроздей два огромных листа.
— Мне было у вас очень хорошо, — произнес Джейкоб, обводя взглядом оранжерею.
— Да, мы замечательно провели время, — отозвалась она уклончиво.
— Ах, мисс Даррант, — проговорил он, забирая у нее корзинку с виноградом, но она быстро прошла мимо него к выходу из оранжереи.
«Ты очень хороший, очень», — повторяла она про себя, думая о Джейкобе, думая, что он не должен говорить, что любит ее. Нет, нет, нет.
Дети вихрем пронеслись мимо двери, подбрасывая что-то в воздух.
— Безобразники! Что это у них? — спросила она Джейкоба.
— По-моему, луковицы, — ответил Джейкоб. Он смотрел на них не шевелясь.
— Не забудьте, Джейкоб, на будущий год в августе, — сказала миссис Даррант, пожимая ему руку на террасе, а над ее головой свисала фуксия, похожая на алую серьгу. Мистер Уэртли вышел на террасу в желтых шлепанцах, волоча за собой «Таймс», и очень дружески протянул ему руку.
— До свидания, — произнес Джейкоб. — До свидания, — повторил он. — До свидания, — сказал он еще раз. Шарлотта Уайлдинг распахнула окно своей комнаты и крикнула: — До свидания, мистер Джейкоб!
— Мистер Фландерс! — закричал мистер Клаттербак, пытаясь встать из своего круглого кресла. — Джейкоб Фландерс!
— Вы опоздали, Джозеф, — сказала миссис Даррант.
— Так мне и не попозировал, — вздохнула мисс Элиот, устанавливая на лужайке треножник.
— По-моему, все же, — сказал Джейкоб, вынимая трубку изо рта, — это Вергилий, — и, отодвинув стул, подошел к окну.
Самые бесшабашные водители на свете — это водители почтовых фургонов. Выезжая на Лэмз-Кондуит-стрит, ярко-красный фургон так завернул у почтового ящика за угол, что задел край тротуара, и маленькая девочка, поднявшаяся на цыпочки, чтобы бросить письмо, оглянулась на него со смесью ужаса и любопытства. Она замерла, держа руку у щели ящика, затем бросила письмо и убежала. Как редко вид ребенка на цыпочках вызывает у нас жалость, чаще смутное неудовольствие, камешек в ботинке, который можно и не вытряхивать, — вот что мы ощущаем, и потому… — Джейкоб повернулся к книжному шкафу.
