Прошел год или два. Финансист Андрей вернулся и привел на консультацию очередную подружку. Маленькую японочку. Богатую. У папы сеть ресторанов и школа гейш. Рассказал с гордостью. Собирался поехать с ней в Страну восходящего солнца. Наверняка сделал обширное обрезание. Чтоб не получилось накладки. Чтоб наверняка. Японка оплатила консультацию в кассу института, но лечиться не стала. Вежливо улыбнулась и вдруг повисла на мощной шее своего спутника — разгружала спину. Почему я не японец и даже не американец? Окончил бы престижный университет и читал бы гейшам курс восточной эстетики.
Когда этот рассказ прочитал мой зять, русский американец, он аж подпрыгнул и стал смеяться: “Эта история — прямо в десятку. Такие женщины, как Нэнси, — типично американское явление. Мужики, особенно кто не слишком бойкий, их боятся как огня. Они проповедуют принципиальные ценности свободного мира и обещают обучить необходимым действиям. А потом напишут подробный, абсолютно ложный донос, намекнут, что вы ее домогались или говорили непристойности, и... сядут на ваше место. А если такая баба еще и афроамериканка, то все лезут под стол — прятаться. Оружие массового поражения. Вам повезло, что вы не американец!”
БАКИНСКИЙ ЗАВТРАК
К нам приехал гость. Ему восемь лет. Моим младшим детям, дочери и сыну, тоже около того — семь и девять. Подходящая компания. Гостя зовут Рашидом. Восточный человек. Со всеми признаками.
— Тетя Регина, — кричит он моей жене, сев за стол, — подайте тарелку!
— Сам возьми. Видишь, ребята все делают сами.
— Не могу сам. Я же мужчина, мне нельзя... Тетя Регина, если вы мне еще раз дадите мясо, которое раньше было замороженным, я умру. Прямо тут, на ваших глазах.
Очень самостоятельная личность. У него на все есть своя точка зрения.
— Хорошо бы завтракать по-азербайджански, — говорит он, брезгливо ковыряя овсяную кашу, — ваша каша как будто неплохая, с молоком, с медом, мама мне говорила, что полезная. Она биолог, ученая мама. Но мне кажется, что простой бакинский завтрак полезнее — белая булка с маслом, черная икра, гранат и крепкий сладкий чай в армуды (это такой фигурный стаканчик, в котором чай вас не обжигает).
Рашид загибает крепкие смуглые пальцы на правой руке и мечтательно смотрит на потолок:
— Еще можно кусочек пахлавы с чаем. Небольшой. Очень сладко.
Пальцы на левой руке не участвуют, не слушаются. Он и хромает на левую ногу, которая как бы зависает на ходу. Правда, это не мешает ему бегать и скакать с другими детьми. И даже играть в футбол, азартно крича: “Мне, мне пас!”
Мальчик перенес страшную травму всего полгода назад. Играл во дворе с другими ребятами. Хохотал и подпрыгивал, старясь ударить по мячу.
В это время на пятом этаже какая-то дура-хозяйка поставила на перила балкона чугунный утюг. Остужать. Идиотка. Подул ветерок, в доме сквозняк, Баку — город ветров, хлопнула дверь, хилый балкон тряхнуло, и чугунное изделие свалилось вниз. С пятого этажа, прямо на голову ребенка. Ужас! Судьба, или Бог, или Аллах заметили это и пощадили Рашида в эту секунду: соседский мальчишка бросил Рашиду мяч, который попал в летящий сверху утюг. Один шанс на миллион или на миллиард. Или на триллион. Утюг чуть отклонился и ударил ребенка по голове не плашмя, а по касательной. Если бы плашмя — убил бы без вариантов. А так — срезал часть головы и оставил живым. Мальчик упал, обливаясь кровью. Удар утюгом был страшным. Почти смертельным.
Дети испугались и дико закричали. Неподалеку оказался старший брат Саид. Он играл в ножички. Услышав шум, вызвал мать, а сам бросился звонить отцу — крупному прокурорскому работнику. Тот примчался на завывающей “Волге” через пять минут, перехватил у жены тельце бездвижного сына и прямо спиной ввалился в машину. Хотя за минуты ожидания мать успела в ближайшей аптеке забинтовать голову сына, повязка сразу набухла кровью. Белоснежная сорочка отца зацвела кровавым пятном. Почему-то этот факт поразил Саида, он потом об этом без конца рассказывал.
Уже через три минуты ревущая машина резко затормозила у приемного покоя республиканской больницы, а еще через несколько минут Рашид очутился на операционном столе. Его спасла необычайная оперативность, так редко встречающаяся в наших краях. Это же вам не американская морская пехота, где солдата выуживают с поля боя в момент ранения и вертолетом опускают чуть ли не в операционный блок полевого госпиталя или авианосца. Еще не успели карточку заполнить, а он уже под ножом хирурга и радостно дышит через интубационную трубку. Потому у них и потери на порядок меньше, чем в других армиях. Не будем уточнять в каких.
С Рашидом все получилось в виде исключения. Тот же случай — один на миллион или триллион. Его оперировал очень опытный нейрохирург — дагестанец по фамилии Велибеков. Он окончил ординатуру, а потом даже докторантуру в институте нейрохирургии. Я его помню. Спокойный, даже флегматичный, с длинным лицом и сонными маленькими глазками. Медленная раздумчивая речь. Как у многих мужчин Северного Кавказа. Но эта сонливость и медлительность были нарочитыми, обманчивыми. Восточный человек. На самом деле он стремился оперировать днем и ночью. Набивал руку. Да и просто любил это дело. Не гнушался ассистировать местным звездам. Всегда можно увидеть что-нибудь полезное. Толковый доктор.
Операция получилась удачной. Остановил кровотечение: где надо — прижег, где не получилось — наложил зажим-клипсу, подсушил, удалил большую гематому, зашил твердую мозговую оболочку, убрал разбитые косточки черепа. Сработал мастерски. Профессионально.
Часа через два Рашид очнулся. Разглядел лица отца, матери, потом узрел тетю Халиду, мамину сестру, которую недолюбливал за скупость. Глубоко вздохнул и сказал: “Много народа, мало кислорода”. И снова закрыл глаза. Резонно, однако.
Лечение шло нелегко. К обширному повреждению мозга и контузии, отчего сразу парализовало руку и ногу, присоединилась инфекция. Странно было бы, если б не присоединилась — открытый перелом черепа. В рану попали волосы, кожа, да и утюг был отнюдь не стерильным. Но Рашиду все-таки повезло. Во-первых, удар был в правую половину головы, а не в левую. Иначе бы серьезно пострадала речь — ее центр в левом виске.
А во-вторых, рядом был отец, который оригинальным способом руководил лечением. Он применил старинное юридическое правило — перевес в два голоса при решении любого спорного вопроса. Ну, например, нейрохирург Велибеков назначает один антибиотик, а лечащий врач-невропатолог — совершенно другой. Отец Рашида, находящийся в палате практически безвылазно, сразу делает “стойку” и властным жестом останавливает спор: “Подождите, уважаемые доктора, давайте еще посоветуемся”. Выходит из палаты, садится в стоящую под парами “Волгу” и вынимает прокурорскую красную книжечку. Через полчаса привозит еще одного консультанта. Независимого, из другой клиники. Чаще из окружного госпиталя. Там толковые ребята, спецы по ранениям и травмам. Если тот поддерживает одного из основных врачей, то и принимается соответствующее лечение.
А если он назначит что-то новое, то отец привезет другого специалиста. Так папа Яшар добивался перевеса в два голоса.
Когда я позже изучал историю болезни Рашида, то поражался, с какой гибкостью и эффективностью отец построил цикл лечения, обходя все подводные и надводные камни. Сделал это виртуозно. Рашид вышел из тяжелейшей ситуации с минимальными потерями — неловкой рукой, подхрамывающей ногой и абсолютно светлой головой.
“С такой израненной башкой футболистом не станешь, придется учиться на юриста” — так он определил свое будущее.
Позже Велибеков сделал пластику, закрыл дефект черепа, после чего отец, увидев, что бакинские медики слабы в реабилитации, привез Рашида в Москву. В отделение реабилитации Института Бурденко. В мою епархию. “Сагол (приветствие), уважаемый доктор, я привез сына к вам. Навел справки, уж не обижайтесь, что я помимо вас выяснял что к чему. Сказали, что вы ас в этом деле”. Я скромно поклонился. Приятно, когда называют асом.
Заниматься с Рашидом было одно удовольствие. Он относился к лечению по-взрослому, серьезно и вдумчиво. Перебирал слабыми пальчиками специальные палочки, спички, горошины. Ходил по нарисованным следам, стараясь поместить непослушную ногу именно в нужный след.
С удовольствием колотил боксерскую грушу и отбивал мяч. Кряхтел, делая приседания и выпады. Электростимуляция вначале его пугала, но потом, видя, как сгибаются-разгибаются под электродами непослушные пальцы, радовался и даже пытался петь какие-то восточные песни. Получалось плохо. “Эх, — говорил он самокритично, — слон на уши наступил, а утюг еще добавил”. Веселый был мальчишка!
