Получив квалифицированную помощь, они прославляли старую добрую медицину и делали нам рекламу не только среди оставшихся в России родичей, но и среди натуральных иностранцев, устремившихся нешироким, стойким ручейком в обновленную Россию. Загадочную восточную страну, где медведи выбегают на улицу, вместо кока-колы пьют фужерами квас и водку, играют на балалайках и ходят в толстых войлочных сапогах, называемых валенками.
Конечно, они люди практичные и быстро разобрались, что почем. Выяснили, что медицина не совсем бесплатная, но сказочно дешевая и вполне приличная по качеству. Кроме того, здесь легко выдаются финансовые справки, где можно указывать любые суммы, потраченные на свое драгоценное здоровье, и там, далеко в Германии, Австрии или даже Америке — страховые общества спокойно оплачивают эти расходы. Справка есть, печать есть, число проставлено, чего еще надо? Получите свои кровные денежки!
Один наш пациент-француз (юрист) набрал справок на три или четыре тысячи долларов. Мы похмыкали с сомнением, а он поехал в отпуск и получил всю сумму. Приехал довольный, с сувениром-открывалкой для лимонадно-пивных бутылок. С видом, естесственно, Эйфелевой башни (на одной стороне) и Нотр-Дам де Пари на другой. Я неудачно пошутил, что подобной открывалкой орудовал Квазимодо, когда поил Эсмеральду лимонадом. “Что это за персоны?” — искренне удивился щедрый француз. Конечно, Гюго он читал, но давно, по-французски эти имена звучали иначе. Кроме того, “тогда лимонад и пиво в бутылках не продавались, только в бочонках”. Я охотно согласился. Что возразишь?
Однажды подлеченный финансист среднего звена и российского розлива привел подружку-американку. У нее образовались боли в пояснице, крайне неприятные. После длительного пребывания в холодном помещении и романтичного сидения на каменных ступеньках. В Санкт-Петербурге.
У речки под названием Нева. Частенько застужала придатки. Сходила привычно к гинекологу. Но тот сказал — неврология, люмбаго, радикулит, и она прибыла ко мне.
Высокая, крепкая, с нужными формами и румянцем во всю щеку.
С очень приличным русским языком. Падежи не путала, женский и мужской род применяла без осечки. Знала некоторые пословицы и поговорки. Как штабс-капитан Рыбников у Куприна.
Думаю, церэушница. До Москвы работала в каких-то благотворительных, финансово-крепких фондах то в Южной Африке, то в Казахстане. Говорила, что русский осваивала в Алма-Ате. Предположим. В Москве тоже не скучала. Организовала русско-американский клуб “Перестройка”. Обучала нашу передовую молодежь азам капитализма — его экономике и морали. Думаю, вполне успешно. Я проверил это на себе.
После того как ее обследовали, подтвердили диагноз — дискогенный радикулит — и назначили лечение, она спросила о причинах столь серьезного заболевания. В ее молодом цветущем возрасте. Выяснилось, что она не раз сплавлялась на байдарках, где-то по горным рекам Аляски. Носила тяжелые рюкзаки, переворачивалась и билась спиной о камни. Экзотика, адреналин! У нас самих подобных чудаков тоже сколько угодно. Вот и заработала себе грыжу диска. Запросто. Ей было меньше тридцати. Самый смак. Наш российский парень сдувал с нее пылинки и норовил поддержать за локоток, под видом помощи. В чем она абсолютно не нуждалась. Ей надо было только вылечиться. Без всяких мерехлюндий.
Было прописано необходимое лечение, оно аккуратно и скрупулезно выполнялось. Первый курс закончился через месяц. Нэнси здорово полегчало. Поясницу отпустило, нога не хромала, она была довольна. Андрей, ее бойфренд, радостно ржал, обнажая крупные жеребячьи зубы. Нэнси его похвалила за то, что привел в нашу клинику.
Американка снова появилась у меня. Сдержанно поблагодарила за успешный курс, сказала, что придет на второй. Что же касается оплаты проведенного лечения, то она... никому платить не будет. Ни массажистке, ни физиотерапевту, ни, тем более, мне. Принципиально. При этих словах финансист Андрей встрепенулся и на цыпочках выбежал из кабинета,
пробормотав, что ему срочно нужно позвонить в банк. Вид у него был смущенный. И было от чего.
“Железная леди” заявила, что она из гуманитарных соображений будет нас обучать современным деловым отношениям. И поэтому в следующий раз нужно будет лечение предварить договором или контрактом. В нем должны оговариваться и виды лечебной помощи, и стоимость оной. Все, что в него не войдет, оцениваться не будет. “Так вы научитесь вести дела”. И она оскалила свои великолепные рекламные зубы, что должно было, по ее мнению, обозначать улыбку. Ободрительную.
Я почесал затылок, почему-то покраснел и глупо спросил: может, у нее туго с деньгами? Она гневно сверкнула глазом, а вернувшийся из коридора Андрей ответил за нее, что бабла у нее навалом. Она просто всех так воспитывает — от педикюрши до стоматолога, от художника андеграунда до слесаря-водопроводчика. У нее такое задание американского правительства. “Так уж от правительства, — подумал я, — просто жлобиха и специалист по халяве”. Но ничего такого не сказал. Сдержанно попрощался. Улыбаться или шутить не стал. Ну ее в баню. Все равно контрактами заниматься не стану. Тоже из принципа.
Она пришла ровно через месяц. Ее призыв составить контракт меня не воодушевил — я отправил Нэнси в плановый отдел (он только появился в то смурное время). Наши шустрые бухгалтеры что-то там насчитали, она подправила, внесла весьма умеренные деньги, и обе стороны остались довольны друг другом. Через какое-то время я решил немного усилить лечение — пациентка была молодой, крепкой и, по-моему, очень перспективной. Помогло. Она совсем поправилась. Пришла, горячо поблагодарила, но сразу заметила, что ничего доплачивать не будет, потому как это не оговорено в контракте. Я весело рассмеялся. Согласитесь, что это забавно.
Она восприняла смех как знак дружбы и отчалила. Сообщила, что
уезжает на родину, будет учиться в Йельском университете, а потом пойдет по дипломатической линии. Там, наверху, — Нэнси показала большим пальцем за свое плечо, — одобрили ее выбор и дают стипендию. У нее уже есть контракт. Она многозначительно улыбнулась. Я спросил из чистого любопытства, берет ли она с собой бойфренда. Да, берет, пусть поучится жизни. Да и парень неплохой.
— Может быть, и поженитесь? — спросил я из вежливости.
— Это вряд ли, у меня другие карьерные планы. Кроме того, у него член длиннее, чем мне необходимо, — сказала она обыденным, скучным тоном и распрощалась.
Как раз в конце нашего разговора ей позвонили, и она радостно перешла на английский с чудовищным американским прононсом. Чуть в нос и с квакающими звуками. Я это произношение вспомнил много-много позже, когда послушал выступление кандидата в вице-президенты, губернатора Аляски Сары Палин. Похожий бабец. И речь, и нахальные манеры были идентичны. Хорошо, что не выбрали. Зато будет играть в Голливуде и писать книги. Америка!
Незадолго до отъезда американки мы еще раз с ней пересеклись. Узнав (скорее всего, от своего кавалера), что мои дети учатся в консерватории и играют в молодежном квартете, бывают на конкурсах за рубежом и даже получают премии (Англия, Италия, Австралия), она предложила им поиграть на заключительном фуршете какой-то престижной презентации. За деньги. Слово “презентация” в то время было загадочным и привлекательным.
Согласились, приехали. В строгих концертных костюмах. Нэнси подвела их к невысокому подиуму и сказала: “Играйте что хотите, только негромко, чтоб не мешать почтенной публике”. Публика в шелках, бриллиантах и смокингах плавно передвигалась от стола к столу, наполняла тарелки деликатесами, а бокалы винами и жрала так, что за ушами трещало. Потом музыканты меня уверяли, что отчетливо слышали этот треск и даже определяли его тональность. Профессионалы.
Сначала исполнили “Ноктюрн” из квартета Бородина. Нежная музыка. Господа плавно жевали. Потом два раза подряд сыграли “Польку” Шостаковича. Челюсти задвигались гораздо быстрее. Пока решали, что бы такое выдать для пищеварения, появилась еще одна группа музыкантов — небритые, патлатые, в джинсах с яркими заплатами на попе и коленях.
С электрическими гитарами и “станком” для ударника — три барабана, бубен и тарелки. Попса. Нэнси ничуть не смутилась, отвела им угол в другом конце зала и также попросила играть совсем негромко. Это при трех завывающих гитарах и трех барабанах.
Через несколько минут раздались заунывные вопли коллег по музыкальному цеху. Классики посовещались и решили поиграть какафонию — каждый какую-то свою мелодию, не слушая товарища. Получилось красочно. Публика ничего не заметила, дожевывая пищу и вежливо ковыряя в зубах, удостоила их вялыми аплодисментами и равнодушными взглядами. Попсу благодарили аналогично. Нэнси вручила каждому музыканту по пятьдесят долларов, которые их абсолютно утешили. По тем временам это были очень приличные деньги.
